Апокалипсис Федора Бондарчука

Хвалить этот фильм так же легко, как и ругать. И есть за что. Есть за что хвалить и есть за что ругать. Парадокс, однако, в том, что объект хвалы и хулы часто – один и тот же. Ну, скажем, несомненный эстетизм Федора Бондарчука: все ужасы войны на экране необычайно красивы. Начиная с солдат-факелов (каскадеры плюс компьютерная стимуляция), которые несутся на вражеский стан. Вот, вместо «вражеские позиции» воспользовался старинным речением: вражеский стан. Под непосредственным воздействием фильма, эстетика которого склоняет к возвышенному слогу. 

Это даже все равно, кто есть кто, где свои и где чужие и, вообще, на чьей мы, зрители, стороне. Тем более, в панорамное это зрелище – а фильм «Сталинград», несомненно, скорее зрелищный, чем эмоциональный – вклиниваются человеческие судьбы и, больше того, любовные мелодрамы: две русские девушки, но у одной - Кати -  пять друзей из наших, зато у другой – Маши –только один, но немец: Питер, Петр, Петя, как в конце концов она зовет своего немца, влюбившись. Ну да, немецкая подстилка, за что Машу и подстреливает советский солдат – из сугубо патриотических, пусть и истовых побуждений.

Я стреляю — и нет справедливости справедливее пули моей, да? Не факт. В данном конкретном случае, не уверен в правоте этой знаменитой стиховой формулы Михаила Светлова и согласен с сочувственной, жалостливой режиссерской трактовкой трагического образа Маши, бог ей судья. 

Машу играет Яна Студилина, а Катю - Мария Смольникова. Если судить по гендерному принципу, женские роли в этом фильме более удачны, чем мужские, а если по национальному признаку, то пять наших бойцов художественно уступают немцам, которых играют немцы же: капитану Питеру Кану (Томас Кречманн) и полковнику Хензе (Хайнер Лаутербах). Немцы показаны сурово, без соплей, зато русские со слезой, нет-нет да проскальзывает фальшивинка. 

Федору Бондарчуку не хватает иногда тонкости – не душевной, а именно эстетической при всем его эстетстве: психологические нюансы явно не по его ведомству. Он - художник масштабный, эпический, зрелищный, блокбастерный, и частные судьбы ему важны не сами по себе, а чтобы, сменив ракурс, заземлить грандиозное военное шоу, самый дорогостоящий и самый прокатный российский фильм.

Две эти любовные линии не просто в параллель друг другу, но русско-немецкая заслоняет русско-русскую. 

Во-первых, любовь двух всегда трогает больше, чем деперсонализированная все-таки любовь шестерых; Катя потом говорит своему сыну: «У тебя было пять отцов». 

Во-вторых, хоть эти русские отцы и с индивидуальными отличиями, но индивидуальность офицера Вермахта Питера Кана ярче благодаря не только хорошей игре Томаса Кречманна, но и - не в последнюю очередь, - что у него больше экранного времени, чем у каждого из советских бойцов. К тому же, если все наши бойцы гибнут, одна Катя остается в живых, зато в немецко-русской паре гибнет женщина и чисто эмоционально ее жальче, тем более она погибает от своего, русского, пусть падает она немного картинно, да и красная точка от пули у нее на лбу не испортила ее макияжа и не тронула красоты этой платиновой блондинки. Не правдоподобно? Какое там правдоподобие в эстетике этого фильма! Говорю вовсе не в укор режиссеру. Потому что натуралистическое изображение гибели Маши не только было бы художественно неуместно и выглядело диссонансом, но взорвало бы эстетическую целокупность этого фильма.

Что же до офицера Питера-Пети Кана, который выдвинулся на передний план чуть ли не в главные герои фильма «Сталинград», как будто не только актеры – немцы, но весь фильм снят немцами, а не русскими, то хоть капитан Вермахта и не наш, но любит нашу, и у него, к тому же, конфликт с нехорошим полковником Хензе. У наших тоже внутренние разборки, которые не всегда кончаются добром. Да и вообще хэппи эндов в этом фильме нет, за исключением одной только Кати. Потеряв на войне пятерых своих друзей, сама она выживает и не одна, а со своим будущим ребенком, который, повзрослев, и рассказывает нам – с ее слов – историю «дома Павлова», за который шла смертельная схватка между немцами и русскими. Это, несомненно, удачный сюжетный ход, позаимствованный из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана, я так понимаю. От общего к частному: от апокалиптической панорамы битвы за Сталинград к трагическим судьбам отдельных людей, русских, немцев – без разницы.

Немцы тоже люди – это, конечно, прорыв для государственного российского кино. С той войны, как ее не называй – Великая Отечественная или Вторая Мировая, – минуло семь десятилетий, из актуальной, животрепещущей, болезненной темы она превратилась в исторический сгусток, рана затянулась, так не пора ли взглянуть на нее Sine ira et studio, как завещал нам великий Тацит: без гнева и пристрастия? На мой взгляд, не пора и никогда пора не придет: пепел Клааса стучит в моем сердце. Однако я допускаю и иную, примиренческую точку зрения. 

Можно, конечно, расстрелять этот фильм цитатами из тяжелой артиллерии. Скажем, Лермонтов: «К добру и злу постыдно равнодушны». Или Цветаева: «Эстетство — это бездушие... Эстетство — это расчет: взять без страдания: даже страдание превратить в усладу!.. Не будьте эстетом: не любите: красок — глазами, звуков — ушами, губ — губами, любите всей душой...» Меня, однако, смущает, что в российской прессе либо сугубо положительные и восторженные, либо сугубо отрицательные и ерничающие отзывы на «Сталинград» Федора Бондарчука – никакого промежутка, никаких полутонов, один только страсти роковые. Почему этот фильм никого не оставляет равнодушным? Не говорит ли уже одно это в его пользу?  

У меня самого немало претензий к этому фильму, а к иным его эпизодам -двойственное, противоречивое отношение. Скажем, когда один наш боец, возвращаясь после любви с Катей, говорит другому бойцу, умирающему: «Катя сказала мне, что любит тебя», что-то в этом роде, цитирую по памяти – сильная сцена, если бы не была калькой с другой, хрестоматийной, в «Искателях приключений», когда то же самое говорит герой Лино Вентуры умирающему герою Алена Делона. 

Да, голливудские эффекты, уступающие, понятно, голливудским эффектам. Да, мелодраматизм, но как еще очеловечить эпос и вочеловечить бесчеловечное? Несомненная удача фильма, что его эпическая панорама не уходит в фон, и шикарно поставленные массовки остаются самым важным компонентом «Сталинграда». Главный герой фильма – не отдельные персонажи, а сама Война. И гипсовый хоровод пионерии, уничтожаемый немецкими танками – куда более сильный образ, чем умирающие один за другим фильмовые персонажи. Потому как сам по себе знаковый, символический, архетипный образ.

 Зачем делать красивой войну, у которой безобразное лицо? Не говори красиво, друг Аркадий? То бишь друг Федор, относя эту фразу из тургеневских «Отцов и детей» к создателю «Сталинграда». И да, и нет. Потому что другая крайность -  впасть в натурализм, в прямоговорение, да и кто бы выдержал два с половиной часа экранной монструозности? У Горгоны Медузы прекрасное лицо. Дебилы Брейгеля и монстры Босха – до чего хороши они на стильных полотнах великих этих художников. 

А еще я вспоминаю - ближе к теме – виденный мной во французском замке «Анжерский апокалипсис», от которого я не мог оторваться. Сериал шпалер – 200 метров в длину при пятиметровой высоте. Настенная книга в картинках – страшные сцены Откровения Иоанна Богослова. Но как красивы, как прекрасны все эти ужасы-видения на вытканных картинах 14 века! 

Так ведь именно по этому эстетическому принципу и создал Федор Бондарчук свой собственный Апокалипсис, мифологизируя сталинградскую битву и ее героев. Не хочу сравнивать этот фильм с советскими шедеврами батального жанра – ни с книгами Василия Гроссмана, Виктора Некрасова, Эммануила Казакевича, Александра Бека, ни со стихами поэтов-кирзятников Бориса Слуцкого, Давида Самойлова, Александра Межирова, Булата Окуджавы, ни «Балладой о солдате», «Летят журавли» и «Солдатами» с великолепным Смоктуновским в главной роли (в основе «В окопах Сталинграда»). 

Новые времена – новые песни. 

Да будем судимы мы по нашим намерениям. А художника тем более надобно судить по его собственным законам.

Федора Бондарчука как Федора Бондарчука.