Подруги

- Мама, уже девять часов. Я пошел, - Алик вышел из своей «комнаты-бункера», как называла ее Вера. – Мы с ребятами в клубе встречаем. Слушай, а что, Надя с Женей еще не приехали? Скоро они?
- Скоро, скоро. Беги, сынуля, опоздаешь. Дай я тебя поцелую. С наступающим тебя. Будь умницей, ладно?
- Мам. Ты же меня знаешь. С наступающим тебя тоже. Все. Меня нет. Чао.
Хлопнула входная дверь. Вера осталась одна. Она выключила свет, воткнула в сеть розетку от елочной гирлянды. Комнату залил мерцающий свет красно-зеленых огоньков.[!] Некоторое время Вера пристально смотрела на огоньки, словно ожидая, что они подадут ей какой-то сигнал. Из чуть приоткрытого окна потянуло морозным ветерком, и в комнате запахло хвоей. Даже в самые трудные первые годы иммиграции Вера всегда ставила настоящую елку. После первого же Christmas она догадалась, что елку совсем не обязательно покупать, достаточно походить числа 28-го по хорошим кварталам Бруклина и подобрать выброшенную после Рождества, а для нас новогоднюю, гостью. Да еще и какую! Так она и делала несколько лет подряд, пока, наконец-то, прошло внутреннее напряжение и страх потратить лишнюю двадцатку.
Вера подошла к елке. Достала из-под мохнатых лап нарядно упакованную коробочку, разорвала обертку. Это был флакон любимых Надиных духов «Коко-Шанель». Вера открыла пробку. Смешиваясь с запахом хвои, по комнате поплыл восхитительный аромат. Она сделала несколько шагов, открыла дверь в ванную и, прислонившись к дверному косяку, застыла в проходе.
Вера с Надей познакомились еще в Риме, когда ехали в иммиграцию. Вера с маленьким сынишкой, разбитым сердцем и со смутными надеждами склеить отношения с отцом ее Алика, которому в порыве уязвленной гордости и отчаяния, застав его с очередной пассией, подписала разрешение на выезд и отказ, как того требовал ОВИР, от всяких материальных претензий.
Впрочем, бывший их не звал, не ждал и даже не знал об их приезде, затерявшись где-то в просторах Калифорнии. «Так даже и лучше, - рассуждала Вера, - вот встану на ноги, всего добьюсь, Алька будет ходить в лучшую школу, я буду в полном порядке, вот тогда я его разыщу, и мы еще поговорим…». Твердых планов «становления на ноги» не было. Была только английская школа, два курса брошенного из-за рождения Алика Иняза, относительная молодость и твердое желание показать и доказать этому….
Надя ехала одна. Она была несущественно старше Веры, свободна, хороша собой, независима и слегка, по-московски, нахальна. У Нади в Нью-Йорке жила подруга, удачно вышедшая замуж за американца еще в Москве. Американец делал успешную карьеру, жили они в хорошем районе Манхэттена, и подруга, прочно закрепившись в роли жены, писала Наде восторженные письма о манхэттенской жизни и звала к себе.
Девочки быстро подружились, обе были москвичками, без семьи, и в толпе пестрого и шумного «кишинева» и «ташкента» как-то сразу потянулись друг к другу. Лидерство в их отношениях, естественно, установилось за Надей, она первой нашла прелестную комнатенку в Ладисполи, и Вера с Аликом с чувством благодарности перебрались туда. Потрясающее время было! Они бегали по теплому сентябрьскому Риму, пропитанному восхитительными запахами кофе и моря, и Надя уже через две недели, складывая корявые итальянские фразы, пристроила Алика с толстенной соседкой-итальянкой на время их забегов в город. Впрочем, Алик был тем редким ребенком, который мог занимать себя часами, и вечером, забирая его от толстой Кармелы, Вера в потоке слов и улыбок с удовольствием выделяла лишь одно: «Беллисимо бамбино». А вечерами за бутылкой дешевого «кьянти», выкуривая гору сигарет, новые подруги рассказывали друг другу свои жизни. Вера часто шутила: «Надя, мы с тобой – Вера с Надеждой, просто идеальные имена для новой жизни. А вот где же наша любовь?»
Надя, застегивая длинный кожаный сапог, купленный на распродаже, откровенно любуясь собой, отвечала: «Верочка, пойми, девочка, любовей у нас будет еще немало, была бы Вера с Надеждой».
Находились деньги и на дешевенькие самиздатовские книжки, которые они, взращенные интеллигентными родителями примерно одного уровня и приученные читать с детства, поглощали в больших количествах. И говорили, говорили… Спорили, ссорились, мирились, кормили Алика ароматными помидорами и диковинным мороженым, катали на ладиспольских каруселях, все втроем плескались в теплых средиземных волнах. Эти воспоминания долгие годы грели Веру в нью-йоркской жизни, вызывали улыбку и немедленное желание снять трубку, набрать номер, чаще всего наткнуться на автоответчик и оставить теплый мессадж. Долгие годы, но теперь даже эти воспоминания как-то съежились, померкли и доставляли Вере боль и недоумение. За что? Странно оборачивается жизнь…

Нью-Йорк их как-то втянул в себя, засосал, развел и убил. Окунул в такую прозу, что и вспоминать жутковато. Надю встретила в аэропорту ее подруга с мужем, поразившая Веру своей внешностью, холеными руками в редкой красоты кольцах, уверенным видом и респектабельным высоким мужиком в светло-кофейном костюме, нежно опекавшим эту самую Машу. Вере показалось, что даже Надя, что с ней бывало крайне редко, слегка смутилась, во всяком случае, она их даже не представила. Отойдя в сторонку от Маши и ее мужа, девочки простились как-то наспех, Надя сунула ей Машин номер телефона, приказав, что как только определится, срочно дать ей знать. Вера пообещала, сглотнула подступивший к горлу комок, объяснила Алику, что на этой синенькой машинке они не поедут, а поедет только тетя Надя, посмотрела вслед отъехавшему «Мерседесу» и поплелась к своему ведущему. Ну, вот и все. А потом была гостиница с тараканами, которых Алик безумно боялся, их первая бруклинская квартира с окнами в гарбиджный колодец, походы в NYANA, потом на Welfare office, потом на курсы, потом еще на одни курсы, потом первая работа в лойерской фирме в качестве ассистента буккипера, а попросту клерка с неопределенными обязанностями: принеси, подай, пошла вон. А потом учеба на параллигал, когда слипались глаза и в висках стучало от бесконечных терминов и самым большим жизненным удовольствием бывали ночи, когда можно было поспать хотя бы шесть часов. Потом вторая работа, на зарплату которой уже можно было существовать относительно пристойно. За это время Вера сменила квартиру, как-то обставила ее. Купила не новую, но вполне приличную машину, прошла через пару неудавшихся отношений. Одного человека пришлось вырывать из души с корнями, прямо выкорчевывать. Рана долго не заживала, периодически ныла, как зарубцевавшиеся послеоперационные швы. Вторые отношения с американским коллегой ушли сами собой, видимо, не хватало «питательной среды», хотя и они тоже оставили неприятный осадок. Вера поклялась прекратить издеваться над собой. Желание разыскать бывшего мужа умерло само собой, хотя через каких-то ста двадцатых знакомых Вера выяснила, что живет он в Сан-Хосе, что-то программирует, женат, есть дочь. Вот эта «дочь» поставила окончательно точку в Вериной душе, да и что обсуждать с человеком, который ни разу не сделал попытки узнать о судьбе собственного сына, хотя наверняка эти же сто двадцатые знакомые донесли ему, что в Нью-Йорке живет его бывшая. После всего пережитого за эти годы прошлая жизнь казалась сном. Алик превратился в очень привлекательного подростка, который знания усваивал из воздуха, сдал экзамены в Стависон-скул и теперь с блеском заканчивал ее, продуманно выбирая колледж. Вера безумно им гордилась. Надя возникала нечасто. За эти годы виделись редко, два-три раза, и то как-то на бегу, скомканно и туманно. Однажды собрались встретиться и даже встретились в малюсеньком ресторанчике в Виллидже, Вера очень ждала этой встречи. Расцеловались, осмотрели друг друга, поохали, сделали заказ, потирая ладони, - два салата, рыбку на гриле и, конечно, «кьянти» в память об Италии – обе были голодные, после работы. Чуть выпили, съели салаты, у Нади в сумочке зазвонил телефон, Надька с тысячью извинений и обещаниями все-все рассказать и об этом звонке тоже (ох, Верунчик, есть что рассказать, но потом, потом), быстро смылась. Вера в одиночестве закончила обед. Это «потом» так никогда и не произошло. То есть были какие-то минутные разговоры по телефону с явным Надиным желанием побыстрее их закончить. То она бежала с Машей и ее мужем в театр, то на какую-то тусовку, то в кино… В общем, Вера перестала звонить.
А потом в фирму, где работала Вера, взяли нового сотрудника. Женя оказался тоже москвичом, почти закончил юридический, здесь стал параллигалом, на лоу-скул духу не хватило. Женя был разведен, одинок, детей в браке не было, много читал, любил поболтать. Через некоторое время неопределенных отношений, встреч, совместных ланчей, выпитых дринков после работы выяснилось, что той пресловутой химии в их отношениях не образуется, а складывается отличная дружба, основанная на близости взглядов, совместной работе и еще той чертовой уйме мелочей, из которых и складываются дружбы. Женя периодически с кем-то встречался, рассказывал Вере об этом в лицах и с юмором, и они часто вместе хохотали над Женькиными приключениями. Женька подружился и с Аликом, с которым вел нескончаемые беседы о преимуществах одного колледжа над другим. Вера отдыхала душой, чуть что – Женька всегда был рядом и никогда ничего не требовал взамен. Прошло еще два года. Алик уехал в Принстон, получив фул скало-шип, они с Женей отвезли его туда. Алик звонил часто, приезжал на каникулы изменившимся, повзрослевшим, полностью поглощенным своей студенческой жизнью, новыми друзьями и увлечениями.

И вот однажды, уже в первом часу ночи, раздался телефонный звонок. Надя звучала ужасно. Она была в Бруклине, хотела приехать.
- Наденька, жду, о чем речь, конечно. Адрес помнишь? Ты всего один раз была, найдешь? Где ты? Хочешь, я подъеду за тобой? Не надо? Ну, тогда жду. Да, да, давай.
Надя появилась примерно через полчаса. Вид у нее был, словно она выползла из-под наехавшего на нее танка. Проговорили всю ночь, счастье, что была пятница. Надя рыдала, курила, пила вино, потом чай, потом опять вино, сжевала подсунутый ей Верой бутерброд с колбасой и говорила, говорила…

- Ты понимаешь, Вера, она приехала сразу после ланча, как раз в офисе все были. Она так орала и специально по-английски, чтобы все понимали. Влепила мне пощечину, дура, чуть глаз не выбила. Орала, что она знает все про нас, ну, про меня и своего мужа. Вера, ужас! Все смотрели, потом бабы стали ее за руки хватать. Позор… Что, Верок? А, ну да. Пару раз встречались. Да, звонил. Может, и флиртовала немного, но ведь ничего же не было, Верка, ты мне веришь? Ничего серьезного… И он сам, это все его инициатива. Ты представляешь, мой босс из кабинета выскочил, нет, я туда больше не могу показаться. Я такси схватила и домой. Я ведь у них квартиру снимала. Ага, Верочка, это его студия была, он еще до встречи с Машкой купил, Battery Park, район классный, а потом я приехала, они решили не продавать, а сдать мне, в общем и платила я мало, вдвое меньше, чем в этом районе за такие хаты платят. Приезжаю, а она уже там, своим ключом открыла, вещи мои в кучу сваливает и орет, опять драться лезет. Представляешь, Вера, и это Машка, умница Машка, на трех языках говорит, философия, поэзия, классика, книги, вернисажи, а драться лезет, как баба с Привоза.
В общем, что успела, похватала – и к тебе. Вера, ты съездишь завтра, заберешь мои вещи, а? Ох, что с работой делать – ума не приложу…

Вера встала с дивана.
- Все, Надюша, хватит страдать. Маша твоя дура и всегда мне такой казалась. А все ее эстетство – так, слабый налет цивилизации. Хату тебе найдем, и в Бруклине жить можно, главное, с чем внутри. Работа? Не смеши меня, с твоим экспириенсом, знанием языка и внешностью, я думаю, очень скоро ты будешь имплойд. А хочешь, с боссом твоим поговорим? Человек же он, не только функция в офисе. Между прочим, молодой мужик – поймет. А нет, так и фиг с ним. Давай, Надюша, спать. Все образуется, как говорил классик.

И правда, все образовалось. С Надькиным боссом они встретились в баре, после работы, прямо возле их publishing company. Он сказал, что это целиком Надино решение: “What ever, Nadin, makes your comfortable”. Если она решит уйти, он даст хорошие рекомендации: «You are a wonderful worker, Nadin», а пока посоветовал взять отпуск и все хорошо обдумать. Надька рассыпалась в благодарностях.

Thanks given они отмечали вместе, словно вернулись итальянские времена. Приехал Алик, Надька жарила турку, крошила какие-то немыслимые салаты, все время о чем-то говорили, смеялись, вспоминали. Рассказывали Алику об итальянских временах, которые он помнил весьма смутно, потом в лицах и с юмором, как только умела одна Надька, она поведала Алику историю с Машиным мордобоем. Вера поняла, что подруга в порядке. Алик посмеялся, сказал, что женская логика – загадка со времен динозаврих, снял с полки какую-то книгу и ушел в комнату. Надя с Верой медленно в разговорах убирали стол, строили планы на встречу Нового года. Вера рассказала, что всегда устраивала елку с подарками для всех гостей, с сюрпризами и шарадами. Вот только друзей совсем не осталось. Одна пара уехала в Атланту, нашла там работу, перезваниваются, но все реже и реже. Вторая пара развелась, и дружба распалась. Ты ведь знаешь, Надя, как трудно в разводах встать на чью-то сторону. В общем, друзей нет, и это страшно грустно, но ничего – теперь ты есть, да Женька еще. Что за Женька? Друг, друг, только друг, не ставь ушки. Классный парень, конечно, обязательно познакомлю.

Все произошло, как всегда было с Надей, - стремительно. На следующий день после «туркиного» застолья приехал Женя. Обедали, разговаривали, спонтанно собрались в Манхэттен слушать джаз, потом долго болтались по городу, заходили в какие-то бары, что-то пили. Женя был в ударе, Вера даже не подозревала, что он может быть неотразим. Надя уехала ночевать к Женьке, Вера была рада, боялась даже в мыслях сглазить – а вдруг все сложится? И сложилось. Через две недели ребята решили пожениться. Оба светились счастьем и нисколько не смущались стремительностью событий. Надя сказала, что на Кристмас закатим большое пари для друзей, соберем всех: и моих, и Женькиных. Вера расцеловала обоих, предложила не покупать готовой еды – дорого, а сделать все самим. Надя согласилась, так и порешили. За день до пари Вера взяла дей-офф, объездила все магазины, замариновала баранью ногу, пекла пирожки, чистила, резала, крошила, в общем, когда наутро все составила в машину, сама еле влезла за руль. Надя встретила ее возле Жениного дома. Все разгрузили. Вера, обвязавшись фартуком, ринулась в бой. Надя на кухне не возникала.
- Понимаешь, Верунчик, мне сегодня нужно быть неотразимой, сегодня мой день и только мой!
Верунчик понимала. В пять часов Надя выплыла на кухню. Вера застыла с ножом над разделочной доской.
- Все, Надька, цель достигнута. Ты неотразима.
- Что, правда? Ох, Вера, видела бы меня сейчас Машка. Ты знаешь, мне ее страшно не хватает.
Вера в недоумении взглянула на Надю. Вдруг зазвонил телефон, Надя умчалась в спальню. Не было ее с полчаса. В кухню она просто ворвалась, раскрасневшаяся, с горящими глазами.
- Верка, угадай с трех раз, кто звонил?
- Надя, слушай, через час гости придут, мне помощь нужна, давай заканчивай трепаться.
- Вера, Машка звонила, понимаешь, Машка! Она Женин телефон у твоего Алика узнала. Говорит, дурой была, она поговорила с мужем, все выяснили. Говорит, что оба жутко скучают без меня, звали на Новый год. Ой, Веркин, как здорово, я так рада.
Вера положила нож. Если бы ее окатили сейчас ледяной водой, ощущение наверняка было бы более приятным.
- Надя, ведь мы собирались Новый год у меня встречать, ты знаешь, это мой любимый праздник, и, кроме вас с Женей, у меня…
Надя резко перебила подругу.
- Ну, во-первых, не только твой, а, во-вторых, Вера, дружба не должна быть навязчивой. Неужели тебе не ясно, что мы там окончательно помиримся. Ладно, не мрачней, это еще не решено.
Вера опустилась на стул. Дыхание перехватило, как будто кто-то саданул под ложечку. «Как душно здесь, целый день плита пашет, нужно окно открыть», - подумала Вера. В прихожей раздался звонок. Надя ушла открывать. Ввалился Женя с пакетами в обеих руках.
- Ну, девчонки, вы даете. Три магазина облазил, пока весь ваш список выполнил. То каперсов нет, то розмарина. И зачем вам все это? Веруша, ты заканчиваешь? Скоро народ потянется.
Вера подумала: «Снять фартук, уйти домой, прямо сейчас. Нет, нельзя. Женя расстроится, да и у Нади это счастливый день. Нужно потерпеть». Женя сразу уловил Верино настроение.
- Девчонки, что произошло?
- Женечка, слушай, Маша звонила. Извиняется, кается, зовет на Новый год. Пойдем, а?
Женя опять взглянул на Веру. Кажется, до него быстро дошла ситуация.
- Стоп, Надюша, мы собирались с Верой Новый год встречать. Знаете что, давайте это обсудим потом, сейчас, и правда, гости придут. Вера, говори быстро, что делать?
Весь вечер Надя сияла, танцевала, шуршала платьем, меняла шляпки, дурачилась. Какие-то ребята ходили по квартире, ели, хвалили еду, о чем-то разговаривали. Вера тянула вино, на душе было пусто, гадко, тоскливо. Словно какое-то существо покинуло ее, мерзко нагадив внутри. Вино не помогало. Женя бренчал на гитаре. Вокруг него собралась группка. Надя с какой-то парой засела на кухне, они о чем-то говорили. «Пойду к ним, включусь в разговор, потом с Надей все обсудим, ведь она меня любит, не может быть, чтобы она могла вот так», - мысли путались, мучительно тянуло на кухню. Вера вылила остатки вина из опустевшей бутылки к себе в стакан и сунулась к Наде. На кухонном столе горела свеча. Вера прислонилась к стене, прислушалась к разговору. Говорили ни о чем. Выбрав паузу в разговоре, Вера сказала:
- А давайте я вам стихи любимого Надькиного Пастернака почитаю.
Надя недовольно свела брови.
- Вера, стихи читают, когда грустно. А у меня сейчас не то настроение. Не в кайф. Поняла?
Вера уехала домой. Такого гнусного состояния у нее не было давно, наверно, даже никогда. Через неделю позвонил Женя.
- Вера, понимаешь, нужно идти к этой Маше. Надя страшно хочет. Ты не скучай, ладно, Верчик? С наступающим тебя.

Ну, вот и все. Вера отлепилась от дверного косяка. Пошла в комнату, выключила елку. По телевизору, беззвучно открывая рот, что-то говорил диктор, потом на экране поплыла нарядная Times Square.Она выключила телевизор. Потом вернулась в ванную и медленно, словно прощаясь, вылила духи в унитаз. Часы у соседей пробили двенадцать. Наступил Новый год. Вера, присев на край ванны, громко вслух зарыдала. Из унитаза настойчиво и удушливо пахло Надей.