ДЕВУШКА ИЕЕ ЗВЕЗДЫ

Так случилось, что на вернисаж молодой художницы Ольги Папкович в одном из огнедышащих артистических кафе, которыми так богат нью-йоркский Челси, попала я буквально через пару дней после парада современного американского искусства в музее Уитни. И мне показалось, что из переполненных шумных музейных залов я и не уходила: так же людно, весело, молодо, многоголосо, ярко... Такой же не наигранный, а подлинный, здоровый интерес к развешанным по стенам картинам. Благо было к чему: живопись неординарная, экспрессивная, многоцветная, к тому же несущая и отсылающая зрителям мощный энергетический заряд. Думаю, на бьеннале в Уитни лучшие полотна Папкович не только не затерялись бы, но наверняка вошли бы в двадцатку самых примечательных и интересных. Вот эта картина, например, «Подсолнухи с небес» - образность необычайная, пушкинское «бесстыдное бешенство желаний», спаянное, соединенное с трогательной нежностью. Потому, наверное, вспомнились мне строчки еще одного великого поэта:
Нежной рукой отведя
нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь
за последним приветом...

Вот это и есть то главное, мгновенное впечатление от полотна - рвущееся ввысь сердце молодой художницы, стремительность взлета. «Энергия и радость» - так назвала она небольшую свою, всего 19 работ, экспозицию. Но мне понравилось имя одной из самых, пожалуй, интересных, как говорится, «заявочных» ее картин - «Девушка и ее звезда». Это и есть суть и, хочется думать, тема ее живописного эссе. А тема, осознанно выбранная художником, молодым в особенности, и прочитываемая в его произведениях, каждое из которых становится главой в книге творчества, - в наше время, увы, раритет.
- Но отчего подсолнух красный и откуда у вас такая жгучая алость? Почему говорите вы с небом языком страсти? - задала я вопрос Ольге Папкович.
- Красный цвет, цвет восхода и заката, а подсолнухи, под солнцем растущие, к солнцу тянущиеся, его энергию, его доброе и щедрое тепло впитавшие, достойны цвета именно красного. В Америке, куда приехала я девятнадцатилетней, меня поразили невиданной красоты, незнакомые, огромные, насыщенного алого цвета пойнсеттии, и в воображении своем я соединила эти два цветка. А страсть... Она ведь не только в любви, но и в работе, в отношении к своему делу, к творчеству, к людям, наконец.
- А вот здесь, на фоне штормового неба и молний, охапкой бьющихся на ветру на этот раз своего родного цвета подсолнухов, с развеявшимися прядями густющих волос - вы сами? Автопортрет? Тогда почему нимб?
- Очень хотелось выразить себя, свои душу переполняющие чувства, которые так хочется воплотить в живописи. И так хочется, чтобы это удалось. Какой уж тут покой, когда ты одержим желанием писать, писать, писать, отсюда и буря. А нимб - это не со мной, а со святостью искусства соотносится.
- У вас много картин, балету, вернее, балеринам посвященных, и очень много цветов.
- Балет, как и цветы, прекрасен. Динамика, полетность, поэтичность танца, его удивительная пластика стала для меня своего рода допингом. И образцом. Так хотелось бы, чтобы в живописи смогла я хоть чуть-чуть, хоть немножко повторить динамичность, поэтику, пластичность линии танца. Хотя можно ли повторить неповторимое! А любовь к балету передала мне моя мама, которая долгие годы работала в Кировском театре и где я в детстве просто пропадала.
- Отсюда я делаю заключение, что вы из Петербурга?
- Да, это мой родной, очень-очень любимый город. Там я и начала учиться живописи в Эрмитаже, в школе для одаренных детей. Потом уже в Америке - в Калифорнии, в Неваде. Это были очень серьезные классы. Ну а теперь Нью-Йорк, город повелительного наклонения. Мобилизующий, заставляющий, вдохновляющий.
- Один, как бы это сказать, не слишком-то политкорректный вопрос: чем вы зарабатываете на хлеб насущный? Ведь в Америке большинство людей искусства имеют какую-то дополнительную специальность.
- Я тоже. Параллельно с арт-классами училась в колледже и получила диплом гостиничного администратора, кем и работаю на менеджерской позиции в крупном нью-йоркском отеле. И пишу. Живопись для меня не хобби и даже не вторая профессия, это моя жизнь.
- Судя по вашему интернетовскому адресу (www.olgapopart.com) вы относите свою живопись к «поп-арту», то есть к модернизму в его крайнем, популистском, «тусовочном» выражении с отказом от каких-либо логических и образных закономерностей, чего о виденном мною не скажешь.
- Да нет, я пишу, как вижу и чувствую, не задумываясь о том, какому бы движению, какой стилистике соответствовать.
- А как вы будете писать Петербург, если это входит в ваши планы?
- Писать буду непременно. Сердцем.
В работах Ольги Папкович сразу и безусловно чувствуется ее художественная и личностная индивидуальность, манера письма оригинальна. Резкие переходы, крупные мазки плотны, почти скульптурны, возвышаясь над полотном на пару сантиметров. Яркие краски, иногда слишком. Пестрота, бывает, забивает суть. Но главное, - много работ разумных, таких, где явственна попытка художницы разобраться в проблемах нашего сегодняшнего бытия: круглый аквариум с плененными рыбками - не так ли мы порой бьемся, не находя выхода; «Два ангела» не на пушистых облаках, а на сгустившихся черных грозовых тучах; свеча и мрачный падший ангел, фигура впаялась в абстрактную первооснову - интересный ход.
Нескольким встреченным на вернисаже знакомым задала один и тот же вопрос: «Ваше мнение о представленных картинах?»
Евгений Занис, скульптор, вице-президент элитного американского художественного клуба «Одубон»: «Есть на что посмотреть».
Майкл Вурцел, архитектор: «Роскошная красочность. Видно, что писала женская рука. Впечатляет. Но нет эротики - жаль».
Вот в этом я с Майклом не согласна. Живопись Ольги Папкович эмоциональна и эротична, в ней - манящая чувственность и самобытное цветовосприятие, горькое понимание неадекватности мира. Уверена, девушку и ее звезду ждет яркое будущее.
До 26 марта выставку можно посмотреть в кафе “Kanvas” в Челси - 219 9-я Авеню (между 23-й и 24-й улицами). Поезда метро А, С, Е до остановки «23-я стрит».