СНЫ ЗОЛОТЫЕИсповеди наркоманов

Беспредел
Евгений Зенченко, врач-нарколог

Беспредел — норма нашей жизни, наш быт. Мы своими руками творим беспредел ежедневно и ежечасно.
Нынешний наркоманский беспредел во многом был порожден так называемой антиалкогольной кампанией 1985 года — этим партийно-административным беспределом ханжества, скудоумия и дуболомности. Творцы тех указов получают персональные пенсии, а страна бьется в наркоманских корчах.
Этим «железным» коммунистам и неведома была, и ненавистна сама мысль, что человек — не винтик и механический исполнитель их «предначертаний», что человек слаб и подвержен соблазнам, что соблазны и слабости входят в систему жизни человека как составная часть. Что стремление человека иногда изменить свое состояние — это естественное, природное свойство. Что бутылка дешевого портвейна на пятерых подростков — это некая отдушина, выход, удовлетворение возрастных потребностей, естественное стремление подростков к поискам полузапретных приключений. Все прошли через это — и слесари, и президенты. Но как-то странно и непонятно забыли. А в голове осталось только одно: «Запретить!» «Уничтожить!»
Запретили. Уничтожили. И получили то, что мы имеем сегодня: средний возраст зарегистрированных наркоманов — 13-14 лет.

Я врач, по должности своей обязан быть гуманистом. Только вначале хорошо бы определить, в чем тут суть. Если в том, чтобы все развалить и равнодушно смотреть на гибель поколения, то я не гуманист и не демократ. А давайте вспомним, как демократ, лидер Литвы доктор Ландсбергис издал совершенно драконовский закон о борьбе с наркоманией. Прямо заявил: пусть меня осудят, пусть обвинят в том, что я нарушаю права человека, но пока я у власти, я не дам обществу погибнуть от наркомании.
А у нас правительства и парламенты заняты чем угодно, но только не этой надвигающейся опасностью. И пока они сами не знают, чего хотят, мы уже получили потерянное поколение. Истинные масштабы подростковой наркомании не известны никому, кроме самих подростков, которые точно могут сказать, сколько мальчишек и девчонок во дворе и сколько из них курят анашу или колются синтетическими наркотиками. Мы немало затратили средств, сил и энергии, чтобы создать эту больницу; американскую методику лечения наркомании освоили и успешно применяем, а койки пустуют. Улицы и дворы захлестнула подростковая наркомания, а у нас койки пустуют...
До сих пор нет четкой правовой базы для лечения подростков. Милиция говорит: мы бессильны, надо соблюдать принцип добровольности. Со взрослыми наркоманами – понятно. Это их личное дело, их беда или вина. Но почему принцип добровольности распространяется и на подростков? Почему общество, заботясь о своем будущем, не имеет права на принудительное лечение несовершеннолетних?! Получается, мы ждем, когда они станут законченными наркоманами, совершат уголовные преступления, — и только тогда повернемся к ним всей мощью государства?..
Подростки неустойчивы во всех отношениях. Психически, физически, морально. У них еще нет четкой ориентации ни в чем. Организм и психика подростка разрушаются под воздействием наркотика моментально. И там уже возможны любые патологии, любой физический и нравственный беспредел. По многим пациентам знаю: для них границ дозволенного и недозволенного, приличного и неприличного, стыдного и бесстыдного — нет. Многие из них на глазах у всех способны сотворить такое, от чего любой человек содрогнется. И не потому, что они плохие, — тут это слово неуместно, ибо неточно, а потому, что все разрушено, личности нет, человека нет. Повторю: подростки — люди, не сложившиеся ни физически, ни нравственно. Во всех смыслах. Вплоть до того, о чем мы говорить и стесняемся, и боимся: у них еще нет, например, четкой сексуальной ориентации. И потому там, в притонах наркоманов, возможно все.
СОН ПЯТЫЙ
Лариса Гринберг, 21 год, Москва

Мама у меня - ведущий инженер, папа умер, когда мне было пять лет. Сестра закончила театральное училище, вышла замуж. Двоюродный дедушка — народный артист СССР. В принципе семья благополучная. Я с детства мечтала о подружке, с которой можно было бы делить все. В пятом классе у меня такая появилась. Приехали они из Воронежа. Вот с нее-то мои беды и начались. Нас было четыре девчонки по тринадцать-четырнадцать лет. Мы встречались с друзьями подружкиного брата - им по шестнадцать-семнадцать лет было. Собирались у нее на квартире, курили, выпивали, но до чего-нибудь такого дело не доходило. И вот седьмого ноября — у меня все беды происходят седьмого ноября, — собравшись там, подвыпили сильно, и ее брат изнасиловал меня в извращенном виде. Его посадили, а с девочкой мы продолжали дружить.
Так прошло два года. Опять на седьмое ноября мы собрались у нее. Пришли какие-то незнакомые ребята. На меня не обращают внимания, переглядываются, уходят в дальнюю комнату. Я — за ними. А меня выгоняют: тише, тише, кайф сломаешь. Смотрю, а они лежат — кто на полу, кто на диване. На глазах полотенца, платки (когда вмазался и ждешь прихода кайфа, то ложишься и закрываешь глаза полотенцем, тряпкой...).
Ребята молодые довольно-таки интересные. Думаю, что же это они такое ощущают, что им даже девушки неинтересны? Меня это заело: понимаете, на меня всегда обращали внимание, а тут даже не смотрят. Я им говорю: «Дайте и мне!» А они радостно: «Держи, малыш!» И вкололи мне первинтин. Вот так я и влилась в круг наркоманов. С пятнадцати лет я уже не приходила ночевать домой, правда, маме звонила. А знакомых много, притонов много, на одной хате на три дня зависнешь, на другой — на пять дней, на третьей просто отоспишься. А в семнадцать лет стала жить с барыгой, год прожила у него. Там у меня впервые и поехала крыша. Раньше-то я понемногу кололась - не было в достатке. А тут меня привели к человеку, у которого в холодильнике стоит тридцать бутылок по десять кубов в каждой. Я из каждой попробовала! Вот тогда и был передозняк.
А потом я от него ушла... Надоело. Забыла, видно, что сама по себе я никто и ничто, надо постоянно у кого-то кормиться. В общем, при такой жизни рано или поздно попадаешь к ворам. Так что сейчас я живу с кавказцами. Вначале с Джемалом, сейчас с другим. Джемала застрелили, может, слышали, про это многие знают, на Ломоносовском проспекте было.
Конечно, с ворами тяжело: все время ждешь, что случится... Или застрелят кого, или зарежут, или заметут сразу всех и тебя вместе с ними упрячут в зону. Но зато есть защита: и кайфом обеспечат, и в обиду не дадут, и вообще, никому другому не дадут, не пустят в хоровод, как с винтовыми девочками делают.
А так, если одна, то выбора нет. Или иди, чтобы тебя через хоровод пропускали, или на Черемушкинский рынок отправляйся, на экспресс-такси. Что такое экспресс-такси? Ну, тут надо вначале суть объяснить...
Понимаете, при моем образе жизни, при том, что я состою при банде, я все время живу под статьей. Во-первых, все равно не остаешься в стороне от уголовщины - так или иначе, но тебя используют в бандитских делах, хотя бы в той же роли подсадной утки... А если даже и не участвуешь, то рано или поздно вместе со всеми заметут. И ты загремишь на зону. Где и будешь хлебать лагерную баланду, с ужасом глядя на давалок и пытаясь отбиться от коблов. Не отобьешься. И не таких там ломают, зачушкивают... Не приведи судьба кому-нибудь не то что попасть – увидеть и услышать женскую зону! Женская зона, это всем известно, страшнее самого страшного Бухенвальда.
Так что есть умненькие, трезвенькие девочки, которые сразу понимают, какая им предстоит жизнь. Но бросить-то они не могут. Наркотик уже забрал над ними власть, и без дозы они не могут. А где ее взять и как, чтобы в то же время не участвовать в банде? Только на экспресс-такси! Это когда барыги по утрам берут такси и развозят товар по клиентам. А сначала заезжают на Черемушкинский, на Даниловский рынки, на другие, всем известные точки в Москве и в других городах. Везде ведь одно и то же. А там их уже ждут девочки. Ныряют в машину, прямо там сосут барыгам член, то есть делают минет, получают свою дозу — и до свидания, до завтра. Так и живут. Зато вроде бы свободны...