Рубеж

1
Эпиграф

Заир. Недалеко от Киншасы разбился транспортный самолет… 300 человек погибли…253 раненых.

ПЕРВЫЙ ПИЛОТ
Я сижу над книжкой-раскраской «Экваториальная Африка». Страница номер четыре - это Бельгийское Конго.
В Конго снимался фильм «Искатели приключений» с Аленом Делоном, который играет там разжалованного летчика. Незавидная роль!
Для моей книжки-раскраски выбираем желтый фон. Но вообще-то сверху Африка не желтая, она буро-серая. Странно, что я нигде не видел ни одного поезда, целый континент и ни одной ленты поезда.[!] Но, конечно, сверху, с высоты 6 километров, ни поездов, ни машинистов особенно не разглядишь. Говорят, что где-то в Конго они есть. Впрочем, это не железнодорожный и не географический рассказ. Я из другого министерства. В основном я хочу раскрасить красками короткие заметки, которые напечатаны в «Огоньке» и в центральных газетах осенью 96-го года. Цифры из этих заметок ушли в строчки эпиграфа. А эти страшные факты повторяют уже шесть лет в авиационных отчетах и в сборниках. Вот две строки из паутины Интернета: «Еще около 300 человек, погибших на земле, вследствие падения ВС – Ан-32 на рынок г.Киншаса, Заир)». Читатель относится к этой информации с черным юмором: представляете себе сверхметкого идиота, который упал на самолете с неба прямёхонько на черный базар.
Но я постараюсь раскрашивать свои картинки и черной и белой гуашью и удерживаться от эмоций. Вот рынок. Вот 297 погибших африканцев. Добавим к ним еще двоих. Моего бортмеханика Андрюшу Беляева. Таким образом, получается 298. А двести девяносто девятый – это я сам. Этот рассказ про меня.

МИСТЕР РОБИНСОН
Базар называется Симбазикида. Я сам не знаю, что это. Симба- это значит «держать», а Зикида - я не знаю, что это. Зикида- это на лингала. Может быть знают мои друзья. Но это не первый рынок в Киншасе. Первый рынок - это «Зандо». «Зандо»- это значит просто «базар». Конечно, рынок Симбазикида тоже можно называть «зандо», но так никто не говорит. А те, кто говорит только по-французски, назовут его скорее «гранд-марше». «Зандо» находится в самом центре Киншасы, а Симбазикида – на его окраине. Он всегда там находился.

ПЕРВЫЙ ПИЛОТ
Где я сейчас? Ты летишь над Африкой. Не упускай никаких мелочей и не отвлекайся! Думай!
Холодно. В мозгу замкнутый круг, который мне не порвать. Капитан, что же всё-таки с тобой произошло? Сосредоточься, у тебя есть время распутать этот узел. Эта ночь без сна, и еще шесть сотен таких ночей сидеть в африканской тюрьме. Постарайся понять, кто дёргал за верёвочки! Но в сознании темно. Произошло нечто, о чем я не знаю. Огороди это место в пространстве! Скулы свело. Каждое действие, как скользкий камень на краю водопада. Ставишь ногу, и ошибкой является лишь сам первый шаг, а дальше – смертельно скользко, и ты все время запаздываешь на один шаг. Но так происходит в обычной жизни, а я хочу писать только об авиации.
Я привык к тому, что мои знакомые почерпнули все свои сведения о ней из фильма «Небесный тихоход». Посмотрите еще фильм «Торпедоносцы», а потом поднимите голову в небо. Днем или ночью. Видите точку? Это летит самолет. Там люди, не сверхчеловеки. Обычные люди. У всех дети, жены. Жены изменяют и кричат, чем-то недовольны. Обещают выброситься в окно. Денег ни на что не хватает, течет кран на кухне. Тебя можно вынуть из этой жизни, и ничего не изменится. Даже у мамы. Даже ей своя жизнь куда интереснее, чем её единственный сын. Мама знает, что я сижу в Заире.
Она считает, что это около Бразилии, что я застрял в джунглях Амазонки.
Когда-то я перегонял самолеты в Панаму, и маму это путает.
Не отвлекайся, вспоминай, что было дальше. «Я включил максимальное торможение».
А дальше?
Дальше, за посадочной полосой, идет зона отчуждения.
Я не обязан проверять, не прогуливаются ли там грибники. Я могу в течение одного дня взлетать в пяти странах. И я не в состоянии проверять зону отчуждения на пяти аэродромах. Это не моё дело, это дело самих аэродромов.
Или как вы себе это представляете? Что я должен приземляться и идти пешком проверять, нет ли у них на полосе отчуждения барахолки? Приземляешься в Шереметьево или во Внуково, перелезаешь через забор и идешь проверять, не открыли ли чеченцы на посадочной полосе вещевой базар. Не продают ли там кроссовки?
Не кричи! Только думай.

МИСТЕР РОБИНСОН
Киншаса будет по площади с Петербург. Но, конечно, это низкий город.
Один или два этажа. Высокие дома только в центре и не больше 17 этажей.
На 17 этаж я легко забегаю без лифта. Второй рынок- это Гамбела. Это слово тоже ничего не значит. А вот мой дом находится между Гамбела и Симбазикида. Ровно-ровно посередине.

МЕСЬЕ ПАПИ КАЗАДИ
«Зикида» - значит «узел». «Симбазикида» значит «держи узел»!

ПЕРВЫЙ ПИЛОТ
Думай! Думай так, чтобы раскалывалась голова! Будешь напряженно думать, и тебе должна открыться суть. Играй в «тепло - холодно»!
При техническом осмотре было совершено нечто такое, что двигатели не выдали нужную мощность. Вот здесь «тепло».
«Аны», а я летаю на «АН»-32, - это производство Киева. И техосмотр делала бригада производителя, все русские, даже не хохлы. Да ещё два моих придурка-техника болтались рядом, руки в карманах, мать их перемать.
«Аны» - это еще советские самолеты, последние, 91 года, «горбачевцы». Не могли же представители завода напортачить? Могли. За деньги могли всё! Или не могли.
В любом случае бортмеханик успел бы мне сообщить о любых отклонениях
при разбеге. На это у него было чуть больше двадцати секунд. Но он ничего не сказал. Значит «холодно». Последними словами бортмеханика было: «Параметры в норме!» Я часто произношу их про себя. Говоришь «параметры в норме» и улетаешь в вечность. Мне померещилось, что я медленно набираю скорость, но тоже никто из экипажа мне об этом не доложил. Потом командир украинского самолета скажет: «Ты как-то медленно бежал!»
Вот здесь «тепло». И перегруз, конечно, был. Перегруз есть всегда. Иди попробуй проверь! В 96 году за границей летало 140 наших самолетов, и все они летают с перегрузом, если, конечно, они не возят боливийский кокаин. Это замкнутый круг: командир отвечает за перегруз, который он сам не в состоянии проверить. А проверяют перегруз службы аэропорта, которые за него не отвечают, с нами не взлетают и ничем не рискуют. Уловка 22! Дайте 50 долларов чернокожему весовщику, и он напишет вам в документах тот вес, который вам нужен! Какая разница, что было написано в моих бумажках?!
Видимо, на борту было намного больше семи тонн. На большом аэродроме я бы, конечно, взлетел и с перегрузом, но АН-32 все-таки не вертолет.
Он с места не взлетает. Перегруз. «Тепло». Что греха таить, если был перегруз, то я мог это предвидеть. «Тепло». Но я ведь специально обратил внимание на амортизационные стойки, они были в порядке. И украинский борт находился совсем рядом, у них на глазах шла вся наша загрузка.
Никогда не поверю, что они хотели нам навредить!
И ещё: при передней центровке самолет шел бы клювом вниз, такого я не мог не заметить, но этого тоже не было.
Значит, перегруза или не было, или он был совсем ничтожным. Снова «холодно».
Не может быть бесконечной вины. Моя вина по регламентирующим документам только в том, что я не послал второго пилота следить за нашей погрузкой.
Только потому, что он поздно встал и ему было лень ехать в аэропорт с техниками. И он должен был побриться. Если ему вообще есть чего брить.
Но толку от него все равно не было никакого. Конечно, я виноват в том, что сам не взвесил каждый мешок, не пересчитал сам мешки, не набил каждый мешок зерном и рисом и не посмотрел, нет ли в зерне зарытых фаустпатронов и противопехотных мин.
Где я сейчас?
Ты ищешь себе оправдание. Не трать на это силы!
Предположить, что плохие люди рассчитали, что самолету будет не взлететь и он наедет на черных старух, - нет, этого я не могу. Слишком тонко.
Скорее всего, никакого вредительства вообще не было. «Холодно», всюду «холодно».
Предположить, что свое собственное посольство пыталось нас погубить, потому что мы работаем на партизан, - вот это, конечно, можно. Вполне разумное рассуждение! С наших станется. Но я так не думаю. Это, как в шахматах, съедание своего собственного белого короля. И я постараюсь этот вариант не рассматривать. Моим рассуждениям он ничегошеньки не даст, а завести может тоже слишком далеко.
Чутьё подсказывает, что на большом аэродроме я бы оторвался. В этом я почти уверен. А тут была коротенькая дорожка, в обрез. На такие аэродромы, да еще за копейки, западных летчиков не загонишь, вот поэтому нас и нанимают.
Или может быть всему виной какое-нибудь банальное разгильдяйство техников.
Вот здесь тоже очень, очень «тепло».
Следить за весом должен был мой арендатор. Действующие лица: чернокожий арендатор и белые поденщики. Но арендатор следил только за тем, чтобы мы не летали слишком пустыми.
Ничего не могу придумать. Украинцы – ведь это такие же мы, да еще у меня в самолете сидел их собственный украинский штурман. Этот штурман тоже больше не взлетит. Калека.
Когда он понял, что мы врезаемся, он побежал в хвост, и его там помяло.
Потом украинец отвалит через люк одним из первых и его увезут свои.
Быстро мы с ними стали «чужие» и «свои»! «Холодно». Всех проверяй. Даже родную маму. Мама была в Хабаровске – у неё алиби.
Опять прокручивай всё с осени. Я пригнал туда самолет и ввел экипаж - вводил командира и второго пилота. Из Москвы идут такие экипажи, что их приходится вводить за границей. Сплошной блат на блате, их мать. Вместо Братска или Абакана мы вводим их в Йоханнесбурге. Это еще те экипажи. И если вам, например, хочется слетать в Йоханнесбург и попробовать мозамбикских креветок, то за креветками лучше летать на иностранных самолетах, на «Боингах», хоть такие советы не очень патриотичны. А капитан воздушного судна, по определению, должен быть патриотом! Ведь у нас принцип, что ты Родине должен всё, а она тебе – ничего. И всё равно ты должен любить Родину до мозга костей.
Сейчас вторым пилотом у меня сидел слабый-преслабый мальчик, которого нельзя было никуда выпускать. Пустое место! За два дня до полета его прислали ко мне из Москвы. Попробуй от него откажись! И пилота получше, на другом конце земли, где-то в идиотской пустыне, мне тоже взять негде!
А докладывать об этом некому, потому что в руководстве нашей компании сидит в основном всякая сволочь, которая не выносит летчиков. Вот если бы им можно было иметь авиацию без летчиков! И самолеты с начальством летали бы сами! Блеск!
Стоп! Еще раз. Украинцы стоят и смотрят, как идет моя погрузка. Сколько до них? Нисколько. Рядом. И их штурман летит с нами. Нет. Все-таки, конечно, разумеется, это не они.
Американцы, которые заходили ко мне в камеру, говорили, что меня кто-то подставил.
Между прочим, это легко могли сделать и сами американцы! Стоп. Но все-таки мы работали не на коммунистов. Значит это не американцы.
А не могли ли меня сбить? Меня не могли сбить. Я не падал.
Не было ли кого-нибудь, кто должен был лететь с нами и сбежал? Стоп.
Такой человек был! Это был штурман из экипажа, который мы сменили. Он должен был вводить моего собственного штурмана, что ему на смену я привез с собой из Питера. Но москвич наотрез отказался с нами лететь. В последние три дня перед сменой старый экипаж практически не поднимался в воздух.
Кстати, почему?! Стоп! Разгадка может быть здесь! Опытного московского штурмана нужно было брать с собой обязательно.
Я просил на восьмое число оставить мне штурмана, только одного штурмана, но обязательно на весь день.
Там вообще никаких ориентиров: грунтовая полоса, средств радиотехнической ориентировки нет, маркировки – нет! Очень однообразный рельеф.
И карты мало, обязательно должна быть «провозка»: штурман, который там уже побывал, показывает «новенькому» весь путь. Вот в этом мне было отказано. В общем-то это плюнуть своему коллеге в лицо, хоть причины формальные для отказа были: штурман не хотел лететь, потому что у него кончился срок действия «свидетельства специалиста»! Прекрасная обоснованная причина! Правда, оно кончилось за месяц до нашего приезда! И весь месяц – декабрь москвич, знай себе, летал…
Но всё это несерьёзно: свинство, конечно, но не больше.
Разумеется, старый штурман ни при чём! И старый экипаж ни при чем!
Ещё не хватает, чтобы я стал сомневаться в своих товарищах! Хоть они, подлецы, и оставили мне самолет, скрыв часы налета. Но это всё мелочи.
Они не покушались на мою жизнь! А кто-то пришел именно за ней!
Где я сейчас?
Ты в бараке для VIP-заключенных. Для политических и для белых.
Звучит, как Вич-инфицированных. Для красных и для белых! Первый и последний раз в жизни я стал VIP-персоной. «Белый бвана»! Где ты сейчас, Вип-персона?
Я считаю, что мне сидеть еще целых полгода, но отряды Кабиллы уже подходят к Киншасе.
А сейчас уплываем назад: утро восьмого января 1996 года. Картина называется рождество в Экваториальной Африке. Европейский пилот в ослепительно белой форме подъезжает к своему современному турбореактивному лайнеру.
(Не будем называть мой лайнер его традиционной кличкой «чебурашка»!)
Седовласый черный лодмастер вручает пилоту каргоманифест. И все остальные сомнительные документы, в которых Ангола не прописана. Всё тип-топ.
Руку под козырек. Хорошего полёта! You are cleared for takeoff. Taking off. Поехали. Начинаем разбег.
Того, кто загружал мой самолет, «лодмастера» даже не отдадут под суд.
Администрацию авиакомпании - тоже не отдадут под суд. Но лодмастер - со всеми документами на груз, ведь он полетел с нами! Мистер «чёрный призрак»! Лодмастера зовут романтическим именем Адольф – это редкое имя даже для Конго. И он первый сбежит через форточку! Потом его допросят и отпустят. И Адольф поклянётся на Библии, что груз был в соответствии с документами. Или на Коране, на чем-то он, сволочь, клялся.
Стоп. Опытный, видавший виды лодмастер. При явном перегрузе он бы не полетел. Или полетел бы? Я не могу влезть в его буйную голову.
Если предположить, что перегруз был…
Чёрный ящик. Не знаю и, видимо, никогда не узнаю. Не много! Да, пока не очень много.

2
ПЕРВЫЙ ПИЛОТ
Катастрофа.
От взлета до торможения 43 секунды.
Ndola tower, this is 222622. How do you hear me?
222622 starting in 5 minutes.
«8 января 1996 года». Мы это докладываем магнитофону. «Летим в Мулунду, высота ...» - это последний пункт перед заирской границей, который я называю диспетчерам. Но черта с два! Никаких Мулунду, мы летим к повстанцам в Анголу. Система ценностей, сейчас мы её проверим. И заодно проверим свою жизнь. А также чужие жизни.
Start up, clearance. Проверим свою линию карьеры. Разрешите запуск. И любви. Диспетчер, разрешите запуск.
Разрешаю. Cleared to start.
Сейчас я совершаю все операции по запуску. Запустились. Включены генераторы, включены все потребители. Всё готово, жизнь благополучно близится к концу. Ready to taxi. Cейчас поедем к месту старта. Requesting taxi clearance.
Runway 12. You’re second to go after…
Вижу, вижу, передо мной стартует местный Дуглас!
Полоса 12. Номер полосы пишется за зеброй, обратите на неё внимание, когда вас отправят в командировку в Саратов. В Пулково вы выруливаете на 28-ю. Это значит, что полоса залегает под углом в 280 градусов – это направление вашего ухода в небо. Мне теперь эта цифра только снится. 222622 cleared to holding position.
Стоим на рулежной дорожке.
Я буду тормозить 3 или 4 секунды, и это произойдет совсем скоро, всего через несколько минут. Я рассказываю о том, как за три секунды рушится всё здание жизни.
Line up position.
Небольшой экскурс в темный карман времени, всего на три секунды.
Ready to take off. Сейчас постарайтесь не торопиться. Взлёт- это момент истины. И момент просветления, когда вы вспоминаете закон Бойля-Мариотта.
Или вам становится понятно, почему вокруг Солнца вертится Земля и почему люди такие, а не другие. А напоследок всё, что вы наворотили в своей жизни, совершает перед вами настоящий парад-алле.
Для меня очередной взлет не был ничем. Это был момент, когда я вёз партизанам Анголы банки фасоли и итальянские макароны. Макароны очень укрепляют революционный дух повстанца.
Борт «ту-ту-ту-сикс-ту-ту реди ту тэйк оф». Мы готовы.
You are cleared for take off.
Taking off. Поехали. Начинаем разбег. Командир смотрит в этот момент только на осевую. 100. 110.
Скорость нарастает!
«Рубеж!» - это говорит штурман. Это значит, мы достигли 165 км в час, и если отказал один из двигателей, мы все равно должны взлетать. Англичане называют его «point of no return».
В этот момент командир говорит вслух: «Продолжаем взлёт!»
Штурман: «180.190.200. Подъем». Дальше штурман должен сказать «отрыв», но отрыва не было.
Еще раз считайте: самолет побежал, а на сороковой секунде я прекратил взлет и начал тормозить. Или на 39-й. А на сорок первой секунде самолет уже стоял.
Послушайте еще раз!
Самолет бежит, разбегается. Я создаю угол атаки.
Потом беру штурвал на себя, и он должен поднять переднюю ногу. Должен.
Он не поднял переднюю ногу. Я успел прореветь второму пилоту Бучкову:
«Помогай тянуть штурвал!», хоть чем-то он мог мне помочь?! Спеть колыбельную песню. Я уже сам начал экстренное торможение. Я полностью взял штурвал на себя. И сразу начал тормозить.
Все это абсолютно скоротечно. Еще первый пилот должен крикнуть бортмеханику:
«РУД ноль, винты с упора, тормозим…». И приказ экипажу: «Прекращаем взлет, экстренное торможение!»
Если бы я стал произносить эти заклинания, мы бы успели проехать еще метров пятьсот… я сам РУДы убрал на ноль и крикнул: «Снимай винты с упора!» Но может быть, за секунду до смерти бортмеханик Андрюша тоже принял правильное решение и пытался сделать это сам. Подсознательно я знал, что нам конец.
Все похолодело.
Неотвратимое наступило.
Два рычага вниз.
Аварийные тормоза расположены страшно неудобно, они под ногами у бортмеханика.
А ты летишь как пуля из ствола.
Остановить ее нельзя.
В это время мы уже вспороли какую-то грузовую машину и начали скачки по палаткам.

(Продолжение в след. номере)