Основной инстинкт

Эмма не помнила, где слышала или вычитала эти цифры - скорее всего, в какой-то газете, но статистика утверждала, что ежегодно на планете теряются 132240 собак. Число было какое-то странное, неправдоподобно большое, но если задуматься и взять все страны мира, то вполне может быть... 

 

Ей сразу пришло в голову, что вероятно подавляющее большинство животных находят себе новых хозяев, и все прежние воспоминания, если совершенно не стираются из их памяти, то уходят куда-то далеко на задний план. Ведь собака - это не кошка, она полностью привязана к человеку и “нацелена” на него; служить хозяину, нравиться и подчиняться ему - это для нее, скорее всего, основной инстинкт.

 

Сама не могла понять, почему ей пришли вдруг в голову эти мысли, но пришли и пришли, что теперь с ними поделаешь? Или потому что страстным собачником был Каценельсон?

 

Странный человек Толя Каценельсон, яркая вспышка на фоне ее блеклой молодости. Знавший о собаках почти все, обожавший их, но из-за аллергии на шерсть никогда в жизни не решавшийся завести питомца. Он любил сравнивать людей с собаками, отмечая в них повадки той или иной породы.

 

- О, это - такса, - говорил Каценельсон, явно недооценивая эту собаку-охотницу, - всегда храбра и криклива, если чувствует себя в полной безопасности или под защитой хозяина. Такая и куснуть исподтишка может, особенно если подберется сзади - с ней надо держать ухо востро.

 

- Но они же маленькие, забавные, милые, - протестовала Эмма, - и тело колбаской или растянутым шоколадным батончиком!

 

- Это только с виду, - убеждал Толик. - На редкость мерзкий и пакостный характер. А какие кривляки и лицемеры: могут взобраться на подоконник и облаивать всех проходящих мимо.

 

- Никогда бы не подумала!

 

- А думать и не надо - надо знать, - уверял Каценельсон. - К примеру, возьми ту же лайку. Вот уж до чего кажется простая, примитивная и прямолинейная псина, у которой глупость чуть ли не на морде написана. В северных землях их используют в качестве возчиков - видела собачьи упряжки? Так вот, сколько было случаев, когда ездок по какой-то случайности умирал, а собаки, вполне способные убежать и добраться до приемлемых мест, оставались погибать вместе со своим не очень уж и добрым хозяином. И это - простые лайки! Что уж говорить о более “знатных” породах!

 

Эмма познакомилась с Каценельсоном случайно и у них сразу возникли какие-то занимательные отношения.

...Она стояла возле автомата с мороженым и думала - какой же из имеющихся сортов выбрать. Указательный палец варьировал между двумя крайними кнопками.

 

- Это сугубо неправильный подход, девушка! - раздался сзади мужской голос и, обернувшись, Эмма увидела длинноногого парня, с интересом разглядывающего ее занятие. - Категорически неверный. Надо перепробовать все, и только тогда вы почувствуете разницу!

 

Он был смешной, безбожно картавил, явно пародируя Ленина из старых фильмов, и чувствовал себя, судя по всему, на вершине Олимпа. Откуда Эмма его бы язвительно и сбросила, если не последующие действия незнакомца, которых она никак не ожидала.

 

Тот вынул из кармана кучу шекелей, бросил все в щель автомата и стал методично давить на кнопки, выуживая из него все новые и новые стаканчики с мороженым.

 

- Будете дегустировать? - предложил он Эмме и тут же успокоил. - Не волнуйтесь, я вас в беде одну не оставлю.

Они слопали все стаканчики (после чего неделю у нее болело горло) и потом долго спорили, выявляя победителя.

С Каценельсоном все было просто: он умел превращать самое сложное дело в игру, после чего оно уже совсем не казалось таким сложным.

 

- Ветряные мельницы в целях саморекламы создали Дон Кихота, - говорил он. - Если бы его не существовало, кто бы тогда вспомнил о давно вышедших из моды ветряках?

 

Эмма любила сидеть, прижавшись к его спине, когда он предавался вольным рассуждениям. Ей было хорошо и спокойно.

А он, как потом выяснилось, оценивал ее довольно долго, и прошла пара недель, прежде чем Толик решился подойти к ней у автомата с мороженым.

 

- Ничего странного, - оправдывался он, - это магия образа. Ты - настоящая кавказская овчарка: с виду - грозная и неприступная, но если приблизишься на близкое расстояние и проведешь по спине, то страшный зверь мгновенно превращается в добродушное и веселое существо.

 

- Ничего себе! - возмутилась она. - Сравнивать меня с собакой?! Ничего лучше придумать не мог?

 

- Это комплимент, - улыбался Каценельсон. - Образный конечно, завуалированный. Но ты представляешь кавказскую овчарку, ты видела ее когда-нибудь? Вот, - он сел за компьютер и нашел несколько фотографий. - Посмотри, какая красавица!

 

- Чудовище, - покачала головой Эмма. - Большое и лохматое.

 

- Зато со своим обаянием. Но учти, я имел в виду прежде всего характер, внутренний мир... А тут вы необычайно схожи: преданы, надежны, нежны, привлекательны, но при случае спуску никому не дадите.

 

За подобные слова можно было простить все предыдущие, что она и сделала.

 

Толик не мог долго сидеть на месте. Он объездил всю страну, побывал почти во всех городах и населенных пунктах. Его так и распирало чувство любопытства, жажда познакомиться с чем-то новым, еще не познанным. И о своих “приключениях” он рассказывал с извечной долей юмора.

 

- Стою на дороге, голосую, - проносится мимо машина с очаровательной девушкой. Не останавливаясь, мчит мимо. Понятно, кто же возьмет одинокого путника с подозрительно-бородатой физиономией. Жду дальше. Еще одна машина. Торможу. Ан нет. Скорость уже поменьше, а в салоне две очаровательные девочки, так что поневоле приходиться смотреть им вслед, - прости, Эмма.

 

Согласно всем физическим законам, догадываешься, кто должен ехать в третьей машине. Разумеется, они остановят, потому что трое против одного - совсем другой расклад. Делаю как можно более безобидный и потерянный вид и со смутной надеждой ожидаю третью. А вот и она. Едет довольно медленно и в ответ на мою протянутую руку издали начинает тормозить. Я - в радостном предвкушении... автомобиль останавливается, а в салоне мило мне улыбаются три пожилые леди. Вот она, злая ирония судьбы.

 

Эмма не знала, изменял ли ей Каценельсон или нет, и не хотела об этом знать. Они друг другу не давали никаких обетов и клятв, просто жили вместе, и подобное положение вещей их вполне устраивало.

 

В отличие от него, Эмма обожала порядок и была отъявленной домоседкой. Нет, куда-нибудь раз в неделю сходить в гости или показаться “на людях” - это в порядке вещей, но мотаться туристом по собственной стране, все остальное пуская побоку... Уж лучше она будет обустраивать свое милое гнездышко, где у всякой вещи есть свое законное место и переложить предмет куда-то или оставить в неподходящем месте считается серьезным преступлением.

 

Она занималась домом и хозяйством, а Каценельсон появлялся набегами, каждый раз принося с собой занимательные новости, истории и фотографии, так что порой ей казалось, что они путешествуют оба, и он, Толик, ее чрезвычайный и полномочный посол в ближних и дальних окрестностях.

 

Весело и неприхотливо протекала их жизнь до той поры, когда, как-то вернувшись из Кейсарии, где он был уже в третий раз, Толик не присел на диван и, жестом подозвав к себе Эмму, усадил ее рядом с собой.

 

- Там все очень красиво, - как-то вяло заметил он.

 

- Ты привез мне фотки? - поинтересовалась она.

 

- Естественно, - улыбнулся Каценельсон. - Перегоню тебе их на компьютер, будешь любоваться. Но понимаешь... стоя перед одной из развалин, я вдруг отчетливо понял, что уже был именно здесь, находился почти в том же самом месте, и даже объектив моего фотоаппарата смотрел в ту же сторону.

 

- Дежа вю, - пожала плечами Эмма. - С кем не бывает. В следующий раз поедешь в Иерусалим: там столько улиц, что на одной из них ты еще обязательно не был!

 

- Дело не в этом, - махнул рукой Толик. - Я стал чувствовать, что мне тесно в этой стране: везде одно и то же, все я видел, могу заехать в незнакомый городок и сразу сказать, какая именно улица здесь центральная, и что является местной достопримечательностью. Начинаю задыхаться от повтора собственных впечатлений: мне пора на время сменить среду обитания. И сделать это как можно быстрее! 

 

- Ты хочешь улететь из страны? - поняла она.

 

- Да. Подамся в Европу, поброжу по старым улочкам Праги и Варшавы, полежу на пляжах Бургаса и Констанцы. Западную часть я финансово не потяну, а к восточной можно примериться. Тем более, какие мои расходы - точно такие же, как и доходы: капают денежки с разных сайтов и изданий, где выставляют мои немудреные снимки.

 

- А я?

 

- Малыш, - улыбнулся он, - мы будем перебрасываться электронными письмами, болтать по скайпу, а потом я приеду, и все станет еще лучше прежнего. Потому что один из нас вернется с новым опытом и впечатлениями, и откроет свой осветленный мир перед другим, “и воспарят они над небесами” как на картине Марка Шагала...

 

Эмма промолчала. Возражать Толику было невозможно, оставалось лишь соглашаться с принятыми им решениями.

 

Сначала он посылал ей письма каждый день, забавно расписывая свои новые похождения. От разговоров по скайпу воздерживался, - рядом так много лишнего люда! Эмма отвечала на письма обстоятельно, но,  наверно, несколько скучновато: в ее жизни не случалось никаких новых событий, и, приходилось, вероятно, повторяться.

 

Потом письма от Каценельсона стали приходить через день, а то и через два. Но они все также дышали бодростью, оптимизмом и постоянным хорошим настроением. Толик смотрел на мир сквозь розовые очки и готов был делиться своими впечатлениями с окружающими. Правда, Эмма надеялась, что она у него не просто “окружающая”, хотя Каценельсон отличался обширной перепиской: пару раз он назвал ее Светой, а один - Вадимом. Но с кем не бывает, когда колесишь по теплым странам на чужих автомобилях, окунаешься в ласковое море с красавицами в купальниках, а когда и без, и попутно укрепляешь свои знания недурного английского.

 

Но пролетели два месяца, и Толик писать перестал. Она послала ему две записки, могла бы позвонить на спутниковый телефон, но решила этого не делать. Потому что его снимки из различных развеселых мест и в оригинальных ракурсах неизменно продолжали появляться на знакомых сайтах, а значит, все с Каценельсоном было в порядке, и он продолжал свое бесконечное путешествие...

 

Марголин появился у нее через два года. Он был лысоват, с восхитительными голубыми глазами и очаровательной улыбкой, приберегаемой на все случаи жизни. Человек серьезно занимался статистикой (возможно цифру о потерянных собаках Эмма услышала именно от него) и почитал аккуратность. Тут они могли посоперничать. Поселившись у нее, Марголин первым делом достал из своего чемодана ложку, вилку, ножик, тарелку и блюдце.

 

- У каждого должен быть свой столовый прибор, - наставительно заметил он. - У тебя они все вместе, потому что ты живешь одна, а при другой ситуации, мы должны пользоваться собственными вещами. В целях личной гигиены, прежде всего.

Даже когда Эмма жила не одна, она не отделяла тарелки и вилки, но если у человека есть пунктик, то почему бы с ним не смириться. У нее и своих тараканов в голове предостаточно.

 

Зато Марголин привнес в ее жизнь ту стабильность и определенность, о которой она давно мечтала. Все было разложено по полочкам, действия планировались заранее, а расходы обсуждались в начале каждой недели за “круглым столом”.

- Нам нельзя выходить за пределы предусмотренной сметы, - подчеркивал он. - С момента приезда в страну у меня никогда не было минуса на банковском счету, а ведь иногда приходилось здорово выкручиваться и подсчитывать не только купюры, но и монетки. Чтобы подняться до уровня двухсотенной банкноты иногда надо опуститься к одному шекелю.

 

- Я обычно денег не считала, - признавалась Эмма. - Если не хватало - одалживала, потом возвращала, и как-то все само собой складывалось.

 

- Потому что ты жила второпях, - упрекал Марголин, - одним днем. А надо задумываться над будущим. Тем более что внешнеполитическое положение заметно улучшилось, и скоро мы если и не догоним по уровню стабильности Швейцарию, то с Францией точно сравняемся.

 

Он мыслил большими категориями, и Эмме иногда казалось, что ей здорово повезло: она живет с умным и высокообразованным человеком, работающим в государственном учреждении и знающем если не обо всем, то об очень многом. За таким, как за каменной стеной: даже если ему очень будет плохо, все равно жизнерадостная улыбка не уйдет с этого лица. Потому что таков стиль жизни. Не то, что у Каценельсона. Вот о ком не стоит даже вспоминать.

 

По субботам они выезжали на шашлыки. Кавалькада из трех машин находила часть еще нетронутой природы и бойко выставляла там мангал. У Марголина были два приятеля - Ронен и Яков. Оба - плотные, очкастые, с высокими, веселыми женами и шумными, крикливыми ребятишками, норовящими схватить и стянуть все, что под руки попадается.

 

Эмма сидела рядом с ними, слушала их незамысловатые шутки и пересказ телевизионных передач, пробовала невесомую “бамбу” и, как и все, ждала, когда еда будет готова. Тут, без всякого промедления, все жадно набрасывались на шашлыки и ели их будто на скорость, словно сосед может забрать у тебя изо рта твой лакомый кусочек...

 

Потом аккуратист Марголин взывал к совести своих друзей и те, пристыженные, шли вслед за ним собирать в пластиковые пакеты разбросанный ими повсюду мусор. Дети тоже принимали в этом участие, вероятно принимая процедуру за продолжение всей этой нелепой, но громкой игры.

 

- Нам бы надо тоже заиметь такого шалуна, - сказал как-то Марголин, кивнув на пятилетнего сына Ронена.

- Я подумаю, - отозвалась Эмма. Ее почему-то резко кольнуло слово “заиметь”, будто в нем было нечто постыдное.

 

Их вечера проходили в приятном однообразии. Пока Эмма смотрела какой-нибудь фильм по телевизору, - к зрелищам такого рода Марголин был совершенно безразличен, - он решал кроссворды, независимо от того, на каком языке их выдумывали: на иврите, русском или английском.

 

- Развивает память и тренирует мозг, - говорил он, примериваясь к очередному журналу или газете. 

 

И самым большим оскорблением для него было, если уже кто-то успел там угадать пять или шесть слов, испортив девственность задачи.

 

Однажды, ближе к восьми, зазвонил стационарный телефон.

 

- Это не мне, - заметил Марголин, не отрываясь от очередного кроссворда. - Мои в такое время не звонят.

 

- Хорошо, я возьму, - согласилась Эмма и, подойдя к журнальному столику, подняла трубку. Там прозвучал знакомый ей голос:

 

- Алло! Ты мне нужна, я здесь проездом...

 

- Где? - только и смогла выдохнуть она. И услышав ответ, метнула на рычаги аппарата телефонную трубку, конечно же, промахнулась, и помчалась в спальню, собирать чемодан.

 

Марголин, оторвавшись от кроссворда, с нескрываемым удивлением наблюдал за ее действиями.

- Ты это куда? - наконец, опомнившись, спросил он.

 

- Туда, - ответила она, уже выскакивая за входную дверь собственной, совсем недавно выплаченной до конца ссуды, квартиры. - Так надо!

 

Вам не случалось наблюдать картину, когда собака, идущая рядом с человеком, вдруг, заметив кого-то на противоположной стороне улицы, бросается вперед, через дорогу, навстречу автомобилям и мотоциклам? Не обращая ни на что и ни на кого внимания. Потому что там, вдали, замаячил силуэт ее прежнего хозяина, контуры которого остались где-то в глубине памяти. И они ревут, трезвонят, будоражат... И как бы новый владелец не звал ее обратно, приманивая игрушками, сладостями и пугая громкими командами, она уже все равно никогда не вернется к нему. Странное это дело - сознание животного и во многом необъяснимое. Но разве человеческое - проще?

 

“Секрет”