В умном государстве

Культура

Художника Андрея Бартенева “русская Америка” почти не знает. Или совсем не знает... И это понятно. Он начинал в конце 80-х годов, во времена перестройки. Был одним из организаторов “Союза свободных художников” на юге России и тогда же начал делать свои перформансы, в которых бурно протестовал против серой и угрюмой советской жизни. В 90-е годы - годы взрыва энергии и ощущения свободы, в России появились люди, которые считали своей миссией нести в молодежные массы безграничное веселье и бесконечный перформанс-праздник. Одним из них был Андрей Бартенев, сегодня известный художник, скульптор, экспериментатор, автор многочисленных эпатажных и интерактивных инсталляций.
 Любые попытки вписать творчество Бартенева в границы какой-либо области искусства: скульптура, театр, contemporary art, мода и т.п. - терпят фиаско: художник работает в междисциплинарном пространстве. “Искусство для меня - единый поток, - говорит Бартенев, - и мне все равно, в какие формы оно выливается”.  Стиль Бартенева всегда узнаваем, его ни с чем не спутаешь и никогда не забудешь - “восьминогая собака для быстрой езды” из папье-маше, новогодняя елка в красный горошек, звуковая инсталляция “Скажи: Я тебя люблю”, в которой эти три слова преобразуются компьютерами и звучат из 200 динамиков. Бартенев создает абсурдные, причудливые, пряно-сексуальные, провокативные, карнавальные фантасмагории, в которых действуют движущиеся скульптуры, входновленные мифологией поп-арта, мифологией кино, мечтами ребенка, аниме... Да и сам мастер в сумасшедших костюмах и убойном макияже представляет собой арт-объект, продолжение и развитие идей русского футуризма: желтая блуза В. Маяковского и каббалистические знаки на лицах братьев Бурлюков.
 В 93-м, на самом гребне российской волны “за новое понимание искусства”, зрелищный, синтетический перформанс Бартенева “Снежная королева” - сказка Андерсена в ярко-авангардной интерпретации с красочными объектами - принимала у себя Третьяковская галерея, а за ней - “Роял-фестивал-холл” и “Theatre Museum Victoria and Albert” в Лондоне. С легкой руки Третьяковки Андрей Бартенев начал делать перформансы в Европе (Германия, Швейцария, Польша, Литва, Латвия, Голландии, Норвегия, Австрия, Франция). Названия его шоу дают представление о танцевально-цветовой вакханалии, атмосфере, которую Бартенев создает в сценическом пространстве: “The Botanical Ballet”, “The Last Hour of White”, “The Gogol-Mogol, or The Adventures of Invisible Worms in Russia”, “The Underpants on the Stick”, “If my Mouth Would be 1 Meter 60 cm. Breadthways and 1 Meter 40 cm. in High”, “The Bread Crumbs’ Invasion”, “Kids of Salat Cuoc-Cuos”(Kus-Kus), “Year of the Running Sausage””. Его перформансы сравнивают со спектаклями Дягилева и Мейерхольда. Актеры являются некими биологическими двигателями экстравагантных скульптурных форм. При кажущейся спонтанности и сумбурности бартеневских шоу у него всегда все выстроено в плане внутренней формы и динамики: он превращает хаос маскарада в продуманный спектакль. В его перформансах сюжета нет - на сцене ряд выходов, для которых музыка задает ритм к смене композиций.
 Бартенев постоянно расширяет сценическое пространство в своих импровизационных, “одноразовых” постановках, запуская в “зрительный зал” элементы перформанса и тем самым затягивая публику в свое создающееся произведение. Этим приемом разрушается традиционная граница между сценой и зрительским пространством - действие “выплескивается”, и зрители оказываются внутри скульптуры. Главное - не концепции, а та непосредственная, спонтанная эмоциональность и жизнерадостный настрой, который выгодно отличает бартеневские перформансы от привычного пафосного “тона” художественных акций.
 Бартенев создает костюмы для театральных постановок:”За синей птицей” (Нью-Йорк), “Елизавета Бам” (Москва), “Золушка”(Гамбург). Является автором нескольких монографий:”Люди в красках” (антология русского боди- painting), “Velikolepno! Русские иллюстраторы блестящей жизни” (история российской журнальной иллюстрации последнего десятилетия). Еще одно направление - серия светодиодных скульптур: “Лондон под снегом”, “Электрические инопланетяне”, “Cоnnection Lost”, выставлявшаяся на Венецианском Биенналле в 2007 году. Эта работа пользуется в Европе большим успехом.
 Свой первый перформанс в Америке - “The Ladder of Red” - Бартенев сделал в Center of Robert Wilson, Watermill в 2002 году, в 2005 - “Caution! Cats and Dogs on the Road”, в 2006 Emily Likes the TV’ и в 2007 - “Animals Competition” - там же. Недавно в Baltimore American Visionary Art Museum открылась выставка “The Marriage of Art, Science and Philosophy”, в которой участвует Бартенев. Работы Бартенева неоднократно выставлялись в Европе, в крупнейших музеях современного искусства.
 Познакомилась я с ним и Сашей Хромовым (директором “Bartenev Art production” -не исключено, что это название придумала я) в начале 92-го года в Москве на каком-то мероприятии в художественном Центре Лени Бажанова на Якиманке. Маленькие домишки, старая московская архитектура, беленые стены, дворики и новые галереи - как на Западе. В это время, полное надежд, люди в России были открыты, доброжелательны и приветливы. На вернисажи Бажановского центра собиралась “вся Москва”. Как и полагается, пили сухое вино, не закусывали и общались. Очень скоро я стала работать с Андреем Бартеневым и его командой. Что-то организовывала, писала пресс-релизы, общалась с журналистами (мне было делать это легко, так как я сотрудничала с “Голосом Америки”, знала многих журналистов). Тем, что делает Андрей заинтересовался и мой друг, ныне покойный Александр Батчан, зав. русским отделением московского бюро “Голоса Америки”.
 С тех пор прошло почти двадцать лет. Мы с Андреем и Сашей - достаточно близкие люди. Видимся с удовольствием, перезваниваемся (спасибо скайпу!). Иногда я “плачусь в жилетку”. Сейчас они в Нью-Йорке. Андрей только что показал свой новый перформанс “Трясущиеся углы” в National Arts Club. Прямо на глазах у зрителей произошла трансформация “Angles” в “Angels”. Шутка.
 Через два дня мои друзья улетают в Москву. Когда увидимся в следующий раз? Кто знает... Мы сидим у меня дома, пьем чай с конфетами “Коровка” и “Раковые шейки”. Андрей рассказывает о своих замыслах - эту часть беседы через недельку я обязательно выложу в Интернете... А сейчас я задаю вопросы для читателей “Русского базара”.
НШ: Какой вы видите художественную атмосферу в сегодняшней России, в начале XXI века? Все то, что было в 90-е годы, ушло.
АБ: У меня к себе есть такой вопрос (всегда - этот вопрос): В 90-е годы было так замечательно потому, что я был на 18 лет моложе, или это был на самом деле невероятно феерический период в жизни страны?
НШ: Были надежды и было много энергии...
АБ: Благодаря этой надежде и энергии было создано много прекрасного. Кажется, что за последние восемь лет все об этом забыли...
НШ: Не думаю, что забыли... Многое произошло: Чечня, Беслан, Норд-Ост. Здесь - 9/11. Нельзя от этого отмахнуться. Сейчас - Грузия.
АБ: Но мы же говорим не о жизни, а об искусстве. Вы ведь меня про художественную ситуацию спрашиваете...
НШ: Но это же влияет... Ситуация изменилась.
АБ: Все, с кем мы “оттягивались” в 90-е годы, - самые мои лучшие друзья. Между нами есть взаимопонимание. Есть моральная база, нравственные ценности, с которыми мы соизмеряем свои поступки, достижения и свои взаимоотношения. Мне кажется, молодым художникам сейчас намного тяжелее. У них... Они не успевают окрепнуть, чтобы побороть все пронизывающую коммерциализацию и все пронизывающую власть денег. Они не могут этого побороть...Они не видят, зачем нужен энтузиазм, зачем совершать то или иное действие, если за него не платят. Огромное количество талантов просто уходит из культуры безвозвратно. На этой почве возникает много трагедий, потому что художники - это одни из самых ранимейших и супер-чувствительных представителей нашего общества, которые предназначены создавать прекрасное и гуманное. Если мы теряем художников, то общество лишается красоты, и к нам приходит покупная красота...
НШ: Глянцевый гламур...
АБ: Да... Да... А у него - уже совсем другие задачи: побольше продать - побольше заработать. Общество, к сожалению, становится менее гуманным... Не знаю, чем все это закончится...
 Для себя я не вижу перспективы в контексте современного российского искусства. И наверное, поэтому я сейчас стал больше заниматься преподавательской деятельностью. Мне кажется, здесь я честнее по отношению к самому себе. Могу передать какие-то знания, навыки... Могу что-то сказать... Как-то поддержать молодых художников. Я очень много езжу, преподаю.
НШ: Как вы считаете, в современной России цензура есть или нет?
АБ- Наверное, есть. За последние восемь лет в России усилилась пропаганда. И конечно же, то, что ею не является, подпадает под цензуру. Все, что не обслуживает пропаганду.
НШ: Влияет ли искусство в сегодняшней России на умы населения, на электорат?
АБ: Не знаю... Я не большой специалист, скажу честно, по российскому населению... Я как прежде был от него далек, так и сейчас придерживаюсь этой позиции: подальше от российского народа. Я не болен никаким религиозным национал-социализмом, мне никогда и никого не хотелось громить и никогда не захочется. Потому что я безумно занят. Мне нужно рисовать, слушать музыку, читать книги и общаться с людьми, которые интересуются проблематикой формы, композиции и цвета. В этих чудесных занятиях жизнь проходит незаметно.
 А что касается влияния на умы населения, то в изобразительном искусстве на уровне массового сознания у нас есть три героя: Глазунов, Шилов и Церетели. В последнее время я очень много общаюсь с семьей Церетели и могу сказать, что они стали тем, кем они являются благодаря тому, что они гениальные политики, стратеги и тактики. В хорошем смысле этого слова. Эти три человека заставили сегодняшнее абсолютно необразованное общество хоть как-то говорить об искусстве. Кто другой может заставить говорить о нем эту страну? Никого не вижу...
 Я был поражен... Как-то летом Зураб Константинович захотел написать мой портрет. Я надел свой костюм “Американские горки” и в течение пяти часов ему позировал. Он изобразил меня юношей лет 16...
 Интересно, как он пишет... Огромный холст... И пока я позировал, к нему выстроилась огромная очередь из просителей. Все чего-то хотели, кто-то звал на выставки. В одной руке он держал кисть, но все время отходил, обсуждал, подписывал бумаги. Ни одному человеку не отказал. Все время улыбался. Всех угощал фруктами и вином. Рядом рисовали дети (Церетели вел мастер-класс), стояла куча камер. Все снималось и транслировалось в Интернет. Я подумал, что невероятно тяжело быть человеком отзывчивым, внимательным ко всем, ко всем добрым. Это - невероятный труд. Или невероятная черта грузинского характера.
 Его дочь Лика точно такая же. И семья Васи Церетели. Это прекрасный пример семейной доброты и гостеприимства. Я понял, что именно эта доброта помогла Церетели многое достичь и многого осуществить.
 Я... Ну что ж... Я - эфемерная единица, у меня - другие приоритеты. Это предчувствия... Это то, чего сейчас еще не видно, но оно уже скоро будет. Мы с Сашей были вчера у Эрнста Неизвестного. Он мне сказал, что для него как художника важна интуиция. Я ответил, что у меня по-другому: есть что-то, что еще не сложилось в определенную форму, но оно меня зовет. Эрнст сказал, что его ведет интуиция, что он в своей жизни совершил такое огромное количество нерациональных поступков...Но именно эти нерациональные поступки привели его к такой жизни, какая она у него была, к тому итогу, который у него сейчас есть. Последняя выставка Эрнста - очень интересная. Там есть серебряная скульптура необыкновенной красоты.
НШ: Ваши перформансы - синтетическое действие. На кого из художников прошлого вы опираетесь? Или это интуиция и подсознательные процессы?
АБ: Наташа, если взять мои ответы на этот вопрос 18 лет назад, то тогда я называл имена и говорил, что Поль Кле, Малевич, Кандинский... Сейчас я ничего не могу сказать... Произошло осознание, и возникла жажда к образованию. Этот весь период - эти 18 лет - в моем сознании - большая информационная масса, которую я проанализировал. И все самое лучшее, доброе, что мне встречалось, и составляет мое основное знание. Приоритетом становится все доброе, позитивное, сказочное, фантазийное, а все материальное, конкретное, грубое, злое, стирается из моей памяти. Исчезает. В этом потоке уже совершенно не важны имена. А важны только эмоциональные впечатления от того, какие я встретил произведения в своей жизни и что они для меня значили. Для моих глаз, для моего сознания, для моей души. Как они меня потрясли... Эти эмоциональные впечатления оттачивают и формируют мою художественную практику. Они создают хрустальные границы моих поступков. Я совершаю что-то, а там дальше ... невидимая стена...Этого уже нельзя делать...