Завтрак в ресторане Фурнез

Какие неожиданные бывают совпадения. Незадолго до того, как очутиться в маленьком городке Шату под Парижем, я впервые побывал в Вашингтоне, где мы бегом (много ли успеешь за двухдневную экскурсию) обежали несколько прекрасных музеев, в том числе знаменитую Художественную галерею. Тем не менее ренуаровский «Завтрак лодочников» запомнился: импрессионисты всегда были среди моих самых любимых художников.
И вот - Шату, под названием которого на дорожном указателе более мелкими буквами значится - «Город импрессионистов», а уже в самом городе на мосту через Сену - съезд на вытянувшийся посреди реки «Остров импрессионистов». Как было не заинтересоваться?
Информационный центр для туристов можно найти практически в любом уголке Франции, благо почти каждый из них чем-нибудь да славен. Шату не исключение.
Это место стало модным благодаря проложенной сюда в середине 1800-х годов Сен-Жерменской железной дороге. Станция «Мост Шату» находилась в двадцати минутах езды от Парижа, а в нескольких минутах ходьбы от нее на островке Шату в 1860 году открыл свой ресторанчик месье Фурнез.
Его постоянными посетителями и были художники-импрессионисты, именами которых впоследствии были названы многие улицы Шату. Ренуара, Моне, Дега, а позднее основателей еще одного нового направления в живописи - фовизма Дерена и Вламинка привлекали сюда живописные окрестности, созданная владельцами теплая домашняя атмосфера, а также пестрое общество лодочников, спортсменов-гребцов, яхтсменов, а также тех, из-за кого эту излучину Сены называли «Гренуйер» - «Лягушатник». Но об этом как-нибудь в другой раз.
«Вы можете застать меня у Фурнезов в любое время, - пишет Ренуар одному из друзей. - Здесь я смог найти множество замечательных созданий, каких только мог желать, для своих картин». Среди них сам мсье Фурнез, его жена и дочь - красавица Альфонсин, как ее называли гости. Хозяин ресторана редко брал с художника деньги: «Вы нам оставили тот пейзаж…». Ренуар, живопись которого тогда еще не пользовалась популярностью, отговаривал: «Предупреждаю вас: никто моих картин и брать не хочет». «Что мне за дело, если это красиво! - возражал Фурнез. - Да и надо же чем-то закрывать пятна сырости на стенах».
Ресторан был предприятием семейным. Мадам Фурнез управлялась на кухне, Альфонс Фурнез-младший помогал дамам взбираться на борт лодок и яхт, а дочь Альфонсин, любимая модель завсегдатаев-художников, впоследствии пригласившая одного из них - Эдгара Дега на свою свадьбу, обслуживала гостей. Сам же хозяин больше занимался организацией многочисленных регат и праздников на воде.
Таких прибрежных ресторанчиков и кафе с открытыми террасами и небольшими танцевальными залами между Аржантёем и Буживалем в те времена было без счета. Все они давно исчезли, остался и действует лишь один – «Дом Фурнэз» в Шату. Это предместье Парижа было тогда одним из самых любимых у столичных художников. В письме 1880 года Ренуар, создавший в городке не менее тридцати полотен, пишет: «Сейчас я не могу оставить Шату, поскольку еще не закончил свою работу. Было бы очень приятно, если бы вы могли приехать сюда и отобедать со мной. Уверяю Вас, Вы не пожалеете об этой поездке. Это одно из самых очаровательных мест в окружении Парижа».
Здесь, в Шату, Ренуар задумал большое полотно, изображающее завтрак лодочников на террасе ресторана Фурнез. Художник несколько раз приступал к осуществлению своего замысла, но все наброски его не удовлетворяли. Наконец, через несколько лет, летом 1881 года, он решился. «Я приступаю к «Завтраку», - сообщил он своим друзьям. Они же стали и персонажами будущей картины, которую сейчас можно увидеть в вашингтонской Художественной галерее. Навсегда молодыми и прекрасными остались на ней Альфонсин Фурнез - прислонившаяся к балюстраде молодая женщина и жена Ренуара Алин, ласкающая собачку на первом плане.
«Завтрак лодочников» был продан на выставке импрессионистов, устроенной известным торговцем картинами Дюран-Рюэлем – «папашей Дюраном» в Нью-Йорке в 1885 году. В старом здании Mаdison Square Garden были вывешены полотна Мане, Моне, Ренуара, Писсарро, Сислея, Мэри Кэссет, Берты Моризо, Сёра. То, что люди приходили в зал в промежутке между двумя боями боксеров, не огорчало, а восхищало Ренуара. Американцы нравились ему и своим отношением к невиданному ими искусству: «Мы, французы, - говорил он, - либо избранники, либо инертная масса, которая шарахается от любого новшества. Американская публика, вероятно, не смышленее французской, но она не считает нужным насмехаться, если не понимает».
Нью-йоркская выставка стала спасением для многих импрессионистов. «Мы, может быть, обязаны американцам тем, что не умерли с голоду», - говорил потом Ренуар. Неплохо было бы помнить об этом тем, кто упрекает заокеанских «богатеев» в том, что они лишили европейские музеи многих «принадлежащих им по праву» предметов искусства. А купившие полотна Ренуара, в том числе и портреты Альфонса и Альфонсин Фурнез, жители Нового Света сделали художнику еще один подарок, намного превышавший цену, уплаченную за картины. Они восстановили его пошатнувшуюся веру в себя: «У меня появилось ощущение, что я перешагнул рубеж. Я не способен писать, если это не доставляет мне удовольствия, но как можно черпать его в работе, когда она вызывает кругом лишь зубовный скрежет?» Не правда ли, странно читать такое об одном из самых любимых и популярных в мире художников?
В доме Фурнез бывали не только художники. Его любил молодой Мопассан. Почти наверняка заведение навещал и живший тогда в соседнем Буживале Тургенев, с которым Мопассан тесно сблизился после смерти Флобера в 1880 году.
Жан Ренуар, сын великого художника, рассказывает о том времени: «У Фурнеза отец иногда встречался с Мопассаном. Они с симпатией относились друг к другу, признавая при этом, что между ними нет ничего общего. Ренуар говорил про писателя: «Он все видит в черном свете!» «Он носит розовые очки!» - отзывался о художнике писатель. В одном они сходились: «Мопассан сумасшедший!» - восклицал Ренуар. «Ренуар безумец!» - вторил ему Мопассан». К сожалению, шутка Ренуара оказалась провидческой: автор «Жизни» и «Милого друга» закончил жизненный путь в сумасшедшем доме. Но это было потом, а тогда он был молод, полон сил, красив и талантлив. Он любил женщин, и они отвечали ему взаимностью.
«...Я открываю эту тетрадку, которую Мопассан сделал своими руками. ...10 часов вечера. - Сегодня я пошла к нему в Шату. Избегая, как всегда, проходить мимо виллы Ж.., я свернула на маленькую тропинку, в конце которой он меня ожидал. На этот раз он не настаивал, чтоб я шла к нему в дом.
Мы стали прогуливаться вдоль Сены, зеленые воды которой странно отражали голубое небо. Мягкий ветерок ласкал лицо, приподнимал мою вуалетку, морщил поверхность воды. Сена мягко катилась меж своих зеленых цветущих берегов.
Он был очень нежен, мягок... Солнце склонялось к горизонту бледно-голубого неба, где пробегали легкие розовые облака, когда мы сели в лодку, которой правил Гюи...».
Я нашел эти записки таинственной незнакомки, о дружбе которой с писателем при его жизни никто не знал, в нью-йоркской Публичной библиотеке, в старом, почти столетней давности, выпуске санкт-петербургского журнала «Современный миръ». Удивительно, как узнаваем в них сегодняшний Шату. И омывающая его Сена, которая все так же ласкает заросшие деревьями берега. Вот только гуляющих здесь уже почти не увидишь: город отступил от воды и, отделившись от нее уже не тропой, а автомобильной дорогой, ступенчатыми уступами взобрался на береговой откос и глядит оттуда на придвигающийся к нему растущий Париж. Писатель же так и остался здесь навсегда, врезавшись в район новостроек широкой улицей рю де Мопассан.
Кроме литературы, у него была еще одна страсть - гребной спорт. Все воскресенья он проводил на Сене. Река, с которой связано множество эпизодов биографии писателя, стала и одним из главных его «героев». Как пишет его биограф, «поэзия реки, ночные туманы, отражение в воде пурпурных облаков, шумная жизнь береговых ресторанов, рыбная ловля, браконьерство, гонки, любовные похождения гребцов - все это широко отразилось в его рассказах».
Похоже, литературная слава молодого писателя не давала покоя его подруге Х, явно пытающейся подражать ему в своих записках: «...Гюи, стоя в лодке и бросив грести, указал мне широким жестом на великолепие, окружающее нас. Его глаза были влажны от счастья. «Я люблю Сену, - сказал он мне, - она походит на вас, женщин. Как вы - она изменчива, непроницаема и капризна и как вы - грациозна и благодетельна. Посмотрите, как сладострастно и очаровательно она катит массу своих серо-зеленых вод. Но кто нам откроет чудесную или ужасную тайну, скрытую в их зеленых глубинах? В самом деле, как она похожа на вас, эта загадочная река, бестелесная и очаровательная! Пусть вы одеты в шелка и меха или тело ваше покрывают лохмотья, вы не теряете сходства с нею, у вас одинаковая грация и то же присущее вам вероломство... Пусть поверхность Сены пылает огнями заходящего солнца или мрачна, она всегда одинаково недоступна и неуловима. Мне дорога эта река, потому что я пытался исследовать ее глубины, точно так же как сердце женщин, и потому что она была свидетелем моих уединенных прогулок, моих грез о счастье, горестей моей любви!»
Только романтические прогулки, естественно, не могли удовлетворить такого реалиста, как Мопассан. На тех же берегах Сены у него происходят и трагические истории. В рассказе «Два приятеля» действие происходит во время осады Парижа пруссаками в 1871 году. Не выдержав долгой разлуки с рекой, два старика Соваж и Мориссо отправляются на рыбалку. Сначала поездом, а потом пешком (как и сегодня до острова Шату) добираются они до любимого места. «Господин Соваж с улыбкой смотрел на Мориссо и говорил: «Какая картина!» И восхищенный Мориссо, не отрывая глаз от поплавка, отвечал: «Да, такой на бульварах не увидишь... Обезлюдевший остров, лежащий напротив, делал их невидимыми для занятого врагом противоположного берега. Маленький ресторанчик с заколоченными ставнями, казалось, был заброшен много лет назад». Здесь размечтавшихся рыбаков и хватает прусский патруль. Пленных перевозят на остров, и за отказ выдать врагу пароль для прохода через французские аванпосты расстреливают «позади того самого дома, что казался им заброшенным». Кто знает, не с острова ли Шату и дома Фурнез «списал» Мопассан обстановку своего рассказа? Во всяком случае, похоже очень.
После смерти Альфонсин, закрывшей ресторан в 1906 году, окончательно осиротевший дом Фурнез пришел в упадок и с годами превратился в руины. Он был уже на грани полного исчезновения, когда в 1979 году все, что от него осталось, купил городской муниципалитет. Впоследствии дом был реставрирован на средства, выделенные государством, администрациями области и города, а также двумя ассоциациями – «Друзей Дома Фурнез» и «Друзей французского искусства».
Сегодня здесь снова работает ресторан, внешне ничем не отличимый от того, где писался когда-то «Завтрак лодочников». Похоже, однако, что он не слишком популярен у парижан, да и жители городка редко используют уникальную возможность разделить трапезу с персонажами великого Ренуара. Лодочная пристань еще существует, но лодок около нее что-то не видно. Остров на Сене, запечатленный на множестве картин импрессионистов, носит ныне, как и весь город, их общее имя, а в небольшой пристройке к зданию ресторана разместился маленький музей, рассказывающий об истории этого места.
Впрочем, американцам, заинтересовавшимся ею, вовсе не обязательно лететь в Европу. На дом Фурнез, каким он был в те времена, как уже говорилось, можно взглянуть в вашингтонском музее, а с его бывшим хозяином познакомиться в Институте искусств Ф. Кларка в Вильямстауне, штат Массачусетс, где мсье Фурнез смотрит на зрителей с портрета Ренуара.