Город “Антонеску”

Валентина ТЫРМОС, Яков ВЕРХОВСКИЙ

 

Уходят из Одессы корабли...
 

8 августа 1941. До трагедии Одессы остается 68 дней. Передовые отряды 4-й румынской армии прорвались к Хаджибеевскому лиману. Черная удавка румынских дивизий все теснее прижимает Одессу к морю. Антонеску не терпится, и он не находит ничего лучшего, как приказать командующему армии генералу Чуперкэ: “Немедленно... слышите, немедленно!.. Уничтожить неприятеля на всей прилегающей к городу территории” - от Днестра до Тилигульского лимана.

Вот так, просто - взять да и уничтожить!

Положение Одессы действительно опасно. Город, фактически, полностью окружен. И именно с этим была связана известная директива Ставки Верховного Главнокомандующего за номером 00729: “Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот”.

Директива Ставки вышла 5 августа 1941-го и уже на следующий день командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский назначил подчиненного ему командующего военно-морской базой Одессы контр-адмирала Жукова начальником военного гарнизона города и создал специальный отряд кораблей, целью которого было поддерживать огнем сухопутные войска, обороняющие город.

Это было важное решение. На контр-адмирала Гавриила Жукова можно было положиться. Этот 42-летний опытный моряк, герой гражданской войны, герой Испании, уже три года командовал одесской военно-морской базой и пользовался большим уважением одесситов. В городе, который всеми фибрами души слился с морем, где каждый ребенок с пеленок мечтает стать капитаном дальнего плавания, а каждый взрослый так или иначе связан с портом, командующий военно-морской базой был известной личностью. Его назначение начальником гарнизона должно было стабилизировать обстановку, внушить населению уверенность в возможности отстоять Одессу и прекратить повальное бегство “контингента, не подлежащего эвакуации”, нужного для жизни и обороны города.

Одним из первых приказов контр-адмирала Жукова как начальника одесского военного гарнизона, было объявление осадного положения. Теперь не только выезд из города, но и въезд в него, воспрещен. Мышеловка захлопнулась!

Ровно месяц прошел с того дня, когда по указанию Государственного Комитета обороны началась эвакуация Одессы, не вызванная, кстати, в то время очевидной военной необходимостью. За этот месяц из города было вывезено все оборудование Станкостроительного завода им. Ленина, все наиболее ценные механизмы завода им. Январского восстания, все оборудование завода сельскохозяйственных машин им. Октябрьской революции, сталепрокатного завода им. Дзержинского, Джутовой фабрики, завода “Кинап”. И одновременно с этим эвакуировано более четверти гражданского населения Одессы. В основном это были, конечно, “подлежащие эвакуации” рабочие и инженерно-технический персонал эвакуируемых заводов. Но случались и “не подлежащие”, частью - “доставшие” или “купившие” эвакоталоны на корабль или на поезд, частью - сумевшие бежать на свой страх и риск по старой Николаевской дороге.

Теперь покинуть Одессу можно только морем, и сделать это смогут лишь обладатели эвакоталонов. Все остальные не только не попадут на корабль, а даже в порт не пройдут - территория порта окружена плотным кольцом бойцов истребительного батальона.

Между тем из Одессы ежесуточно уходят до 20 судов. Хотя погрузка связана с большой опасностью: ведь именно порт является главной целью немецких и румынских бомбардировщиков. Из 360 варварских воздушных налетов на Одессу, 270 пришлось на порт.

Днем и ночью ревели сирены. Рушились портовые здания. Корежились краны. Тонны воды и ила обрушивались на пришвартованные к пирсу корабли.

А по гавани, просто, как ни в чем не бывало, сновали буксиры, на пирсе теснились люди, и в очереди на погрузку стояли колонны грузовиков. Порт жил и работал под огнем.

Во время одной из первых бомбежек, 23 июля 1941-го, пострадал стоящий у пирса грузопассажирский пароход “Новороссийск”, на который уже успели погрузиться 900 мальчишек-допризывников. Как “молодежь, годную для военной службы”, их вывозили в Херсон. Немецкая бомба пробила правый борт корабля, но, к счастью, не взорвалась, хотя несколько сот пассажиров были ранены и убиты. Очевидицами этой трагедии стали матери, пришедшие проводить своих сыновей. Не скоро доведется им узнать о судьбе этих мальчишек - несмотря на пробоину в борту, “Новороссийск”, дав прощальный гудок, ушел на Херсон.

Уходят из Одессы корабли... Судьба одного из караванов взволновала в те дни всю Одессу. Речь идет о том печально знаменитом караване, во главе которого шел флагман Черноморского флота красавец “Ленин”. В последний рейс

“Ленин”... Странная судьба у этого корабля. Так иногда бывает и с человеком: один и родится-то нежеланным, и жизнь проживет бессмысленно, и в мир иной уйдет незаметно, не оставив следа. А другой и пожить-то не успеет, а вот взовьется шутихой, рассыплется на тысячи искр, осветит все вокруг, и навечно войдет в историю.

“Ленин” был построен для русского флота в Германии в 1909-м. Тогда, на заре своей жизни, он назывался “Симбирск” и ходил из русского порта Владивосток в Японию и Китай. В советские времена “Симбирск” переименовали в “Ленин”, перегнали на Черное море и начали использовать этот элегантный корабль по его прямому назначению - как прогулочный на Крымско-Кавказской линии. В те предвоенные времена многие одесситы и гости города, имевшие счастье попасть на “Ленин”, могли убедиться в удобстве его кают, уюте салонов и комфортабельности прогулочных палуб.

А сегодня этот немолодой уже (30-летний!), но все еще комфортабельный и быстроходный корабль, переоборудованный и перекрашенный в серо-зеленый цвет, стал “солдатом”.

Свой первый военный рейс “Ленин” совершил 12 июля 1941-го. Тогда он вывез из Одессы запасы сахара и около 1000 человек партийной и советской элиты. Рейс был удачным, “Ленин” благополучно добрался до Мариуполя. На обратном пути, под самой Одессой, его, правда, пытались атаковать немецкие бомбардировщики, но их отогнал крейсер береговой обороны “Коминтерн”.

И вот сегодня снова в море. На этот раз “Ленин” должен был вывезти ценности Одесского Государственного банка - 450 тонн золота в слитках, - и несколько тысяч человек все еще остававшейся в городе элиты. Эти люди хотели покинуть город именно на “Ленине” - не только более комфортабельном, чем другие корабли, но и более надежном, ведь не случайно же ему доверили ценности Госбанка!

Посадка на корабль была разрешена, естественно, исключительно по эвакоталонам, но сгрудившиеся на пирсе люди буквально атаковали трап. Они совали в руки проверяющим матросам какие-то записки, подписанные именами различных функционеров, и прорывались. Были среди прорвавшихся и люди, не имевшие ни эвакоталонов и ни записок - это были родственники и друзья членов экипажа и капитана корабля Ивана Борисенко. Этих команда принимала самовольно и размещала в матросских кубриках и в каюте капитана, считая, что таким образом они как бы и “не занимали места”.

Давка на трапе была невероятная. В ход шли и локти, и кулаки. Кого-то столкнули в воду. Кому-то сломали руку. И было абсолютно понятно, что всем желающим, с эвакоталонами и без них, места на корабле не хватит. В течение часа “Ленин” был переполнен. Забиты были не только каюты и палубы, не только салоны и кубрики, но даже коридоры и камбузы. А тут еще пришел приказ вне всякой очереди принять на борт 1.200 новобранцев и несколько сотен раненных. Новобранцев поместили на верхней палубе, а раненных втиснули в каюты, выдворив оттуда “высокопоставленных” пассажиров. В результате на “Ленине” оказалось около 4.000 человек, что почти в 10 раз превышало 472 дозволенных по регистру. Да и груза в двух носовых трюмах было наверняка больше положенных 400 тонн.

 

Понимая, что корабль перегружен, и не обращая внимания на возмущенные крики на пирсе, капитан Борисенко приказал отдать швартовы. “Ленин” медленно отвалил от причала, на полчаса раньше намеченного времени, в 22:00, отправился в рейс. Как оказалось, в последний! На пирсе остались многие, не сумевшие попасть на “Ленин”, и им хорошо запомнились счастливые лица людей, стоящих на палубе отплывающего корабля.

Летчик 69-го истребительного полка Герой Советского Союза Алексей Череватенко, жена и сын которого должны были эвакуироваться из Одессы на “Ленине”, вспоминает: “...В порт мы все же успели вовремя. Однако когда я стал наводить справки, оказалось, что теплоход “Ленин”, на котором должна была отплыть моя семья, снялся с якоря полчаса тому назад. Я растерянно переступал с ноги на ногу, и дежурный стал объяснять, что “Ленин” ушел раньше, так как погрузка была закончена досрочно, а оставаться в порту небезопасно: фашистские самолеты не дают покоя.

Опоздавших комендант порта распорядился отправить на танкере “Ворошилов”. Мы воспрянули духом: танкер уходит сегодня и приблизительно через час начнется посадка.

Не успели спустить трап, как на берегу началось нечто невообразимое. Сотни людей с чемоданами и узлами, словно подгоняемые вихрем, ринулись через проходные ворота к пирсу. Но когда мы почти подошли к трапу, надрывно завыли серены. Воздушная тревога! Послышался свист летящих бомб, внезапно земля вздрогнула, к небу взметнулись оранжевые столбы...

Объявили отбой, и люди снова прихлынули к трапу...

Наконец мы на палубе. Отыскали уголок между горами канатов и ящиков, сложили скарб... Палубы, узкие коридорчики, корма буквально впритык заполнены людьми...”

Так же, как и ушедший в море “Ленин”, “Ворошилов” был загружен против всех норм и правил. В трюмах - оборудование Джутовой фабрики, на верхней палубе - около 1.000 сопровождающих это оборудование рабочих и еще около 1.000 новобранцев. А все остальное пространство, как вспоминает Череватенко, - чемоданы, узлы и сотни человек гражданского населения.

Среди узлов и чемоданов вповалку лежали ученые, врачи, директора предприятий. В их числе - профессора Медицинского института Ясиновский, Хаютин, Гогоберидзе, историк Боровой, директор Оперного театра Петрашук, главный художник театра Злачевский, секретарь партбюро психоневрологического диспансера “Свердловка” Рубинштейн. Все они, конечно, подлежали эвакуации и получили эвакоталоны на своих предприятиях, в больницах, в институтах. Кто на “Ленин”, на который они, как видно, не попали, кто на “Ворошилов”.

Вспоминает профессор Саул Боровой: “Решением соответствующих инстанций была определена внеочередная эвакуация из города ведущих ученых, к которым отнесли и меня...”

Да, так было в те дни в Одессе: “соответствующие инстанции”, тщательно выверенные списки “ведущих ученых”, “указания”, “талоны на посадку”, да еще и сама “посадка”, которую не каждый в силах был одолеть.ьИ все же, были на “Ворошилове” и “простые люди”, те, которых профессор Боровой в своих воспоминаниях несколько свысока называет “мещанско-обывательская публика”. Эти люди различными путями сумели “достать” эвакоталоны.  И весь этот разномастный пестрый и, может быть даже, в обычных условиях несовместимый, конгломерат одесситов волнуется, кричит, причитает, плачет и требует немедленной отправки в путь. 

“Ворошилов” выходит в море вслед за “Лениным”. В ту летнюю ночь Черное море было удивительно спокойно, но “Ворошилов” шел медленно - его скорость составляла всего 5 узлов.

Знали ли люди, которым счастьем казалось попасть на корабль, что “Ворошилов” практически непригоден к плаванию? Еще с начала войны эта старая развалюха стояла на капитальном ремонте на заводе “Марти” и хотя он не был закончен, сегодня вышла в рейс. С четырьмя тысячами взрослых на борту и несчетным количеством детей, которых пропускали без эвакоталонов. С ограниченным запасом продуктов питания. С небольшим запасом пресной воды, достаточным даже в нормальных условиях только для нужд экипажа. С примитивным временным одноочковым гальюном на верхней палубе, к которому сразу же выстроилась длиннющая очередь.

“Ворошилов” шел медленно, и удивительно, что несмотря на это где-то на траверзе мыса Луколл он догнал вышедшего на несколько часов раньше (и как будто бы быстроходного) “Ленина”. Это было, конечно, очень кстати: на “Ворошилове”, как и следовало ожидать, окончательно вышла из строя машина, и он потерял способность двигаться самостоятельно. И тут, в нарушение всех правил, перегруженный сверх всякой меры “Ленин” сходит с курса, берет на буксир “Ворошилов” и тянет его в Севастопольскую бухту “Казачья”.

Двое суток простоял “Ленин” на якоре в бухте “Казачья”, ожидая, пока завершится ремонт “Ворошилова”. И именно здесь произошло одно хорошо запомнившееся очевидцам событие. Семья какого-то высокопоставленного советского функционера со скандалом требовала перевести ее с “Ворошилова” (на который она попала “совершенно случайно!”), на “Ленин”, где ей (“по статусу!”) надлежало находиться. Семья, как видно, была действительно “высокопоставленной”, и требование ее было, в конце концов, удовлетворено. На воду спустили шлюпку, и всю семью отправили на “Ленин”. А вместо нее на “Ворошилов” прибыла другая, “менее высокопоставленная” семья, которая долго во всеуслышание возмущалась “несправедливостью”. А потом, наверное, всю оставшуюся жизнь благодарила судьбу за эту “несправедливость!

Ремонт “Ворошилова” был закончен 27 июля 1941-го. Солнце уже зашло, когда в 19:00 “Ленин” во главе каравана, в который входила, кроме “Ворошилова”, подоспевшая к тому времени в Севастополь “Грузия”, снялся с якоря и взял курс на Новороссийск.

Рейс проходил в очень трудных условиях: по узкому фарватеру, сдавленному советскими оборонительными минными полями, и при особом, так называемом “манипулятивном” режиме маяков, когда маяк, как в известном одесском анекдоте “то тухнет, то гаснет”. В связи с этим проводку каравана осуществлял специально присланный на флагман военный лоцман Иван Свистун. О том, что произошло дальше, рассказали многие: капитан “Ворошилова” Александр Шанцберг, его сын - радист Женя, матросы и пассажиры “Ворошилова”, и даже оставшиеся в живых матросы и пассажиры “Ленина”.

Стояла густая беззвездная июльская ночь. Слева по борту едва заметны были очертания Крымских гор. И тишина - такая глубокая была тишина, что, кажется, ее не тревожил даже ласковый плеск волн. И вдруг...

Неожиданно где-то на траверсе мыса Сарыч, в голове каравана, там, где должен был находиться флагман “Ленин”, яркая вспышка огня и оглушительный грохот взрыва. Через минуту - снова вспышка и грохот...

“Ворошилов” застопорил машину и, пренебрегая правилами светомаскировки, включил прожектора. То же самое сделала “Грузия”. То, что увидели сгрудившимся на палубах люди, никогда не изгладится из их памяти: 95-метровый гигант “Ленин”, задрав корму в черное небо, почти вертикально, носом, уходил в морскую пучину.

Прошла минута, другая, и на месте красавца “Ленина” осталась огромная черная воронка, с дикой силой втягивающая в себя обломки корабля и выброшенных в море людей, которых мертвый корабль увлекал вместе с собой на дно.

В наступившей после взрыва минутной тишине раздался крик ужаса. Кричали все: 10 тысяч человек! И те, кто стоял на палубах “Ворошилова” и “Грузии”, и те, кто погибал в воде...

“Ворошилов” спустил на воду шлюпки. Но скольких могли спасти эти старые и разбитые, почти немедленно наполняющиеся водой, посудины?

На “Грузии” дело обстояло еще хуже. Когда капитан корабля Владимир Габуния отдал команду: “Шлюпки на воду!”, находившиеся на палубе пассажиры, испугавшись, как видно, что и их корабль, как “Ленин”, сейчас взорвется, бросились к шлюпкам. Говорят, что команда без всякой жалости отгоняла озверевших людей от шлюпок ударами весел... Говорят, что боцман напрасно хрипел в мегафон: “Шлюпки спускаются для оказания помощи тонущим пассажирам “Ленина”!”. Люди не слышали, не понимали и не давали возможности начать спасение. Много времени было упущено. В результате, всем вместе - “Ворошилову”, “Грузии” и сопровождавшему их сторожевому катеру “СКА-026” - удалось вытащить из воды около 500 человек. По непроверенным данным, на “Ленине” было только эвакуированных (не считая команды) примерно 4.000...

Для справки: на знаменитом “Титанике” погибли 1.500 человек!

Из пассажиров “Ленина” спаслись лишь те, кто в момент взрыва находился на палубе и умел хорошо плавать, либо сумел добыть себе пробковый пояс или спасательный круг. “Высокопоставленные” семьи, разместившиеся в каютах или в матросских кубриках, в большинстве случаев там и остались. И среди них почти половина (43 человека) членов экипажа.

Говорят, что капитан “Ленина” Борисенко покинул корабль последним. Но как это можно было установить в той невероятной ситуации? Впрочем, капитана ни в чем не обвиняли.

А вот военного лоцмана 32-летнего лейтенанта Ивана Свистуна, проводившего “Ленин” среди минных полей, судили и расстреляли. Расстреляли, несмотря на то, что действительная причина гибели корабля, так и не была установлена.

Слухи в Одессе ходили разные. Одни говорили, что “Ленина” потопила рыскавшая в Черном море румынская подводная лодка “Дельфинул”. Другие, что перегруженный сверх всякой меры “Ленин” осел гораздо ниже ватерлинии и натолкнулся на глубоководную мину, предназначенную для этого самого “Дельфинула”. А третьи со всей уверенностью утверждали, что “это лоцман-предатель специально завел корабль на минное поле”.