“РАССТРЕЛЯЙТЕ МЕНЯ СПОКОЙНО, БЕЗ МУЧЕНИЙ”

История далекая и близкая

70 лет назад, 31 июля 1937 года, Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило приказ НКВД № 00447, с которого и начался Большой террор, или ежовщина, или просто – “37 год”. Приказ назывался “Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов”. Очень широкая формулировка. Брали всех.
Тогда говорили и сейчас много говорят о Ежове. Как о самой зловещей фигуре в окружении Сталина. “Не только я, очень многие считали, что зло исходит от маленького человека, которого звали “сталинским наркомом”, - писал Илья Эренбург. Журналисты, поэты-акыны славили его в прозе, стихах и песнях, а в кругах интеллигенции шёпотом называли “кровавым карликом”. Некоторые сейчас даже склонны принимать во внимание его комплексы, крошечный рост для мужчины (то ли 151, то ли 154 сантиметра) и т.д. На самом же деле личность Ежова не имела значения. Под сурдинку массовых репрессий Сталин избавлялся от прежних партийных и чекистских кадров. (Только чекистов, по словам самого Ежова, расстреляли 14 тысяч.) И нашёл соответствующего исполнителя.
Иван Москвин, бывший начальник Ежова в ЦК, в отделе распределения руководящих кадров, говорил о нём: “Это редкий человек в том смысле, что, отдав ему приказание, можно его не проверять. Он всё сделает. У него только один недостаток... он никогда не остановится. Во всяком деле есть известный предел, когда надо остановиться. Ежов никогда не останавливается...”
Не ведая того, Москвин дал характеристику всей системе, её людям, опьянённым кровью, всевластием, идеологией насилия. Они, партийные секретари и начальники местных НКВД, писали в ЦК примерно так: мы получили из Центра разнарядку на расстрел 1000 человек, мы её выполнили и просим увеличить квоту расстрела ещё на 1000 человек...
Приказ НКВД № 00447 – всего лишь исполнение политического решения ВКП (б), июньского пленума и отдельного, от 2 июля, решения Политбюро “Об антисоветских элементах”.
“Операцию начать 5 августа 1937 года и закончить в четырёхмесячный срок, - гласил приказ. - Все репрессируемые... разбиваются на две категории: а) к первой категории относятся все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов. Они подлежат немедленному аресту и по рассмотрении их дел на “тройках” — РАССТРЕЛУ. б) ко второй категории относятся все остальные менее активные, но всё же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет...”
Масштабы огромные, сроки сжатые – 4 месяца.
Суда ВООБЩЕ НЕ БЫЛО. Для быстроты вновь ввели так называемые “тройки”. В их состав входили начальник управления НКВД, краевой/областной прокурор и секретарь крайкома/обкома ВКП(б). Садились за стол три человека – и решали жизнь и смерть сотен тысяч. Дела рассматривались за несколько секунд, расстрельные и лагерные списки подписывались пачками. Если дело каждого человека отдельно рассматривать, руководителю края-области не оставалось бы времени ни на что другое.
В приказе всё расписано – как судить, кого брать, в каких количествах. По всем областям и краям установлены точные цифры подлежащих расстрелу и заключению в лагеря. Если сложить их, то получается: ЗА ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА, с 5 августа по 5 декабря, приказано расстрелять 79 950 человек и отправить в лагеря 193 000 человек.
До 5 декабря не успели. И потому операцию продлили до 15 января 1938 года. А затем пошли просьбы с мест об увеличении “квот”, и решением Политбюро от 31 января 1938 года были установлены новые “лимиты”. Например, по первоначальной разнарядке в Дальневосточном крае надлежало расстрелять 2000 человек. Расстреляли – 25000!
Операция продолжалась до ноября 1938 года. И до сих пор точно не установлено, сколько людей было тогда репрессировано.
Есть одна цифра – из доклада специальной комиссии, созданной 31 декабря 1955 года. После одного месяца работы, 8 февраля 1956 года, непосредственно перед началом ХХ сьезда КПСС, глава комиссии секретарь ЦК Петр Поспелов представил Президиуму ЦК отчет. В нём говорилось лишь о масштабах репрессий в 1935-1940 годах. Эти материалы и легли в основу доклада Хрущёва на ХХ сьезде КПСС.
Один месяц – не срок для такого расследования, и потому историки считают, что цифры в отчёте приблизительные.
Итак, по данным комиссии Поспелова, за 1937-1938 годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1.548.366 человек. Из них расстреляно 681.692 человека.
Первоначальную “квоту” превысили примерно в 6 раз.
К началу 1938 года с мест пошли сигналы другого свойства: трудно работать, руководители часто меняются, специалисты “выбывают”. Ведь в 1937-38 годах расстреляли и отправили в лагеря по 2-3 состава руководящих работников республик, краёв и областей. А также начальников среднего звена, инженеров и техников.
Тогда на январском Пленуме ЦК ВКП(б) приняли постановление “Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляции исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков”. То есть ослабили репрессии против партийных кадров. А по отношению ко всем остальным массовые расправы продолжались до ноября.
Очевидно, потом Сталин решил, что его цель достигнута. В декабре 1938 года Ежова отправили в отставку, в апреле 1939 года арестовали. В последнем слове на суде он говорил: “Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чём не повинны”.
Тут нельзя не процитировать тот самый приказ № 00447 от 30 июля 1937 года: “Семьи приговорённых по первой и второй категории, как правило, не репрессируются. Исключение составляют: а) Семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям. Члены такой семьи, с особого решения “тройки”, подлежат водворению в лагеря...”
А чтобы не оставалось сомнений, Ежов следом, 15 августа, издал отдельный приказ: “Об операции по репрессированию жён и детей изменников Родины”.
И ещё Ежов на суде говорил: “Я прошу передать Сталину, что никогда в жизни политически не обманывал партию, о чём знают тысячи лиц, знающие мою честность и скромность... Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах...”
Для многих это странно. Преобладает мнение: все они были фанатиками и верили, что их смерть необходима для дела советской власти. Но не может же быть хоть одного-двух исключений! Почему никто из них, хотя бы один, зная, что всё равно расстреляют, не проклял Сталина? Не обвинил его в контрреволюции. Или не крикнул: “Я выполнял приказы Сталина!..” Почему?
Может быть, ответ очень прост и кроется в последних словах Ежова, главного палача тех дней: “Жизнь мне, конечно, не сохранят... Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений”.
Его просьбу выполнили: расстреляли на следующий день после вынесения приговора, 4 февраля 1940 года, в подвале дома на Никольской улице в Москве. Возможно, “без мучений”.