Там, где водятся чудеса

Литературная гостиная

На город надвигалась большая гроза: грязная ладонь тучи грузно придавила небо к самым крышам домов, ясно давая нам понять — там, наверху, что-то готовится. Молнии, мелькающие как короткие ухмылки, заставляли людей с надеждой задирать головы вверх: пусть грянет буря, пусть будет ураган, град, смерч — все что угодно, только бы поскорее. В этот вечер в раскаленном за день Манхэттене было просто нечем дышать...
В зале, где собралась большая праздничная толпа, было светло и прохладно, но и сюда проникло электрическое напряжение подступающей грозы. Вернее, это мне сначала так показалось, что ощущение ожидания связано с погодой. Чуть позже, оглядевшись, я сообразил: тут другое, это напряженная атмосфера готовящегося праздника.
Признаюсь откровенно, я попал сюда случайно. Этим пятничным вечером лишь любопытство заставило меня приехать на Вест 26-ю улицу, подняться на девятый этаж и затеряться в толпе, заполнившей просторный зал, в котором я не заметил ничего похожего на сцену или эстраду. Только паркетный пол тускло блестел под яркими лампами, покачивающимися из-за вибрации работавших на полную мощность кондиционеров.
— То, что сейчас начнется... — Приятельница, не находя нужных слов, покачала головой. — В общем, что тут говорить, потерпи немного, сам все увидишь и поймешь.
Это именно она, моя приятельница, пообещала мне нечто необычное, что не так-то легко отыскать в вечернем Манхэттене. Попросила приехать сюда, но толком не объяснила, что именно мне предстоит увидеть. В конце концов, подумал я, заходя в лифт, не так-то много загадочного осталось в нашей жизни, чтобы пренебрегать возможностью ненадолго вернуться в детство с его сюрпризами и волнующими тайнами.
Я присел у стены и стал вглядываться в оживленную, но в то же время суховато сдержанную толпу. Объединенные каким-то общим предвкушением, эти люди показались мне то ли членами тайного клана или ордена, то ли посетителями подпольного бара во времена сухого закона. Наверное, из-за каких-то полускрытых, непонятных мне приготовлений, обрывков фраз, брошенных на ходу, многозначительных похлопываний и рукопожатий. Или, может быть, потому, что многие мужчины, несмотря на жару, были одеты в строгие костюмы, а дамы в вечерние платья.
Погрузившись в свои мысли, я даже не заметил, как в центре зала осталось только несколько пар, а остальная публика отодвинулась к стенам и замолкла в ожидании. Только тут я запоздало начал что-то понимать и уже привстал было, чтобы уйти, потому что бальные танцы никогда меня не интересовали. Даже немного разозлился на приятельницу, заставившую меня этим вечером хоть на секунду поверить в то, что здесь может произойти что-то необыкновенное. Куда более приземленная мысль о холодном пиве вдруг показалась мне крайне соблазнительной. И тут меня настигла музыка...
Аргентинское танго. Томительная и вязкая, как предгрозовой воздух за окном, многообещающая мелодия с короткими молниями синкопов. Танцоры, словно окутанные тягучим ритмом, шагнули друг к другу, женские руки плавно опустились на плечи партнеров. Танго началось.
Поверьте, танго, которое мы видели по телевизору или, в крайнем случае, на сцене — театрализованное, постановочное — не имеет ничего общего с тем, что происходило в тот вечер. Пары двигались совсем рядом, их можно было коснуться рукой, и от этой близости исчезало ощущение манерной старомодности танца... ведь это только оболочка, внешняя и далеко не самая важная часть танго. Женщина как будто падает на партнера, чуть касаясь его лица своим, падает и никак не может упасть, послушная его воле и, конечно же, воле музыки, все больше и больше нагнетающей напряжение. Аргентинское танго... Танцоры не сжимают друг друга в объятиях, они как бы намеренно чуть-чуть отстранены, их лица не выражают никаких эмоций, но это только усиливает ощущение эротизма, когда недосказанность, намек, ненарушение запрета впечатляет куда более, нежели откровенно выставленная напоказ чувственность. И атмосфера в зале накаляется вместе с меняющимися ритмами.
— Это называется милонга, — не отрывая взгляда от движущихся пар, шепчет мне приятельница, — то есть практически импровизация, потому что участники не знают заранее, под какую музыку они будут танцевать. Мало того, партнеры выбирают друг друга незадолго до начала выступления. И вполне возможно, что они никогда до этого не танцевали вместе.
Я обращаю внимание на удивительную слаженность движений каждой пары, и приятельница, словно угадав мои мысли, поясняет, что в милонге существуют специальные знаки, когда мужчина легким движением плеча и руки подсказывает партнерше следующее па.
— Но, — приятельница многозначительно поднимает палец, — танго ведь не просто танец, и техника тут не самое главное. Это нечто такое, что объяснить трудно, это нужно почувствовать и понять. Так что давай, вникай во все сам.
За окном наконец-то прошумел дождь, и Нью-Йорк, облегченно вздохнув, вернулся к своим привычным занятиям. Но здесь, на девятом этаже обычного манхэттенского здания, по-прежнему танцевали аргентинское танго. Стараясь вникнуть в происходящее, я вдруг остро пожалел, что совсем не знаю всех тайных и явных знаков и движений, делающих вполне обычного с виду человека членом этого клана, участником действа, таинства, если хотите. Впрочем, думал я, провожая глазами новые пары танцующих, чтобы так клокотать, так статично и в то же время так раскаленно жить в танце, нужно родиться в Аргентине и с детства впитывать эти обволакивающие ритмы. Но тут, в момент короткого перерыва, мне попалась на глаза программка с именами участников фестиваля. Вот так сюрприз! Среди танцоров — уроженцы Молдовы, России, Армении, Турции. Кажется, аргентинское танго перестало быть только аргентинским и только танцем и теперь несется над миром, диктуя ему свой ритм.
Еще внимательнее я стал следить за танцующими и, что скрывать, совсем уж незавидной показалась мне роль стороннего наблюдателя, спокойного и бесстрастного. Какая-то детская незажившая обида проснулась во мне оттого, что это совсем не мой праздник, что невозможно сейчас же, вот прямо здесь, стать его участником. Придерживая склонившуюся к тебе партнершу, выйти с ней в центр зала, расправить плечи и не только услышать, но и почувствовать музыку всем своим напряженным телом. И еще ощутить, как, делая отточенные движения, начинаешь меняться сам, и уже другое солнце горячит тебе кровь, и хочется воскликнуть на так и не выученном, но безумно красивом испанском языке что-то гордое и проникновенное, служащее пропуском в совсем иную жизнь...
В зале пригасили свет — праздник заканчивался. Его магия понемногу отпустила и меня. Я поспешил к своей кружке пива, хотя, по утверждению приятельницы, самое интересное начинается после полуночи, когда в зале остаются только свои. Правда, перед уходом не удержался от соблазна и выяснил: для того, чтобы стать членом этого ордена аргентинского танго, достаточно просто приходить сюда на занятия. Не знаю, как кому, но мне почему-то не захотелось, чтобы таинство обернулось размеренным голосом преподавателя, шарканьем неумелых ног, ученическим отбиванием ритма. Нет-нет, конечно, я понимаю, что все это просто необходимо для того, чтобы потом под чьим-то восхищенным взглядом воспарить вместе с партнершей. Но я лучше доведу свою сдержанную — совсем в духе танго — страсть к танцу до абсурда, то есть, так навсегда и останусь зрителем. И каждый раз буду жалеть, что не умею танцевать танго. Зато теперь, если мне станет скучно, и пиво потеряет вкус, я буду знать, где водятся чудеса, — пусть маленькие, но настоящие.
Фото
Александры Вайнштейн