Не стреляйте в пианистку, или последний закат Европы

Фильм, о котором пойдет речь, должен быть запрещен не только для детей до 16 лет, как это когда-то делали в Союзе, но и для взрослых лет эдак до 65. Соответственно и рецензия на него тоже никак не может быть рекомендована для чтения тем, кто еще не достиг как минимум пенсионного возраста. И не подумайте, пожалуйста, что я на старости лет решил заняться разбором порнографии. Просто картина Михаэля Ханеке «Piano Teacher» (не совсем точный перевод французского названия «La pianiste», что вообще-то означает «Пианистка») «круче» любого порно, хотя, если перефразировать старый анекдот, успех к ней пришел не поэтому.
Михаэль Ханеке уже давно считается в Европе режиссером «культовым». Родился он в Германии, в артистической семье, вырос в Австрии, изучал психологию и философию, ставил спектакли на радио, в театре и на телевидении. В 1988 году сделал свой первый полнометражный фильм «Седьмой континент», за который удостоился «Бронзового леопарда» на кинофестивале в Локарно. В 1992 году его картина «Видеопленки Берни» произвела сенсацию в Каннах, хотя и показывали ее вне конкурса. В том же году и за тот же фильм Ханеке получил премию европейской критики «Феликс».
В Америке же его заметили только в 1997 году - после выхода на экраны ленты «Забавные игры». В ней Ханеке отказался от традиционной стилистики фильмов ужасов и решил всерьез заняться исследованием природы насилия в жизни современного общества. Картина о двух симпатичных молодых людях, которые зверски мучают и убивают благопристойную бюргерскую семью, шокировала зрителей именно тем, что, собственно говоря, кровавых сцен в ней почти что и не было, а все повествование было выдержано в стилистике настолько нейтральной, как будто речь шла о вещах совершенно естественных и обыденных. Тем самым Ханеке хотел сказать, что насилие стало неотъемлемой частью нашей повседневной жизни и что мы разучились ужасаться ему. Человек, который ежедневно видит по телевидению и в кино горы трупов, становится настолько черствым и бездушным, что его ничто больше не трогает по-настоящему. До тех пор, естественно, пока жертвой не окажется он сам или кто-нибудь из его близких.
После «Забавных игр» Ханеке снял весьма модернистскую ленту «Неизвестный код», которая прошла практически незамеченной, а в прошлом году учинил настоящий скандал на Каннском фестивале со своей «Пианисткой», которая недавно вышла в американский прокат и идет сегодня в нескольких нью-йоркских кинотеатрах, специализирующихся на европейском и независимом кино.
Надо сказать, что в отличие от относительно пуританского, в смысле секса, американского кинематографа, доминирующими константами которого все больше и больше становятся насилие и жестокость, европейцы, осуждая кровожадность Голливуда и как бы «в пику» своим заокеанским коллегам сосредоточивают все усилия на том, чтобы поразить воображение зрителя не батальными сценами с вывернутыми кишками и не похождениями очередного питающегося человеческим мозгом серийного убийцы, а как можно более откровенным показом интимной стороны человеческого бытия. Фильмов, граничащих с порнографией, а иногда и открыто переступающих эти границы, в Европе за последние пару лет сделано бессчетное множество. После таких картин, как «Романс», «Трахни меня», «Интим» и т.д., казалось бы, членов жюри Каннского фестиваля уже вряд ли можно чем-то удивить. Однако «Пианистке» это удалось. Половина зрителей покинула зал во время просмотра, но в конечном итоге фильму дали вторую по престижности премию - Гран-при («Золотая ветвь» досталась итальянской комедии «Комната сына», о которой все моментально забыли), а также премии за лучшее исполнение как женской, так и мужской роли. В случае Изабелль Юппер с решением жюри, несомненно, можно согласиться - актерскую игру такого класса в наше время повсеместного торжества Джулии Робертс и Камерон Диас увидишь действительно нечасто, но вот с Бенуа Мажимелем достопочтенные члены жюри, по-моему, все-таки переборщили. Совершенно очевидно, что им просто хотелось максимально выделить фильм, которому они просто не осмелились дать «Золотую ветвь». Чем же так поразила и чем же так напугала их «Пианистка»? Не только, конечно, своим сюжетом, который, перефразируя Ницше, можно описать как «рождение сексопатологии из духа музыки», но и все той же отстраненной стилистикой, подающей скандальный по своей сути материал как нечто совершенно обыденное и даже само собой разумеющееся.
Изабелль Юппер, сыгравшая в свое время главную роль в «Кружевнице» (по-английски «Lacemaker») - одном из лучших фильмов всех времен и народов, - на этот раз играет профессора Венской консерватории Эрику Кохут. Это типичная «старая дева», вся жизнь которой посвящена музыке, точнее музыке немецких романтиков, а еще точнее - фортепьянным сочинениям Шуберта и Шумана - двух любимых композиторов главной героини. Она не только сама виртуозно исполняет их произведения, но и совершенно садистскими методами обучает секретам пианизма своих учеников (ключевое слово здесь - «садистскими», и сейчас вы увидите почему). Живет Эрика вместе со своей тиранической матерью (ее исполняет легендарная Анни Жирардо, вместе с которой я однажды летел из Парижа в Москву, но по своей врожденной скромности так и не решился подойти и выразить свое восхищение). Мало того, что мама мучает дочку тотальным контролем, закатывает ей страшные скандалы за каждое новое платье и ходит за ней повсюду по пятам, но даже и спит с ней в одной постели, так как ее супруг, отец Эрики, доживает свои дни в психиатрической больнице. Это в глазах главной героини только еще больше роднит ее как с Шубертом, так и с Шуманом - оба они, как известно, в конце жизни сошли с ума.
Практически все свое время Эрика Кохут посвящает репетициям, концертам и занятиям с учениками, но, как у каждого человека, есть и у нее свои «маленькие радости». Например, она обожает ходить в порнографические видеосалоны и нюхать оставленные в кабинках салфетки. Еще одно любимое занятие - подсматривать за предающейся плотским утехам молодежью и при этом справлять малую нужду. А в самой шокирующей сцене фильма, как нечто будничное и ни из какого ряда не выходящее, показано, как Эрика, пока ее мама готовит ужин, бритвой режет себе гениталии.
Так размеренно течет ее жизнь, пока на одном домашнем концерте (сохранились еще такие в Вене) она не встречает молодого красавца Клеммера - подающего большие надежды студента инженерного факультета, который при этом блестяще играет на фортепиано. Между ними происходит короткий разговор - конечно же, о музыке и, конечно же, о безумии, с которым она неразрывно связана. Эрика ссылается на трактовку «Фантазии» Шумана Теодором Адорно, Клеммер садится за рояль и играет Бетховена, гости потрясены эмоциональностью его интерпретации, но Эрика видит в ней одну только показуху. Задетый, и судя по всему не привыкший к отказам, молодой человек решает кардинальным образом изменить всю свою жизнь. Бросив инженерный факультет, он поступает в консерваторию, причем именно в класс профессора Кохут. Безусловно, он влюблен в нее и видит в ней тот самый вечно недоступный идеал земной любви, который воспевали все романтики от Бетховена до Вагнера. При этом бедный молодой человек даже не подозревает поначалу, насколько неортодоксальные сексуальные вкусы скрываются за фанатичной приверженностью к высотам европейской культуры.
Завоевать взаимность ему удается, только вызвав бешеную ревность Эрики, да и взаимность эта оказывается не совсем, мягко говоря, той, на которую он рассчитывал. Профессор Кохут хочет, чтобы молодой возлюбленный связывал ее веревками, бил, унижал, причем делал бы это все в ее квартире, да так, чтобы мать могла все слышать, но из-за запертых на ключ дверей не имела бы возможности вмешаться. Эти условия Эрики - ее своеобразное признание в любви, и поначалу оно вызывает у Клеммера смесь отвращения и ужаса, но постепенно он втягивается в ее «игры» и даже начинает находить в них определенный вкус. В результате они с Эрикой полностью меняются ролями - и не только в смысле превращения садистской учительницы в мазохистку с разбитыми в кровь губами. В результате «игрой» все оказывается для Клеммера, в то время как для Эрики это - самый настоящий крах, потому что она-то, пусть по-своему, пусть извращенно, но все же действительно полюбила его.
Весь этот довольно необычный, хотя и напоминающий порой то «Последнее танго в Париже», то «Ночного портье», сюжет разворачивается под удивительной красоты фонограмму, составленную из самых мелодичных и трагических музыкальных пьес немецких композиторов. Особенно выделяются среди них «Экспромты» и вокальные циклы Шуберта, в первую очередь довольно большие куски из «Зимнего пути». И это сочетание музыки с полупорнографической эротикой, с садомазохистскими страстями, с совершенно очевидным помутнением рассудка главной героини никак нельзя назвать случайным.
В бесконечных спорах, которые я последние две недели веду с моими друзьями и знакомыми о «Пианистке», мне приходилось слышать несколько версий того, что хотел сказать своим фильмом режиссер. Одна из самых убедительных из них сводится к тому, что в мире, где человек, говоря словами Достоевского, решил, что «ему все позволено», даже самое прекрасное, самое возвышенное искусство не в состоянии спасти его душу.
Отчасти соглашаясь с этой трактовкой, я все же считаю, что Ханеке стремился к более «приземленным» выводам. Музыка немецких романтиков является для него наивысшим достижением европейской культуры и в этом смысле олицетворяет ее всю. Но если приглядеться повнимательнее, то культура эта в значительной степени была создана людьми психически нездоровыми и к тому же склонными к различным сексуальным отклонениям от общепринятой нормы. Поэтому погружение в эту больную в самой своей основе культуру ведет, по Ханеке, к помешательству. “Культура, созданная психопатами, - хочет сказать он, - и «потребителей» своих тоже рано или поздно сведет с ума”. В этом отношении его фильм вполне сопоставим с эпохальным трактатом Освальда Шпенглера «Закат Европы», в котором он еще в XIX веке предсказал неминуемый крах всего того, что принято называть западной цивилизацией.
Мне лично, как человеку, который до сих пор не может окончательно изжить в себе любовь к музыке немецких романтиков, полностью согласиться с диагнозом Ханеке тяжело, хотя и не признать определенную его правоту я тоже не могу. От «Экспромтов» Шуберта (особенно в исполнении Клаудио Аррау) у меня по-прежнему бежит дрожь по позвоночнику, а концерты, на которых я в конце 70-х годов впервые услышал, как Святослав Рихтер играет Бетховена, по сей день остаются событием, с которым мало что в моей жизни может сравниться. И несмотря на это, разве можно забыть, что утонченная романтическая культура привела Европу сначала к фашизму, а потом и к полному духовному обнищанию, к скатыванию в то состояние, которое великий русский философ Константин Леонтьев называл «смесительным упрощением» и которое само уже лишено творческого потенциала, а способно лишь «потреблять» созданное раньше. Такой духовный вакуум ведет к буквальному «обожествлению» культуры, то есть к абсолютно извращенному ее пониманию. А отсюда - уже один шаг и до сексопатологии, и до безумия.
Все это выходит далеко за рамки газетной рецензии, но, как мне кажется, именно таков был замысел Михаэля Ханеке, и в бескомпромиссности постановки вопроса ему отказать нельзя. При всей двусмысленности картины только за одну эту бескомпромиссность да еще, конечно же, за блистательную игру Изабелль Юппер, ниже 7 по нашей 10-балльной шкале ей никак не поставишь. Согласиться с выводами Ханеке сможет не всякий, как не всякий сможет вообще досмотреть его фильм до конца. Но все же не спешите стрелять в «Пианистку» - определенная (и, по правде сказать, даже весьма большая) степень правоты в ней все же есть. Разыгрывающийся под ее аккомпанемент «закат Европы» может оказаться и вправду последним.