Говорят, под Новый год...

Стало уже доброй традицией публиковать новогодние истории, записанные со слов самых обычных граждан в Тель-Авиве, Иерусалиме или в каком-нибудь другом городе страны. В сущности, каждая из этих историй - о чуде, связанном с праздником Рош а-Шана, великим днем суда и прощения, который мы лишь по ассоциации называем “Новым годом”.

Шофар 1942 года

- История, которую я хочу рассказать, произошла на Рош а-Шана 1942 года в одном глухом селе в Башкирии.

Нет, сам я не из Башкирии, а из Москвы, наша семья перебралась туда из Украины еще в середине 1920-х годов. Но когда осенью 1941 года немцы стали приближаться к Москве, в столице многие заговорили об эвакуации. Часть рабочих и служащих оборонных предприятий эвакуировалась, насколько я помню, в Куйбышев, часть - на Урал и в Сибирь, но многие уезжали и по собственному желанию - в Узбекистан, Казахстан и т.д.

Что бы там ни врали некоторые историки, к тому времени земля уже полнилась слухами о том, что немцы делают с евреями в Польше и в Украине, и все понимали, что если Гитлер возьмет Москву, нам не поздоровится. Некоторые коренные москвичи почти не скрывали, что ждут немцев, чтобы те расправились и с ненавистной им советской властью, и с евреями, - помню я и такие разговоры.

Словом, попасть в уходящие в Среднюю Азию поезда было почти невозможно; немцы все больше смыкали кольцо вокруг Москвы, и потому, когда нам удалось влезть в товарный вагон, направлявшийся в Башкирию, мы были счастливы. Вместе с нами в поезде оказалось еще несколько десятков еврейских семей. Среди них были и такие, которые, как и наша семья, не забыли еврейского Бога и пытались соблюдать какие-то заповеди.

Когда мы приехали в Башкирию, все эти семьи раскидали по разным селам, находившихся в десятках километров друг от друга. В селе, где мы остановились, оказалось всего несколько еврейских семей. Местное население никогда до этого евреев не видело, и потому очень удивилось, узнав, что у нас не растут рога, и вообще мы тоже похожи на людей. О том, как мы жили в то время, вспоминать не хочется. Работали в поле за картошку и муку, причем мука была такого качества, что печь хлеб из нее было нельзя - только варить похлебку. Зимой в Башкирии оказалось холодно, а летом жарко, но, как бы то ни было, пришел месяц Элул и отец стал подумывать о том, как собрать миньян. Он договорился с рядом еврейских семей, живших в окрестных селах, что на Рош а-Шана все соберутся в одном из них и устроят праздничную молитву по всем правилам.

Однако дней за десять до Рош а-Шана отец заболел, причем очень тяжело. О том, чтобы идти в дальнее село на молитву, не могло быть и речи, и он сильно по этому поводу сокрушался. Но больше всего печалило его то, что он не сможет исполнить заповедь трубления в шофар - одну из самых важных заповедей этого дня, если вы понимаете, о чем идет речь. Дело было еще и в том, что в Московской синагоге именно ему доверяли честь исполнения этой заповеди. И так как отец грустил, то мне очень хотелось помочь ему и раздобыть шофар. Но где его взять?! Целыми днями я ходил, одолеваемый этими мыслями, и стал молить Бога, чтобы он помог мне раздобыть шофар. И вдруг, гуляя по колхозному двору, я наткнулся на целую баранью голову с двумя кручеными рогами, вполне пригодными для изготовления шофара. Спрятав голову в укромное место, я стал ждать приезда дяди - младшего брата матери, у которого были золотые руки и который, как я был уверен, сможет сделать шофар.

- Ладно, тащи свою голову, я попробую! - сказал дядя после приезда.

Я побежал к своему тайнику, но там никакой головы не было - она словно сквозь землю провалилась. Я растерялся. Мало того что теперь у нас на Рош а-Шоне не будет шофара, так еще и в глазах дяди я буду выглядеть фантазером и лгуном!

И вдруг - о чудо! - бродя по закоулкам того же колхозного двора, я опять наткнулся на баранью голову, уже другую. Я побежал домой и вручил ее дяде буквально за минуту до того, как он собрался уезжать.

Дядька, должен заметить, моих надежд не обманул и уже через день специально приехал к нам на попутке и вручил шофар.

И вот, когда пришел Рош а-Шоне, все жившие в нашей деревне евреи собрались у нас дома. Отец нашел в себе силы встать и вел молитву, пусть и без миньяна. И когда пришло время, он затрубил в шофар.

Я до сих пор помню тот удивительный звук и то, как в момент трубления все в комнате вдруг начали плакать. Я тоже заплакал, хотя если вы спросите меня, почему я плакал, я вам не отвечу. Мы плакали - вот и все!

Еще через день к нам в дом заявились сотрудники НКВД, арестовали отца “за отправление религиозного культа”, забрали с собой все его книги и шофар. Спустя несколько дней, когда отец еще продолжал находиться под арестом, нам сказали, что мы можем забрать его вещи. Я пришел в милицию и там мне дали книги. Когда же я спросил, где шофар, милиционер ответил, что не понимает, о чем идет речь. Я попытался объяснить, но он лишь сказал, что никакого бараньего рога или чего-то подобного в описи конфискованных у отца вещей не значится.

Вот, в сущности, и вся история. Разумеется, с тех пор я не раз слышал трубление в шофар в синагогах, но никогда не встречал такого сильного и чистого звука, как у того шофара Рош а-Шоне осени 1942 года. Иногда я думаю: а может, Всевышний в ответ на мою молитву послал мне тот шофар исключительно на дни праздника, а затем забрал его и отправил туда, где ему и положено храниться?..

Кастрюля в подарок

- Скажу честно, нет у меня никакой особой истории к нашему Новому году, - сказала мне уже немолодая, элегантно одетая женщина в ответ на мой вопрос. - Но для нашей семьи это - особый праздник. Дело в том, что мы приехали в Израиль из Молдавии, а там, как вы знаете, многие семьи в той или иной степени соблюдали еврейские традиции. У нас с мужем, к примеру, была самая настоящая хупа, причем мы легко запомнили, какой это день по еврейскому календарю - потому как хупу нам поставили ровно за день до Рош а-Шоне.

Что вам сказать?.. Женились мы совсем юными, вроде как по большой любви, а как стали жить вместе, чуть ли не через день начались ссоры да скандалы. То я какой-то повод найду, то он. Так и летели годы - от скандала к скандалу.

Казалось, мы должны были развестись, но нет - каждый раз мирились и сходились, до следующей размолвки. В Израиль мы приехали, кстати, тоже незадолго до Рош а-Шана 1990 года, уже на семнадцатом году нашей свадьбы.

Думаю о том, как нам всем трудно жилось в первые годы после приезда, рассказывать не надо - это и так все помнят. Многие семьи в тот период сломались и расстались, но мой - странное дело - от всех этих трудностей вроде как наоборот сделался мягче. Стал меня больше ценить, меньше придираться. Скандалы между нами вдруг стали происходить реже, но все еще порой случались, да еще какие!

Так прошло еще три года, очень тяжелых с материальной точки зрения, когда мы себе почти ничего не могли позволить, даже новую посуду купить. Мне, к примеру, нужна была новая кастрюля, но хорошие кастрюли и сейчас для меня “кусаются”, а по тогдашним моим понятиям стоили вообще астрономические деньги. Но тут приближается Рош а-Шана, а заодно и 20-я годовщина нашей свадьбы, должны собраться гости, и я вся погрузилась в предпраздничные хлопоты. Убираю, готовлю и злюсь на мужа, который пальцем о палец не ударил. Куда-то вышел, вернулся, но так, без всякой цели. Спрашивается, зачем выходил?! И тут муж входит в кухню, говорит, что неважно себя чувствует - видимо, подхватил какой-то вирус. “Ладно, - говорю я ему, - выпей акамоль, полежи!”. Через час захожу в комнату, смотрю: он лежит скрюченный от боли, бледный как смерть. Так как время было позднее, поехали в “мокед”. Там врач его осмотрел и говорит: “Везите в больницу, на срочную операцию!” Приехали в больницу, врач его пощупал, позвал другого врача, и я вижу, что они вдруг все как-то странно задергались, забегали вокруг мужа. Один из них подошел ко мне и сообщил, что операция начнется в два часа ночи. “Очень запущенный случай, - сказал он мне. - Вам надо было его хотя бы часов на двенадцать раньше привезти. Зря он столько терпел и вам ничего не говорил!”

Вот так и случилось, что двадцатую годовщину нашей свадьбы я встречала в больничном коридоре. Впрочем, какой тут праздник, какая годовщина!

Все наши годы пронеслись перед глазами, скандалы эти зряшные... И все, что было хорошее, тоже вспомнилось. Все я ему в тот момент простила, сама вдруг неожиданно для себя стала молиться. “Господи, - говорила про себя. - Сделай так, чтобы операция прошла удачно! Не отбирай его у меня! Ты же видишь, как я люблю его!” Где-то в три часа ночи ко мне вышла медсестра и сообщила, что операция прошла благополучно. Ну а в израильских больницах, вы знаете, долго пациентов не держат, а тут тем более канун праздника. Утром ко мне подошел врач и сказал, что, в принципе, все настолько хорошо, что он готов его выписать, а на осмотр мы приедем через два дня.

Вернулись мы домой, и тут муж говорит: “Дина, я тут тебе небольшой подарок к нашему 20-летию приготовил”. И достает откуда-то ту самую кастрюлю, о которой я мечтала, наполненную всякими шоколадками. И вот тут я не выдержала, разрыдалась... И с того времени у нас как будто заново медовый месяц начался. Всякое бывает, конечно, не без этого. Но теперь уж совсем редко. А может все дело в том, что мы просто притерлись друг к другу?!

Я все это к чему говорю? Рош а-Шоне и Йом-Кипур - это праздники, в которые мы должны прощать друг другу. Это очень важно: научиться прощать, отделять главное от неглавного. И еще я вот о чем думаю: обычно говорят, что наш народ и Бог, если он есть, относятся друг к другу, как супруги. И за то, что мы грешили и не делали то, что Он от нас требовал, Он нас уже дважды выгонял с этой земли. Не секрет, что мы по-прежнему часто не делаем того, чего Он от нас хочет. Но я верю, что за эти тысячи лет Он тоже научился нас прощать. И что мы с Ним наконец как-то притерлись друг к другу. Если это так, то никакой Иран нам не страшен.

А что с кастрюлей? Кастрюля, разумеется, и сейчас стоит на кухне. Выбрасывать ее я не собираюсь.

Камень на камень...

И в заключение: еще одна пришедшаяся мне по душе притча, услышанная в Иерусалиме.

Как-то раз в канун Рош а-Шана в Старом городе Иерусалима встретились два раввина-каббалиста.

- Куда ты спешишь, рав Ицхак?! - спросил один другого.

- Да вот, видишь у меня в руках камень? Уже много лет, как я завел себе обычай: каждый Рош а-Шана я несу камень на кладбище и пишу на нем две буквы - “З.П.”, что означает “Здесь погребен...”, и дальше пишу номер года, который закончился. Так я прощаюсь с ушедшим безвозвратно годом. А куда ты спешишь, рав Хаим?

- Да вот, понимаешь, у меня тоже есть давний обычай. Каждый Рош а-Шана я иду на кладбище, беру камень и пишу на нем “З.П.Н.”,что значит “Здесь положено начало...”, и далее вписываю номер наступившего года. И знаешь, постепенно из этих камней начал выстраиваться дом...

- И где же твой камень? - поинтересовался рав Ицхак.

- А он мне не нужен. Я просто поднимаю тот камень, который ты оставляешь на земле, добавляю на нем одну букву, меняю одну цифру - и так кладу еще один камень в стену будущего дома.

Давайте же в эти дни не столько прощаться с прошлым, сколько смотреть в будущее.

Хаг самеах!

Доброго и счастливого вам еврейского года.

 “Новости недели”