ПолЕт над Веной

 Передо мной едва расставшийся с молодостью, привлекающий взгляд красотой особенной (истинно мужской - с резковатыми чертами) умный, проницательный, жаждущий познать мир и много познавший человек. Его звали Джакопо де Страда, и портрет его почти полтысячелетия тому назад написал сам великий Тициан. Себя гениальный художник, автопортреты не любивший, изобразил с некой долей иронии в виде царя Мидаса, правда, без ослиных ушей, а вот Джакопо – более чем серьёзно, с преклонением даже. Потому что человека этого, проникшего в тайны творчества и умевшего плоды его ценить и различать, Тициан глубоко уважал, зная как личность большого масштаба. Архитектор, живописец, ювелир, археолог, антиквар, коллекционер, но главное, как сказали бы мы сегодня, искусствовед, де Страда именно в этом качестве служил при дворе папы в Риме, а потом у Габсбургов. И именно ему обязаны во многом Габсбурги тем, как умело пополнялась, как собрана и подобрана великолепная их коллекция, составившая основу знаменитого венского музея истории искусств, прогулку по залам которого мы с вами сейчас совершаем.
 Конечно, собирать произведения искусства короли и герцоги династии Габсбургов начали ещё до императора Максимилиана I, правившего в конце ХV и первой четверти ХVI века, но именно он начал делать это целенаправленно, с толком и знанием дела, заказывая картины лучшим художникам своего времени. Так, написать свой портрет поручил он великому Дюреру, и мы можем поклониться сразу и гению Дюрера, и императору, в ком сконцентрировались ум и воля. Какое интеллигентное лицо! Он стал, по сути, основателем музея, открывшего свои двери три века спустя после его смерти. Такой вот исторический парадокс, какими история искусств изобилует. И ведь именно Максимилиан более всего увлекался портретной живописью, что дало своего рода импульс собирательской деятельности его потомков. Поэтому ещё в давние времена говорили о «преобладании изображений голов» в коллекции Габсбургов. Преобладают головы, т.е. портреты, в музейном собрании и сейчас.
 Хоть и был Максимилиан заядлым коллекционером, но пальму первенства уступил он и в страсти собирательства картин, и в какой-то непомерной тяге к женщинам начавшему править через полстолетия после него Рудольфу II. Ух, какой говорящий, выразительнейший портрет, нисколько не польстив императору, написал Ханс фон Аахен! Мне показалось, что перенеслась я из Вены в Прагу, которую Рудольф сделал столицей империи, и сама вижу могучего, неудержимого в своих страстях, буйно сладострастного, похотливого, но разумного и решительного правителя, оставившего след и в истории, и в искусстве. Вошедшего, кстати, в сотню самых знаменитых в мире любовников, никогда не принуждавших, но привлекавших силой личности и страсти. Портрет замечательный, а имя его создателя вы, возможно, не помните. И в этом тоже парадокс истории. Очень талантливые подчас художники ( поэты, учёные, градостроители) не стали в один ряд с теми, кто не был обделён славой. Так распорядилось Время.
 Франческо Солимена в своём огромном (3х3 м) сюжетном полотне познакомил нас ещё с одним фанатиком собирательства  -императором Карлом VI. И вот ведь какая интригующая тайна открылась в наше уже время: головы императора и склонившегося перед ним вассала написал востребованный в ту пору и благополучно подзабытый сейчас портретист Готфрид Ауэрбах, но, как показало рентгеновское исследование, поверх голов, куда более выразительно и вообще иначе прописанных Солименой! Ценнейший холст-документ, невероятно сложный композиционно и технически, на этот раз Давида Тенье-младшего, показывает нам ещё одного Габсбурга-коллекционера – эрцгерцога Леопольда-Вильгельма в галерее его брюссельского дворца и подробнейше – десятки разнотемных холстов и портретов, собранных в этой сокровищнице. Тяжелейший труд! Ведь практически каждая из помещённых на полотне картин – миниатюрная копия реального холста из галереи эрцгерцога. Многие из них – в нынешней венской экспозиции.
 Лоренцо Лотто. Его портрет молодого мужчины почитается одним из психологических феноменов Ренессанса. Необычное лицо с глазами-буравчиками и упрямым ртом, резко выделяющееся на фоне белой занавеси, приковывает к себе внимание. Честное слово, я встретилась с ним взглядом и поёжилась. А каков эффект крохотного масляного светильничка где-то там, в уголке за занавеской! Эффект опять же психологического свойства. Джованни Морони с гордостью знакомит нас со своим другом скульптором Алессандро Витториа, и это портрет художника, довольного завершением творческого поиска. А скульптор, которого изобразил Пальма иль Джоване, подводит итоги и творческого, и жизненного пути. Необычайно, абсолютно по-земному хороша Мадонна в многофигурном полотне Джакопо Бассано «Поклонение волхвов», являющем собой конгломерат характерных портретов. Иногда в картине можно выделить один персонаж как гениально созданный портрет – например, в скорбном молчании застывшая над телом сына Богородица у Андреа дель Сарто в полотне «Плач по Христу» или Адам в «Грехопадении» Хуго ван дер Гоеса. Что уж говорить о портрете занятого счётом арбитра на доске Бартеля Бехама.
 Долго гадали, кто же изображён на превосходном, глубоко аналитичном портрете гениального первопроходца нидерландской живописи Яна ван Эйка, уверенного в единстве и гармонии мироздания и отразившего этот постулат в своём творчестве. Ван Эйку, жившему в XV веке, искусство обязано современной техникой письма маслом и проникновенным психологизмом портретной живописи. Выразительнейшее одухотворённое лицо иерусалимского кардинала Николо Альбергати (после находки набросков ван Эйка сомнений в том, что это он, не осталось) – тому подтверждение. В космосе венского музея мы можем совершить полёт и у творений современников и земляков братьев ван Эйк и тех, кто им наследовал (и предшествовал тоже), полюбоваться не имеющим равных собранием венецианской живописи и фламандцев XVI-XVII веков, всеобъемлющей подборкой итальянского барокко, живописью разных школ и эпох.
 Во всём мире сохранилось не более сорока подлинников Брейгелей. Двадцать из них – в Вене. Я думаю, вы познакомились с полутора десятками гениальных (не судите меня за то, что часто применяю столь ответственный эпитет, это правомерно) картин Питера Брейгеля-старшего, когда привезены были они на выставку в Нью-Йорк. Вас наверняка поразили его интереснейшие и философски, и композиционно, и колористически «Охотники на снегу» и «Осень» на дубовых досках, но особенно его картины крестьянского быта (недаром старший Брейгель получил прозвище «Мужицкий»).
«Сражение Масленицы и Поста», динамичнейший, многохарактерный «Танец» (мы будто слышим стук тяжёлых ботинок и пританцовываем в такт), шумную «Свадьбу». Упитанная, довольная невеста сидит под бумажной короной, рядом с её матерью – нотариус. Любовь любовью, но подробный контракт на всякий случай заключали. Куда меньше знали бы потомки о нравах и обычаях той эпохи, если бы не оставил Брейгель такого пристрастного и точного её описания. Вплоть до отсутствия жениха – он появится за столом последним. И, конечно же, более всего потрясены были «Слепцами», аллегорически повествующими о том, куда может привести людей душевная слепота и непонимание того, что творят, – в пропасть. Особенно если впереди ослеплённый поводырь.
 То, что музей исследует и иллюстрирует историю искусств, абсолютно верно. И не только потому, что собрание его эпохально, но и оттого ещё, что коллекция строго классифицирована и очень подробно изучена, а главное, является уникальным учебным пособием для всех, кто жаждет постичь искусство во всей полноте, и, разумеется, для специалистов. Потому и занял музей почётное место в художественном мире. Великие Рембрандт, Вермеер, Босх, ван Дейк, Веронезе, Кранах, Рубенс, Корреджо, Тинторетто, Рейсдаль, Веласкес, Пуссен... И они, и другие гении широко и полно представлены здесь... «Святое семейство» Бронзино прекрасно, но выделить нужно всё-таки воистину гениальное изображение Святой Анны, любящей матери, бабушки, женщины; а в «Трёх философах» Джорджоне – центральную фигуру полного сомнений зрелого мужчины в красной плащанице. Новизна и насыщенность экспрессивной манеры Джорджоне, свет, цвет, настроение оказывают на зрителя столь сильное влияние, что трудно передать словами. О мощи энергетики полотен Рафаэля и говорить не приходится. Невозможно заставить себя отойти от рафаэлевой «Мадонны на лугу», так она завораживает. Давным-давно Якоб Буркхардт сказал об этом шедевре: «Только возвышенная красота женщины и младенца передаёт идею трансцендентного...и искусство достигло таких высот, когда его образы становятся вечными и божественными сами по себе, безо всяких дополнений». Наверно, слова эти были бы справедливы по отношению ко многим сокровищам музея.
 Ну а для американцев важно и то, что венский музей обогащает выставочный потенциал многих музеев Америки и более всего – нью-йоркских. В чём нам ещё не раз предстоит убедиться.