КАСАНИЕ ТЬМЫ, ИЛИ ОДНАЖДЫ В НЕГЕВЕ

Глава 18
Тогда, семь лет назад, Марину звали по-другому. Это была Любочка Уманская - молодая, способная сотрудница одного из многочисленных НИИ, действовавших на территории необъятной России.
Своим местом работы Люба была вполне довольна. Окончив с “красным” дипломом химический факультет университета, она, конечно, надеялась, что в качестве работы ей предложат нечто приличное, а не какую-нибудь “тьмутаракань” с убогим окладом и общежитием на пять мест в обшарпанной комнате. Но всё же она немного удивилась, получив работу в крупном НИИ в недалёком от столицы городе. За несложную работу в лаборатории она сразу же начала получать весьма приличные деньги. Да и бытовые условия приятно радовали - в большой, хорошо обставленной четырехкомнатной квартире кроме Любы жили только ещё две девушки, так что у каждой из них получилось по своей комнате, в которой можно было чувствовать себя вполне вольготно.
В личном плане тоже всё складывалось удачно. Стройная, лёгкая, с живым и ясным лицом, Люба, появившись в институте, сразу же почувствовала повышенное внимание к себе со стороны сотрудников мужского пола.
А так как пустой флирт и кокетство никогда не были ей свойственны, то Люба сразу и по-деловому определилась в своём выборе.
Это был интересный и неглупый парень на пару лет старше её. Люба решила на ближайшие праздники пригласить его к своим родителям в Пензу.
Улыбаясь, она думала, что маме (мнением которой Люба весьма дорожила) понравится потенциальный зять - спокойный, образованный и приятный внешне, да и имя у него было подходящее - Борис Левин. В общем, всё складывалось удачно и хорошо, пока...
...Пока не начались странные и пугающие события.
В то солнечное весеннее утро Люба пришла в лабораторию первой. Она любила всё делать вовремя, и поэтому запыхавшиеся, ошалело вбегающие за минуту до начала рабочего дня тётки вызывали у неё презрительную жалость.
И сейчас Люба стояла у зеркала, неторопливо надевая белый, отглаженный заранее лабораторный халат и улыбаясь, вспоминала чудесный вечер, проведённый накануне с Борисом.
Внезапно дверь позади неё распахнулась, и в зеркале Люба увидела белое, как мел, перекошенное лицо своей сотрудницы - лаборантки Таисии Николаевны - обычно спокойной и рассудительной женщины предпенсионного возраста.
Люба резко обернулась, со страхом наблюдая, как Таисия Николаевна обессиленно падает на стул и, держа руки у горла, тщетно пытается сказать что-то трясущимися, непослушными губами.
- Лю-люб-бочка, - наконец сдавленно и заикаясь произнесла она, отстранив клацающий о зубы стакан, который, наспех наполнив из-под крана водой, протянула ей Люба.
- Любочка... Я сейчас иду по коридору, а он стоит там у окна открытого. Я говорю: “Простудитесь, Анатолий Петрович, холодно ведь ещё”. А он обернулся - такой серый весь и выкрикнул прямо: “Не могу больше, нету другого выхода!” А потом перевалился через подоконник и...
Таисия Николаевна схватилась за горло, часто и судорожно дыша, словно задыхаясь.
Люба быстро взглянула в окно - их лаборатория находилась на шестом этаже громоздкого серого здания института.
- Сейчас я вам врача вызову, Таисия Николаевна, - торопливо сказала она, направляясь к двери.
- Пожалуйста, деточка... - слабо отозвалась та сдавленным голосом.
Люба побежала по коридору к единственному на этаже телефону, который стоял на столе у непонятно что охранявшего вахтёра.
- Таисии Николаевне плохо, - бросила она поднявшемуся ей навстречу кряжистому краснолицему старику. - “Скорую” надо вызвать!
Она торопливо набрала спасительный номер, с досадой слушая нестерпимо длинные, равнодушные гудки.
Внезапно сзади к телефону протянулась чья-то рука и нажала на рычаг; другая рука медленно взяла из рук оцепеневшей Любы трубку и водрузила её на место.
Помедлив, Люба обернулась, настороженно глядя на невзрачного светловолосого мужчину неопределённого возраста, который бесстрастно смотрел на неё спокойными серыми глазами.
- Любовь Григорьевна, не беспокойтесь, Таисии Николаевне уже оказывают помощь, - мягким, проникновенным голосом произнёс он. - Конечно, она переволновалась. Оказаться невольной свидетельницей такого трагического инцидента...
Мужчина скорбно поджал бесцветные губы и печально покачал головой.
- Видите, какая неосторожность, - сокрушённо развёл он руками. - Хотел человек рабочих снизу позвать, излишне высунулся из окна, перегнулся, и вот...
Он тяжело вздохнул, пристально глядя Любе в лицо, будто ища у неё сочувствия (а может, и подтверждения каких-то своих мыслей).
“Да никого он не звал!” - хотела сказать Люба, но будто кто-то невидимый приложил предостерегающе палец её к губам, и уже готовые прозвучать слова, будто споткнувшись, замерли у неё в горле.
Она молча покивала, сделав озабоченные, грустные глаза, и пошла обратно в лабораторию.
На полпути, не удержавшись, Люба выглянула в уже закрытое окно, успев заметить двух здоровых мужиков, споро уносивших носилки, на которых сквозь наброшенный грубый брезент смутно вырисовывался контур человеческого тела. Позади них быстро шёл высокий человек, который, судя по резким и нервным движения, поторапливал “носильщиков”.
Будто почувствовав Любин взгляд, человек поднял вверх голову, и она невольно отпрянула от окна, рассмотрев, несмотря на разделяющее их расстояние, его смуглое, разгорячённое лицо, с пугающим выражением злой досады на нём.
В лаборатории около Таисии Николаевны уже стояла молодая  приземистая женщина с невыразительным, будто стёртым лицом и методично натирала ей виски резко пахучей мазью.
- Ну вот, вам уже лучше, - старательно улыбнулась она, глядя на свою подопечную равнодушными глазами. - Можете домой пойти, отдохнуть сегодня. Мы Фёдора Павловича предупредим, вы не волнуйтесь, - добавила она, имея в виду заведующего лабораторией.
Когда подавленно притихшая, непривычно молчаливая Таисия Николаевна ушла, Люба, глядя в окно, попыталась вспомнить, где она видела этого спокойного дядечку, по сути отогнавшего её от телефона. Да и деваха коренастая тоже вроде где-то мелькала...
Люба отстранённо следила за тонкими, рвущимися полосками внезапно начавшегося дождя и перебирала в памяти лица сотрудников соседних отделов. Нет, там эти люди не работают...
“Вот около вахтёра есть какая-то дверь, а на табличке там никакого названия нет, номер только. Вроде бы там эта парочка и обитает. Чем же они занимаются?..
С неделю институт приглушённо гудел. Никому не верилось, что обстоятельный, здравомыслящий пятидесятилетний человек вывалился из окна, перекликаясь с какими-то рабочими, которых, кстати, никто во дворе и не видел.
Но и внезапное самоубийство тоже выглядело совершенно необъяснимым. Человек был вполне благополучен, здоров и доволен жизнью. Совсем недавно он достроил небольшую дачку, которой страшно гордился, и постоянно приглашал сотрудников полюбоваться этим скромным сооружением.
Поэтому муссировались самые разные слухи. В качестве причины, толкнувшей бедолагу на роковой шаг, предлагались версии карточных долгов, зависти и даже бурного романа с известной певицей.
Фёдор Павлович, заведующий лабораторией, стал в последнее время очень раздражительным и придирчивым. Постоянно делал Любе замечания, причём всегда в присутствии посторонних, и выставлял её при этом полной тупицей и неумехой. Это тем более удивляло, что за предыдущие месяцы работы он показал себя вполне доброжелательным и сдержанным человеком.
Жаловаться Люба не любила, да и некому было - подруг завести не успела, а Бориса рядом не было. Он уехал на Украину к отцу, которого настиг тяжёлый инсульт, и когда вернётся, было пока не ясно.
...Направляясь домой, Люба уже выходила из лаборатории, когда к ней подошла молодая сотрудница из институтской бухгалтерии. С этой приветливой и разговорчивой девушкой, которую звали Светланой, она изредка останавливалась в коридоре поболтать.
- Любочка, ты знаешь... - понизив голос, сказала девушка и потянула Любу за собой подальше от двери. - Тамара сегодня не пришла на работу. А у нас же отчёт месячный. Я ей сейчас домой позвонила - узнать, что да как. А там только бабка ихняя. Томку-то в больницу положили - оказывается, чуть не скинула она от испуга. Знаешь, что там приключилось?
Света выжидающе посмотрела на Любу. Та отрицательно покачала головой, по невнятному, муторному чувству, поднявшемуся в ней, уже догадываясь, что услышит сейчас нечто крайне неприятное...
Девушка осмотрелась по сторонам и, глядя Любе в лицо расширенными глазами, прошептала: “Кириенко-то её удавился... Сегодня ночью”.
- Кириенко?! - непроизвольно вскрикнула Люба, вспомнив разбитного весельчака из технического отдела.
Известный своим жизнелюбием и лёгким нравом, этот ловелас к сорока годам наконец решил остепениться и недавно женился на миловидной и тихой Тамаре.
- Ну и ну... Такой жизнерадостный всегда был... - только и смогла вымолвить Люба, потерянно глядя в удивлённо-испуганные глаза собеседницы.
Весть о самоубийстве Кириенко угнетающе подействовала на сотрудников. Народ притих, пытаясь понять причины отчаянного поступка. А когда через неделю начальника физической лаборатории, властного и удачливого карьериста, уверенно поднимавшегося по служебной лестнице, нашли задохнувшимся в его новенькой, приобретённой всего месяц назад машине, тревога переросла в тихую панику.
И всё же никто не покидал институт. В разгар социальной перетряски и как-то внезапно обозначившейся и всё растущей безработицы, а вместе с ней неизбежной и угрюмой бедности,  не нашлось желающих расставаться с хорошо оплачиваемым рабочим местом...
Вскоре в институте появился следователь местной прокуратуры. Этот вежливый молодой человек обосновался в комнате завхоза и за три дня своего пребывания опросил чуть ли не весь коллектив. Побеседовал он и с Любой, расспрашивая обо всём, что было связано с первым погибшим.
Люба сказала, что находилась в роковой момент в лаборатории, поэтому ничего не видела и не слышала. Следователь поинтересовался, заметила ли она во дворе рабочих, которые пытались оказать помощь выпавшему из окна человеку.
Люба мгновенно вспомнила холодные, по-змеиному бесстрастные глаза мужчины из непонятной комнаты, на дверях которой совсем недавно возникла вдруг вывеска “Медпункт”. Знобящее чувство приближающейся опасности охватило её. Люба подумала, что действия замеченных ею расторопных мужичков мало походили на попытки оказать помощь. Скорее это смахивало на стремление побыстрее замести следы - унести тело, пока сотрудники института не пришли на работу. Ей стало тревожно и неуютно. Остро захотелось только одного - отстраниться от этой странной истории, не дать себя втянуть в неё.
Понимая, что глупо и подозрительно говорить, что она вообще ничего не видела, Люба спокойно ответила: “Какие-то люди там внизу вроде были. Я не присматривалась, потому что торопилась к Таисии Николаевне. У неё с сердцем плохо стало, и я за неё очень испугалась”.
Следователь, поглядывая на Любу, что-то быстро записал. Он заметно повеселел и, дружелюбно улыбаясь, начал заинтересованно расспрашивать её, где она училась и как ей нравится их город. По-видимому, молодой следователь прикидывал, как бы удобнее продолжить знакомство с симпатичной девушкой. Он уже начал расспрашивать Любу, какие фильмы ей нравятся, но в это время дверь открылась, и он торопливо встал перед входящим немолодым мужчиной в милицейской форме. На погоны его Люба не посмотрела, так как совершенно не разбиралась в этих звёздочках и чинах, но сразу же начала напряжённо вспоминать, где она видела это смуглое жёсткое лицо... И тут же узнала - это он распоряжался там, во дворе, куда выбросился из окна первый погибший.
Вошедший подошёл к столу, внимательно прочитал записанное на листе и, не посмотрев на Любу, будто не замечая её, одобрительно кивнул.
Беседы с сотрудниками и мелькание милицейских мундиров не слишком успокоили коллектив института. Атмосфера уныния и непонятного страха проникла даже в квартиру, где жила Люба.
Люба же со дня на день ждала возвращения Бориса. Она намеревалась обсудить с ним странную ситуацию в институте и, не дожидаясь праздников, уехать к своим родителям, чтобы уже не возвращаться в страшноватое заведение.
“Подальше от всяких психов старых” - с неприязнью думала она о своём начальнике, который в последнее время стал совершенно несносным со своими придирками.
В то утро он небрежно протянул ей тонкую папку:
- Вот - ознакомьтесь и проделайте опыты, которые я вам пометил. Да не перепутайте ничего, а то за вами глаз да глаз нужен, - ворчливо добавил он и уткнулся носом в какой-то справочник.
Люба, подавив поднявшееся в ней раздражение, взяла папку и, подойдя к лабораторному столу, открыла её.
Поверх стопки рабочих бумаг, заполненных таблицами и графиками, лежала записка, написанная крупным нервным почерком.
Люба с удивлением уставилась на неё:
“Любовь Григорьевна!
Не обращайте внимания на мой тон. Я должен срочно с вами поговорить. Сегодня в восемь вечера, слева  от ворот городского стадиона. Это очень важно.
Ф.П”.
Слово “очень” было дважды подчёркнуто.
Люба занялась текущей работой, между делом незаметно положив в карман халата интригующее послание. Ясно, что речь в нём шла отнюдь не о любовном свидании. Предстоящий разговор, по-видимому, был связан со странными и тяжёлыми событиями последних недель.
 Глава 19
Без пяти минут восемь Люба стояла у ворот городского стадиона, вглядываясь в пустую улицу и морщась от порывов злобного, не по-весеннему холодного ветра.
Наконец появился и Фёдор Павлович. В сумеречном свете уличных фонарей, тяжело и медленно идущий, он казался жалким и старым. Казалось, что небольшая дорожная сумка, свисавшая с плеча, слишком тяжела для него.
- Добрый вечер, Любовь Григорьевна! - приблизившись, выдохнул он. - Как хорошо, что вы пришли...
Он смотрел ей в лицо с отчаянной, страстной надеждой. Казалось, что это другой человек, а не учёный сухарь и брюзга, докучавший Любе последние недели.
- Может быть, на трибунах присядем - там спокойнее можно поговорить, - неуверенно предложил он.
- Как вам удобно, - вежливо ответила Люба.
Они уселись на холодные ступени в боковом закутке, который был защищён скорее от посторонних взглядов, чем от резкого ветра. Фёдор Павлович бережно пристроил на колени свою сумку и прикрыл её руками.
- Любовь Григорьевна! - повернув к ней лицо, начал он. - Я должен извиниться перед вами за свое поведение в последнее время. Не такой уж я вздорный и желчный старик, как вам, возможно, показалось.
Поверьте, я убрать вас хотел из этого ада. Написал даже записку директору о вашей профессиональной непригодности. Думал, уволят вас - и уедете... Вы-то по своей молодости да наивности не поняли пока - опасно вам тут оставаться. В институте странные вещи творятся - самоубийства необъяснимые, из окна вдруг люди выбрасываются...
Вы в окно что-то увидели; с Таисией Николаевной разговаривали до того, как медичка та странная в лабораторию примчалась... В общем, знаете что-то. А кое для кого свидетели вовсе ни к чему. Пока это только мои предположения, но... Хорошо, если я ошибаюсь...
Фёдор Павлович замолчал, повернув к испуганной Любе морщинистое лицо. Взгляд его был сочувствующим и серьёзным.
- Да... - вздохнул он. - Написал я докладную, а директора-то нет на месте уже вторую неделю. Наш руководитель коллектив свой успокоил, высмеял всякие “нелепые страхи” да и отбыл благополучно в длительную командировку - от греха, как говорится, подальше...
- Люба... Можно я вас так называть буду? Вы ведь мне во внучки годитесь.
Люба молча кивнула, сдвинув брови и ожидающе глядя на него.
- Так вот, уважаемая Люба, я вам сейчас историю расскажу, чтобы понятно стало, почему у нас страсти такие приключились и вообще откуда опасность исходит.
Фёдор Павлович рассеянно прошёлся взглядом по темнеющему, тревожно-безлюдному пространству стадиона и неторопливо начал своё повествование. Голос звучал без присущей ему сдержанной энергичности. Левой рукой он неосознанно поглаживал правую, безвольно лежащую поверх сумки.
- Года три назад работал у нас в лаборатории парень один; материал для своей диссертации собирал. Любил, видно, наше дело. Часто вечерами на час-полтора оставался и один без помех занимался своими опытами.
Женщины наши всё хихикали - жена, мол, тебя не приревнует? Как в воду глядели! Накаркали...
Он в то время работал с определённым грибком - пытался использовать его в борьбе с грызунами. Грибки облучались ультрафиолетом, потом в клетку к грызунам помещались. Мышам запах этот не нравился - они старались от него подальше забиться. Но это только если уже накормленные были. А когда им есть хотелось - то совершенно не обращали внимания на чужеродный запах - бегали беспокойно по всей клетке, еду искали.
Он, лаборант этот, всё старался добиться большего отпугивающего эффекта - экспериментировал постоянно с ультрафиолетом, химическими веществами на грибки воздействовал. И вот накануне отпуска увлёкся он, задержался на работе позже обычного. Установка ультрафиолетовая работает, грибки облучаются, спокойно всё.
Вдруг вахтёр прибегает снизу (у нас же там круглосуточно дежурят), говорит:
- Жена ваша пришла. Стоит у дверей, требует, чтобы пропустили её.
А посторонние не имеют права в институт проходить. Парень побежал вниз - замять скандал, жену свою успокоить... Так с ней домой и уехал. А про установку включённую только дома среди ночи и вспомнил.
Рано утром съездил он на работу. Видит - там уже уборщица похозяйничала на лабораторном столе и даже в установке пыталась что-то переставить. Не поняла, видно, что процесс рабочий идёт.
Он отключил всё, с мышами поработал, отметил их реакцию на материал. Поставил пробирки с грибками в шкаф на то время, что в отпуске будет, да и домой отправился. Мне ещё перед этим домой позвонил - предупредил, что уборщица на работу приходит часто в подпитии. Может, мол, испортить нам оборудование - водой залить, уронить что-нибудь. Он-то с ней часто после работы встречался - знал, что говорил.
Месяц прошёл - не выходит лаборант наш из отпуска. Звоню ему домой, а там жена в истерике - “утонул”, говорит. Потом уже узнали мы подробности.
Вернулся он с семьёй из отпуска, а квартира у них обчищена - воры похозяйничали. Унесли всё, что подороже, - электронику, ковры... Жена его рассказала, что он сначала вроде не особенно и расстроился. А на следующий день поехал дачку свою за городом проведать, да и прыгнул там с моста в реку. Сосед их по даче, старик, видел всё это - бегал по берегу, кричал, а сделать ничего не мог.
Фёдор Павлович помолчал, прикрыв глаза, шмыгнул носом и заговорил снова:
- Мы ещё все в лаборатории удивлялись, как на человека кража его имущества подействовала - из-за тряпок, железок каких-то с моста прыгать?! Понять никак не могли, что это на него нашло...
Ну, посудачили, посокрушались да и вернулись к обыденной жизни. Поставил я пробирки с грибками этими в сейф, журнал его лабораторный в стол к себе бросил - потом, думаю, посмотрю при случае. Да, честно сказать, и забыл про это - работы текущей много было.
Прошло чуть времени - новая беда: уборщица наша повесилась. Что тут скажешь... Все знали, что женщина эта увлекалась спиртным, иногда до такого состояния доходила, что и на работу не могла выйти. Сотрудники конечно и решили, что она в пьяном угаре такое над собой сотворила - вот, мол, допилась...
Пожалели пропавшего человека, повздыхали... А тут перестройка на дворе - события разные, жизнь быстро меняется. У всех трудности, проблемы. За своими заботами скоро перестали об этом говорить, не до того...
Фёдор Павлович замолчал, беспокойно оглянулся и продолжал:
- Я и сам-то призабыл об этих прискорбных случаях, да вот в последнее время всё в памяти и всплыло. Дошло вдруг до меня, что связаны как-то последние дикие происшествия с нашей лабораторией.
Поднял я записи того бедняги лаборанта, да только он, видимо, не всё записывал. Не ясно, чем он грибки эти до ультрафиолетового облучения обрабатывал. Вроде как химическое воздействие было, но он своими, только ему понятными значками всё обозначал. Но для нас в данном случае интересен результат, чтобы понять, что же получилось из всего этого.
Посмотрел я и записи его сменщика, нового сотрудника, и поразился - мыши-то все, с которыми тот бедолага работал, быстро передохли, причём в дневнике наблюдений отмечено, что до этого они отказывались от пищи, не спаривались; лежали только без всякой реакции на внешние раздражители. Налицо сильное угнетение нервной системы, глубокая депрессия. Я ведь проверил потом это.
После работы, когда один остался, надел защитный костюм, респиратор, перчатки; несколько мышей посадил в запасной лаборатории, пробирки раскупорил и дал понюхать споры этих грибков.
И что же?.. Повторилось всё то, что в дневнике записано было, - передохли мои контрольные мышки, причём очень быстро.
“Так-так... - думаю. - Это же и у человека можно вызвать жуткую депрессию, острый психоз, такой, что он и жить не захочет, всё, что угодно с собой сделает...”
Фёдор Павлович лихорадочно глотнул, опять беспокойно огляделся и, стараясь укрыться от налетавшего рывками ветра, неловко застегнул левой рукой верхнюю пуговицу плаща.
- Лаборант-то новый, который того беднягу сменил, видно, сообразительным оказался, - с горечью констатировал он. - Что к чему быстро смекнул... Но мне о своих выводах ничего не доложил - для своих, видимо, целей информацию приберёг. Он уволился потом. А недавно встречаю его в институте - друзей, говорит, пришёл навестить. Друзья у него знаете кто?
Фёдор Павлович вперил в Любу затравленный взгляд и медленно, значительно произнёс:
- Глеб Ильич из комнаты, что рядом с вахтёром. Там сейчас вроде как медпункт находится - табличка, по крайней мере, такая на двери появилась.
Он пожевал губами, нервно повёл шеей.
- Я с ним разговорился как-то, - продолжил Фёдор Павлович свой рассказ. - Культурный человек, начитанный. Лингвист он. Романские языки изучал - испанский, итальянский. А до этого, говорит, на врача учился. Но не понравилось - бросил.
Ну вот, побеседовали мы с ним как-то... У него в любом разговоре только две темы превалируют - “угнетение славянской расы” да “необходимость просвещённой диктатуры” - что-то в эдаком роде. Пытался он во мне сочувствующего слушателя найти, соратника, так сказать, по борьбе. Я так думаю, что это профашистская организация, которая с криминалом где-то смыкается. Глеб Ильич, вдохновитель их и наставник, - личность не бесталанная, это уж точно. Есть, есть в нём некая притягательность, “харизма”, как нынче говорят... Он гладкой речью да грамотными фразами так мозги задурманит, что иной в любую белиберду поверит. Особенно если у человека знаний мало, а думать, выводы толковые для себя делать он не привык. А мало ли у нас таких?
И вот, Любочка, дорогая, представьте теперь, что такой организации попала в руки неизвестная никому отрава. Для них возможность неугодных людей устранять да всех остальных в страхе держать - это же мечта заветная, просто подарок судьбы! Это же дорога прямая к власти открывается. Попробуй только встань на пути - в скором времени сам в окно выпрыгнешь или вены себе перережешь. Или, ещё того лучше,  можно припугнуть строптивых, что на родственников их сначала зельем подействуют. Кто с ними после этого воевать будет?
В общем, как я понимаю, дождались эти деятели момента, когда я с давлением свалился, да и столковались со своими покровителями, достали ключи от сейфа (они же у директора хранятся). Ну а потом эксперимент устроили - споры грибков на столы некоторых сотрудников нанесли и наблюдали хладнокровно за результатом.
Мне ещё показалось, когда вернулся я с больничного, что в сейфе кто-то похозяйничал - как-то всё сдвинуто было.  А число пробирок я помню - как было девять штук, так и осталось. Представляете, Люба, какая сила убийственная у этого вещества - взяли-то всего ничего,  а последствия...