Покажи лицо, «спаситель»!

В мире

Минутой молчания решили начать свое заседание члены парламентского лобби по борьбе против изъятия детей из нормативных семей социальными службами Израиля. Это - дань памяти Дианы Г., 35-летней репатриантки из бывшего СССР, покончившей жизнь самоубийством после того, как у нее отняли второго ребенка.
Женщина приняла смертельную дозу таблеток и написала короткую записку, в которой были такие слова: «Меня лишили детей - моя жизнь потеряла смысл”. Муж, нашедший тело жены спустя несколько часов, также предпринял попытку уйти из жизни, но это ему не удалось. Мужчину откачали в местной больнице, угроза его жизни миновала. Душевная же рана не закроется, наверное, никогда.
Кто нанес ее этим людям? Те, кто сознательно рушит жизни людей, прикрываясь благородными лозунгами  защиты прав ребенка, борьбы с насилием в семье, заботы о детях из проблемных репатриантских семей и т.п. За годы, прошедшие с начала «большой алии» 1990-х, отделы опеки и попечительства  израильской социальной службы превратились в настоящие «карательные отряды», пользующиеся безусловной поддержкой государства и его судов. Здесь неприязнь, недоверие и предвзятое отношение к бывшим советским евреям и членам их семей сконцентрированы никак не меньше, чем в израильской полиции и ультрарелигиозных кругах. Семья Дианы – одна из сотен семей «русских» израильтян, с которыми расправилось ведомство, призванное спасать.
Супруги Г. репатриировались в Израиль в начале 90-х совсем еще молодыми людьми. Семья поселилась в Араде, маленьком городке на крайнем юге страны. Наверное, это было главной ошибкой, так как хотя бы относительно достойной, более или менее постоянной работы для новоселов в Араде не было, нет и не будет. Зато (или именно поэтому) там довольно дешевое жилье. Однако «профессиональный безработный» коренной израильтянин получил его даром и не платит ни гроша, а сидящему на пособии по безработице иммигранту приходится платить за те же скромные квадратные метры неподъемные для него суммы. Но кому до этого дело? Пожалуй, единственным сходством всех израильских правительств последних сорока лет было и остается циничное  отношение к проблемам периферии. Не делая ничего для развития отдаленных от центра районов, власти неизменно отправляют в «города развития» одну волну репатриации за другой – «марокканскую», «русскую», «эфиопскую», теперь еще и беженцев из Судана...
Диана и ее муж часто теряли работу, им подолгу приходилось сидеть на нищенском пособии по безработице, и в такие месяцы семья откровенно бедствовала. Жившая в одной из стран СНГ мать главы семейства решила помочь сыну, невестке и внучке и также перебралась в Израиль. Это ненадолго выручило молодую семью: теперь Г. могли работать по многу часов в сутки, оставляя дочку у бабушки. Но денег все равно катастрофически не хватало, ссуды наслаивались одна на другую, банковский «минус» зашкаливало. А тут следовало очередное увольнение...
В один из таких трудных периодов Г. и обратились за помощью в социальную службу. Реакция была немедленной: из отдела опеки прибыли строгие дамы и рьяно взялись за работу. Они установили, что девочка большую часть времени живет не с родителями, а с престарелой бабушкой. Бытовые условия и имущественное положение семьи иммигрантов были признаны неудовлетворительными. Социальные работницы также выяснили у соседей, что у Г. иногда бывают гости, из чего можно заключить, что они употребляют спиртные напитки. Короче, дело было состряпано и передано в соответствующую комиссию, которая постановила: дочь у Г. отнять и передать на воспитание в приемную семью коренных израильтян. Сил, знания законов и иврита на уровне, достаточном  для войны с могущественными бюрократами, у Г. не было, денег на адвокатов – тоже. И получилось, что приговор, вынесенный «русским», обжалованию не подлежал. Когда Диана лишилась дочери, она была беременна, и вскоре в семье родился сын. Увы, его уже ждала судьба сестры.
Сразу же после рождения мальчика отец снова надолго потерял работу. Три месяца он фактически голодал. Почти все, что после выплаты за квартиру удавалось купить на остаток от пособия, он отдавал жене, кормившей ребенка. Через три месяца после родов ей чудом удалось устроиться в прачечную, еще она убирала богатые квартиры, и ее рабочий день порой достигал 12-14 часов. Муж метался в безуспешных поисках работы, малыш оставался на руках у бабушки. В доме поселилось отчаяние, супруги стали чаще ссориться.
И вот на самом пике испытаний к ним снова нагрянули социальные «спасители». Не проведя ни единой экспертизы, руководствуясь лишь подозрениями и сплетнями, новая комиссия признала Г. алкоголиками, людьми с пошатнувшейся психикой и постановила отобрать у них 2,5-летнего сына. Разлуку со вторым ребенком Диана уже не пережила...
...Теперь, после того, что нельзя исправить, выяснилось, что никакими алкоголиками Г. не были.  Что хоть и пребывали в угнетенном состоянии, но были психически здоровы. Что отнятую дочь они посещали регулярно и, по признанию приемной семьи, были «вежливыми и воспитанными людьми, никогда не приходили без подарков».
Подключившаяся к расследованию этой трагедии депутат Кнессета от партии Кадима Марина Солодкина с помощью объективных юристов выяснила, что в этой истории закон был попран неоднократно. Солодкина, давно и плотно занимающаяся этой проблемой, решила показать нынешней осенью обществу то, что ей самой давно уже ясно. А именно -  волюнтаристскую, воинственно безграмотную, порой граничащую с преследованием по этническому признаку деятельность израильских социальных служб на «русской» улице.
По словам депутата, социальные службы видят в семьях репатриантов «легкую жертву» и лишают новых граждан страны родительских прав даже в тех случаях, когда небольшая поддержка помогла бы матерям и отцам продолжать воспитывать ребенка. Нередко они действуют сугубо в интересах бездетных семей коренных граждан, так как в чадолюбивом Израиле очереди на усыновление или удочерение растягиваются на годы. Как отметила Марина Солодкина в своем письме спикеру Кнессета Реувену Ривлину, за последние годы в ее канцелярию поступили десятки жалоб  на действия социальных работников, которые забрали детей у родителей и передавали их на воспитание в приемные семьи. Солодкина и ее помощники доказали, что только в двух случаях из пятидесяти отлучение ребенка от родителей-репатриантов из бывшего СССР было оправданным, причем практически во всех ситуациях социальные службы начинали “действовать”, когда сами родители обращались к ним за помощью.
Сложилась ситуация, при которой чиновники социальных служб становятся вершителями судеб в полном смысле этих слов. И что самое возмутительное, в ряде случаев приемные матери-израильтянки к тому моменту отнюдь не страдали от невозможности иметь детей, а были многодетными  вдовами или «разведенками»!
Тут, что называется, ларчик просто открывался: приемная родительница получает на взятого на воспитание чужого ребенка сумму, более чем в два раза превышающую дотации матери-одиночки: 4500 (чуть больше 1500 долларов) шекелей против 2000 (примерно 650 долларов) шекелей в месяц. То есть отнятый у родных матери и отца «русский» приемыш становился едва ли не кормильцем большой семьи. И еще: порой удавалось доказать, что женщина, получившая на воспитание «несчастного ребенка из семьи русских алкоголиков», оказывалась доброй знакомой или даже родственницей кого-то из работников социальных служб в небольших городках. А в нескольких эпизодах детей забирали у женщин, исповедующих христианство, приехавших с еврейскими мужьями, но затем разведённых с ними и оставивших себе общих детей. У них ребятишек отнимали под любым, даже откровенно беззаконным предлогом и отдавали в еврейские ортодоксальные семьи, чтобы «исправить».
Опыт подобного самоуправства в Израиле накоплен солидный. В 1950-е годы, в самый разгар эпидемии полиомиелита,  здесь безжалостно отнимали детей у  йеменских евреев, репатриировавшихся в рамках операции «Ковер-самолет». Им говорили, что дети умерли в больницах, а потом смуглых и черноглазых ребятишек обнаруживали в семьях европейских евреев, переживших Катастрофу, прошедших концлагеря, где женщины лишились возможности иметь детей.
Были случаи, когда дети йеменитов отправлялись в США и за большие деньги передавались на воспитание в богатые семьи американских евреев. История с «пропавшими йеменскими детьми» и положившим жизнь на ее расследование мятежным раввином Узи Мешуламом еще долго будет бередить совесть нации. А, между прочим, число пострадавших тогда семей значительно уступает количеству весьма похожих «русских» трагедий конца прошлого – начала нынешнего веков.
Марина Солодкина и подключившиеся к ее работе общественные  деятели настаивают на пересмотре закона о лишении родительских прав. Есть, правда, мнение, что основная беда не в законе, а в его ретивых и недобросовестных исполнителях. На государственную службу, коей является работа в органах опеки и попечительства, практически невозможно пробиться «русскому» репатрианту. Местные уроженцы, греющие эти места десятилетиями, расстаться с ними не спешат, даже достигнув пенсионного возраста.
Кадровая политика социальных служб, настаивают члены парламентского лобби по борьбе с изъятием детей из нормативных семей, должна быть пересмотрена таким образом, чтобы репатрианты могли получать консультации, которые позволяли бы родителям подготовиться к заседанию комиссии, решающей вопрос отлучения ребенка от семьи. Безусловным должно быть участие в процессе не просто переводчика, а эксперта-лингвиста. Психологи, подключающиеся к разбирательству, также должны быть соответствующего происхождения и обладать знаниями «русской» ментальности. Благо представителей этой профессии среди репатриантов хватает, и выпускникам 2-3-месячных семинаров израильских соцработников (аттестат зрелости не обязателен) придется потесниться, дав место дипломированным специалистам.
Пару месяцев назад, когда Диана Г. была еще жива, а ее младшего ребенка еще не вырвал из рук привыкший ко всему пристав,  местное издание вышло с заметкой «Социальные работники повернутся к “русским” репатриантам лицом». Под ним сообщалось, что «руководители муниципалитетов серьезно задумались над тем, что пора учиться понимать русскоязычных репатриантов. В городах с большим количеством русскоязычного населения начинает действовать программа, призванная наладить взаимоотношения между работниками различных социальных служб и жителями». Арада в списке городов, где социальные службы нашли наконец возможность повернуться лицом к «русским», не было. Но там, на светской части кладбища, появилась могила русской женщины, не выдержавшей разлуку со своими детьми. Хотелось бы увидеть, с каким лицом ходят мимо этой ограды социальные «спасители»?..