Картинки с выставок

«Из собственной судьбы я выдергивал по нитке», - писал незабвенный Булат Окуджава. Эту гениальную строку я вспомнила, а потом повторяла, бродя по нью-йоркским галереям. Не подумайте, дорогие читатели, что удалось обойти хотя бы четверть – в столице искусства, как величают наш Нью-Йорк, только в черте города художественных галерей больше пяти сотен, а выщипывать названия экспозиций и имена художников из «галерейных» справочников как-то не хочется. К тому же задача моя была усложнена поиском мастеров нашенских - настоящих, не запродавших кисть и сердце конъюнктуре. А, как известно, кто ищет, тот всегда найдет.
Первые живописные полотна, у которых я остановилась на популярнейшем двухдневном майском фестивале искусств в Рокфеллер-центре (200 художников!), были работы Александра Хомского – живость красок, особый почерк, не выставленная на аукцион чувственность, не отпускающие воспоминания. Музыка, цветы и женственность – три субстанции, заполнившие духовное пространство живописи Хомского. Что и характерно для художников великой русской школы, всегда узнаваемых на любой, даже самой представительной выставке.
Именно такой, вызвавшей острый интерес художественного Нью-Йорка, была обширная выставка графики – не ретроспектива, а экспозиция работ сегодняшних – в престижной манхэттенской галерее «Студия 12N» (на 19W 36-й улице), где больше всего народа толпилось у поразительных, предельно эмоциональных, талантливых графических этюдов петербургской в недавнем прошлом, а ныне состоявшейся американской художницы Юлии Айзман. Знала её как очень интересного неординарного живописца, и вот сюрприз – столь же мастерская, глубоко человечная, аналитичная графика. Полет линии и полет чувств. Лучше Ахматовой не скажешь:
Как лунные глаза светлы,
И напряженно
Далеко видящий остановился взор...
Любовь для женщины – это всегда больше, чем любовь, и она её умеет показать как бы изнутри, «копая» очень глубоко, чувствуя каждой клеткой, нервом, мыслью. И если это не пустопорожний дамский роман или стишки, не сюсюкающие полулюбительские картинки, произведение женщины, одаренной свыше, всегда несет отсвет её индивидуальности, её особости, её характера, её судьбы.
Экспозиция в Студии 12N интересна чрезвычайно. Организатор ее – Нью-Йоркское общество графиков, возглавляемое сейчас Брюсом Вальдманом. Наш! В бой идут не одни старики, подросло пополнение, поколение уже здесь родившихся, здесь получивших художественное образование. Вальдман, офортист, умеющий очень по-своему,
в сюрреалистическом ключе видеть и оценивать мир и человека в этом мире, в среде художников-графиков весьма авторитетен.
И еще один интереснейший офортист не затерялся среди именитых американских коллег – едва перешагнувший двадцатилетие Рас (он же Ростислав) Спитковский. Его никак не названный автором офорт темпераментен, полон буйной молодой энергии: невероятно динамично показал художник схватку – ума и бездарности? Веры и безверия? Добра и зла?
А у Софьи Богуш, мастера фотографики, - наш отчаявшийся, цепями необходимости окованный современник: очень впечатляюще. Это немножко обо мне.
Почитательницей экспрессивной и в определенной степени сюрреалистичной живописи Дмитрия Яковина я стала давно, в ту пору, когда писал он свои удивительные, будто летящие, ввысь устремленные города. И каждый город был одушевлен, наделен собственным характером и волей. Печалью. Теперь на выставке в Челси, в русской галерее Интерарт ( на 10 Авеню за углом от 23-й улицы), яковинские города можно увидеть лишь фрагментарно на паре полотен. Художник, отойдя от экспрессионизма, вплотную подошел к сюрреализму в его сегодняшнем толковании, и города – уже другие, которым не взлететь, - населил. Я поначалу огорчилась – ну что это за куклы, вдобавок опять в приевшихся ренессансных одеяниях? Но вглядевшись, поняла – да ведь это маски, которые сейчас, сегодня, мы надеваем на себя, чтобы скрыть отчаяние, безнадежность, растерянность, глупость, неумение чего бы то ни было добиться или, наоборот, - нахрапистость, злость, нечестность... Но ведь всего этого никакая маска не скроет. И перед нами парад дорогих современников, пусть и в маскарадных костюмах, но каждый сможет найти себя. Вот бы без карнавала! Почему-то часто такую стилистику называют фантастическим реализмом. Какая уж тут фантастика - увы, горькая правда.
Виталий Векслер от сюрреализма далек. Виталий пишет один-единственный город, который он понял глубинно, – Нью-Йорк. Огромный, очень разный, ласковый и грозный, умеющий помочь и вознести, но и раздавить тоже, прекрасный и уродливый... И может, именно в этих полотнах, а особенно в поэтическом живописном панно «Нью-йоркские крыши» реализовался шагаловский тезис портретности города. Короткий показ-ретроспективу урбанистических пейзажей Векслера я нашла в просторной галерее манхэттенского библиотечного и образовательного центра с символичным именем «Мерси».
Еще ничего не было сказано о мастерах-умельцах так называемых народных промыслов, а на поверку – зачастую подлинных художниках, наделенных и чувством прекрасного, и ощущением пропорций, и тонким вкусом. На фестивале искусств в Рокфеллер-Центре и в многочисленных галерейках Artist’s Plaza (вдоль 5 авеню от 47-й до 50-й улицы и углубляясь по этим, т.е. 48, 49, 50 и даже 51 и 52, улицам) множество любопытнейших экспозиций (как правило, это выставки-продажи). И тоже, как правило, выделяются там ставшие американцами художники постсоветского пространства, а это, прежде всего, Россия и Украина, но и Кавказ, Средняя Азия и, конечно же, Прибалтика – хоть и отрекается от своего почти пятидесятилетнего плодотворного с Россией сосуществования, но сколько замечательных артистов и художников там выросло и впитало все, чем щедро делилось русское театральное и изобразительное искусство. Вот и сейчас с удовольствием наблюдала я работы Лаймы Спрангаускайте и Расы Пранкунайте, тоже уже давно американок.
Не всегда легко провести пограничную линию между искусством изобразительным, частенько несущим характер декоративный, и искусством прикладным. И именно потому, что и то, и другое объединяет звонкое слово ИСКУССТВО. Вместе с нами вы, дорогие читатели, не раз бывали на интереснейших выставках художников и мастеров Гильдии еврейских искусств и ремесел в ее манхэттенском зале. Теперь эти экспозиции проводятся в Бруклине, на Nostrand Ave в зале Kings Bay YM-YWHA. Там прошумела и юбилейная, к пятилетию Гильдии приуроченная выставка. Однодневка. Что очень жаль. Потому что представленное собрание работ художников-гильдийцев интересно и значительно по-настоящему.
Прежде всего сказать нужно о том, что Гильдия, празднующая первую свою пятилетку, - безусловно, знаковое явление культурной жизни не только нашей общины, но и всего огромного мегаполиса. Думаю, что в этом немалая заслуга организатора и бессменного бескорыстного руководителя Гильдии Ильи Натанзона, сумевшего привлечь в ее ряды таких замечательных живописцев, как Николай Мостовой, Исаак Вайншельбойм, Гульнара Циклаури, Марк Калпин, Марк Рабинович, Ася Оранская, Евгений Тоневицкий, Александр Шабатинас, Регина Владимирская, и талантливейших прикладников. Это резчик по дереву Михаил Шапиро, кудесник «лесной скульптуры» Яков Клейнерман, мастера композиций из бисера Энгелина Хасина, а из кожи, ткани и камня – Фрэда Ворошиловская... Всех не перечислить.
Но мне хотелось бы сегодня остановить внимание на художниках, чье творчество тематически обращено к иудаике, отражающей реалии и мифы еврейской жизни во всех ее проявлениях, в том числе в аспекте историческом. Мотивы иудаики и в необычных, в старинной горской технике исполненных сюжетных гобеленах Леонида Алавердова, и в дивных, из раковинок сотворенных ханукальных светильниках Нины и Матвея Соловьевых, и в оригинальных субботних подсвечниках самого Натанзона. Чудесные чеканки представил автор поразивших меня «Десяти заповедей» Рудольф Розенблюм – зовущий к добру и справедливости, а, значит, к Богу «Шофар», «Звезда Давида», менора – как Древо жизни.
Отдельно хочется рассказать о совершенно потрясающих керамических шедеврах (я не боюсь этого слова) Евгении Розенцвит. Ваза, названная вслед за Шагалом «Евреи на крыше»: снизу опоясывает ее само местечко, выше колоритнейшие его обитатели, взбирающиеся на крышу, а рядом труба – пусть уходит дым наших черных дней, забот и треволнений. Сцены той старой, отошедшей жизни: сватовство в местечке – ух какая боевая толстоногая сваха, смущенная невеста, худосочный жених; кухня бедняцкого дома со всей утварью и бабушкой, колдующей над оладьями; ремесленник трудится в своей мастерской; убогая лавка с битой птицей, коробками, селедкой... И как же все это исполнено! С каким знанием умершего быта, пониманием духа местечка и духа народа, с каким сопереживанием!
И тут еще один феномен – это тандем, творческое содружество Розенцвит и Елены Хазан, полное единение представлений и образности, как бы общее художественное мышление. Дело в том, что именно Хазан предложила Жене «одеть» ее керамические персонажи и сама изготовила совпадающие по рисунку, колористике, характеру костюмы той эпохи, тем требованиям к одежде, тем вкусам. Конечно, обе художницы видели картины великих иудаистов Пэна, Шагала, Юдовина, Рыбака, но все же, как смогли они, ленинградка и москвичка, местечка «ни в жисть» не видавшие и не ведавшие, такое сотворить? Это и есть чудо настоящего творчества, глубинного художественного видения, знания истории и - таланта. «Чеканки старой лица, истории стежок». – Елена Хазан еще и очень хороший поэт.