СВЕРХреализм - взглЯд с крыши

Самым стойким, самым популярным, больше и глубже всех остальных ушедшим двадцатым веком рожденных художественных (да и литературных) течений был и остается неумирающий сюрреализм. Слово это, если перевести с французского буквально, означает «сверхреализм». Но смысловая окраска совсем другая – над реализмом, выше его. Что и подразумевали и отцы-основатели (а это великие Де Кирико, Мондриан, Кандинский, Купка, Дюшамп), и художники сегодняшние, среди которых немало наших, живущих в Нью-Йорке талантливых мастеров – Губин, Шевал, Циклаури, Шабатинас, Тилькина, Зильберман, Герман... Их работы – это зашифрованные и воплощенные в конкретных фигурах и ситуациях наша жизнь, притязания, растерянность, взвинченность, невесть откуда взявшаяся жестокость, болезненные фантазии. Но и гражданственность – знамя сюрреализма, и обнаженность чувств, и эротика – через край.
И видится все это будто сверху, с высоты не птичьего полета, а взлета человеческого – души, проницательности, боли сердца, умения не глядеть, а ВИДЕТЬ. Вширь. Вглубь. Вдаль. Вперед. С крыши.
Поэтому закономерно, что именно на крыше всемирно известного американского музея Метрополитен вот уже восемнадцатый год в теплую пору демонстрируются шедевры сюрреалистической скульптуры. Еще в 1987 г. на плоской крыше одного из павильонов Мет (мы, как и все ньюйоркцы, так, традиционно будем звать «главный» музей страны) открылся сад, подарок Айрис и Джералда Кантор, семьи, как вы догадываетесь, не бедной, построившей в Мет большую галерею и подарившей музею свои богатейшие коллекции.
В Roof Garden, откуда открывается фантастически красивый вид на Манхэттен, ежегодно проходят выставки-ретроспективы ведущих, главным образом, американских... Скульпторов? Далеко не всегда их произведения могут быть отнесены к искусству ваяния, это, скорее, инсталляции, образцы предметного искусства, некий конгломерат сложных конструкций геометрических фигур. Не бессюжетных. Каждая несет смысловой заряд. Если ее создатель действительно талантлив.
И вот это и есть главное, основное в творчестве тех интереснейших модернистов, работы которых очень избирательные и пристрастные в своих решениях искусствоведы Мет предъявили зрителям, характерно и для выставки нынешней.
«Сол Ле Витт на крыше» - прицельно точно названа выставка нынешняя, а сам Сол творения свои назвал, как показалось поначалу, иронично: «Грязные пятна, смятенные чувства, росчерки да завитушки». Но вот, всмотревшись, вчувствовавшись в эти «Пятна» № 3, 8, 15 и т.д., как бы дополненные колористически совершенной росписью (Ле Витт ведь и живописец–модернист интереснейший), вы видите, понимаете, что же хотел сказать художник каждым своим, как сам он выразился, «чем-то далеким от геометричности».
И действительно, скульптуры его (а это работы ваятеля) необычайно пластичны, точно также и необычайно эмоциональны. Сюрреализм сплетается в них с абстрактным экспрессионизмом. Они всегда концептуальны и всегда говорят с нами языком чувств, открывая сразу и безоговорочно, что есть что. Белая фигура, нежные льдистые всплески: снежная королева? Нет, это уставшая от одиночества женщина. Она ждет, надеется, верит. И непременно дождется.
А вот эта – черная, мрачная, поникшая в горе и безнадежности? Вдова? Да, вдова. Тут не ошибешься. Что же сказать о пылающем дерзким разноцветьем изваянии? Наверняка это наши разновеликие, по-разному состоявшиеся (или не состоявшиеся) судьбы и жизни: тут и пламенеющая любовь, и ревность, и доброта, и злоба, и удачи, и провалы, и смерть.
Кто-то из журналистов сказал: «Я бы не рискнул выставить эдакое рядом с Роденом». Действительно, гениальные «Три тени» Родена прикочевали почему-то со второго этажа на крышу. Естественно, никому и в голову не придет зачем-то сравнивать Ле Витта с Роденом. Однако мне кажется, что его шедевр помогает выявить психологическую глубину работ скульптора-модерниста.
Конечно, в произведениях его ощутимо влияние Шагала, Цадкина, Кандинского, Джакометти, но идеи самостоятельны и оригинальны. Сам он писал: «Работа над формой начинается с идеи». Родившийся в коннектикутском Хартфорде, «гнездовье художников» как его называют, Ле Витт уже зрелым мастером приехал в Нью-Йорк, который полюбил и воспринял как живое существо – со своими страстями, волей, капризами, со своим особенным характером. И все это в его красочно расписанной удивительной скульптурной композиции. Не узнать нельзя, хоть опять она безымянна. Это Нью-Йорк. Нью-Йорк на фоне Нью-Йорка. На краю крыши – так, что силуэтно многие архитектурные ансамбли сравнимы с их изваянным и расцвеченным, почти одушевленным отображением. Потрясающе!
Мой город в монистах медных.
Силуэт отчеканен лихо...
Удивительно, как тоже сюрреалистические строчки Елены Хазан совпадают по настроению с открытием Нью-Йорка Ле Виттом. Впрочем, и сам сюрреализм зачали поэты – Бретон, Супо, Арагон, Элюар, а художники продолжили, развили и выпестовали. И сегодня он жив и идееспособен. О чем и свидетельствует «Нью-Йорк»
Мой город в коралловых рифах,
Теплой охрой покрылась трава,
Скрипачи разместились на крышах...
И здесь, на крыше Мет, тоже играют шагаловские скрипки.
Но нам пора спускаться. Ведь в музее еще множество выставок, а в их числе та, что интересует нас, ценителей сюрреализма, больше других, - ретроспектива метафоричных, глубочайше, едва ли не на молекулярном уровне, аналитичных, мифологизированных живописных полотен Макса Эрнста – первоосновы сюрреализма.
Макс Эрнст – это скала, на которую опираются действенные по сию пору неписаные законы и правила живучего, а стало быть, очень важного и для искусства, и для человека художественного течения. И если кто-то еще не внял, что же это такое – сюрреализм, а для того, чтобы скрыть непонимание, презрительно цедит – «мазня», ему следует пойти в Мет, где так счастливо совпали во времени выставки живописи Эрнста и скульптуры Ле Витта - первопроходца и последователя.
175 представленных на выставке работ Эрнста поражают нас глубиной, разносторонностью стилей, интересов и областей искусства, в которых работал мастер, многоцветьем спектра его талантов. Он, прежде всего не только живописец, но и график, фотограф, книжный иллюстратор, скульптор. И он, как сказал директор музея Метрополитен Филиппе де Монтебелло - всемирно известный художник, чью значимость в истории дадаизма и сюрреализма невозможно переоценить. Потому что это окно в мир, в мир самых потаенных наших чувств.
«Лучший всегда побеждает», «Слепой пловец: эффект прикосновения», «Похищение невесты», «Ночь любви» – всегда это копание в естестве, познание до дна, анализ характера, прогноз поведения. И всегда, как данность: подсознание и есть единственный источник творчества, а значит, и искусства так же, как познание тайн человеческого «Я» и человеческого бытия, что он доказательно и образно показал в своем шедевре «Сюрреализм и живопись», раскрыв суть сюрреализма. Его главный необъявленный персонаж – судьба. Судьба в эротической упаковке. Эрнст не повторял, не двигал дальше фрейдистскую теорию психосексуального развития индивида, он по-своему, с абсолютной уверенностью утверждал каждой своей картиной или рисунком: любовь, желание (дерзкое желание, не знающее границ, так говорили о сюрреализме), соитие, сексуальность – это и есть основа жизни. И искусства тоже. Что, кстати, нашло отражение в творчестве Танги, Магрита, Дали, на которых убеждения и живопись Эрнста оказали немалое влияние, как сам Эрнст безусловно был под влиянием открытия Де Кирико, а много позднее – американских абстрактных экспрессионистов.
Родившийся в Германии, близ Кёльна, там же в боннском университете получивший образование (диплом философа говорит о многом) и прикипевший к искусству, новейшему, разумеется, тридцатилетним уже состоявшимся художником с яркой индивидуальностью он приехал в Париж, его принявший и пленивший, где жил, творил и любил долгие годы. Апологет доминирующей сексуальности в сюрреалистической традиции, Эрнст и сам был гиперсексуален, и сквозь его жизнь прошло множество женщин – недаром он числится в сотне самых прославленных любовников всех времен. Иногда на каком-то этапе он ненадолго замирал, как, например, в то время, когда у них с поэтом Элюаром и его русской женой, которую все звали Гала (с ударением на последнем слоге), была пресловутая «семья втроем». Когда же Эрнст «отпочковался», Гала пресной жизни вдвоем с мужем предпочла бурный роман, а потом и брак с Дали. Там скучать не приходилось.
Ну а Макс Эрнст? Фантазировал, теоретизировал, писал, ваял, оформлял (и блистательно!) книги, в том числе и сборники стихов Элюара, и тома естественной истории. Но пришла война. Он, немец, был интернирован французами как враг Франции, а потом, когда в Париж вошли фашисты, опять же интернирован, уже как враг рейха. Оба раза бежал. Потом с помощью организации, созданной бесстрашным американским журналистом Вэрьеном Фраем, спасшим и Шагала, и Мондриана, и Фейхтвангера, и сотни других обреченных на гибель людей, добрался до спасительных берегов Америки, где и осел.
В Нью-Йорке он, высокий, стройный, синеглазый, по-прежнему пользовался бешеным успехом у дам, ну а слава художника бежала впереди него. Его женой, третьей по счету, стала сама Пэгги Гуггенхейм, вдохновительница создания музея Соломона Гуггенхейма, искусствовед, собирательница шедевров современного искусства и потрясающая женщина, которую в Париже звали Мадам - как особу королевской крови, в Венеции – последней догарессой, а в Нью-Йорке – еврейской принцессой. И в искусстве, и в мужчинах Пэгги знала толк - возлюбленных у нее было несчетно, в том числе и Мэн Рей, товарищ и соратник Эрнста, тоже вошедший в сотню суперлюбовников. Так что то, что Макс и Пэгги нашли друг друга, было, наверно, предрешено.
И начался американский период в творчестве Эрнста, столь же плодотворный и интересный, как и французский, к тому же, окрашенный опытом и мудростью. Уже на американской земле создал Макс Эрнст гениальный свой философский коллаж «Художник приходит вновь». Кстати, в скобках, некоторые почему-то полагают, что авторским коллажем, по примеру районного дома пионеров, можно считать тематическую подборку вырезанных из журналов и наклеенных на ватман картинок. Помилуй Бог. То, что наклеивается на инофактурную основу, - тоже самостоятельное произведение, вернее, дополняющие друг друга произведения автора, живописные, графические этюды, уникальные фотографии, раскрывающие его замысел. Иначе – это примитивная самодеятельность. В добрый час, если нравится. Ну а Эрнст был таким же великолепным самобытным коллажистом, как и живописцем, рисовальщиком, иллюстратором. Талант.
Музей Метрополитен, в котором до середины июля будет проходить выставка работ Макса Эрнста, находится в Манхэттене, на углу 5-й авеню и 82-й улицы. Поезда метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street». Плата по желанию - пока.