Война... в гостиницах, ешивах, кафе

“Натания”. Коротким, скорбно произнесенным, словом встречает меня тетя Роза.
География стала историей страны. Я только что возвратилась из экскурсии по городу Иерусалиму, белокаменному чуду мира. Мы ходили по, казалось, мирным (а в действительности притихшим - перед боем) узким и широким улицам, где шабатовская праздность соседствовала с ритмом городской прозы.
Ярко светило солнце...
“Натания”, - повторяют все присутствующие в квартире и снова поворачиваются к экрану телевизора, где диктор непонятной мне гортанной скороговоркой комментирует происшедшее несколько минут тому назад событие: террорист- смертник расстрелял мирно отдыхающий народ у гостиницы на набережной Натании. [!]
Понимаю только реплику присутствующего в комнате, вижу на экране раненых, бегущих, кричащих людей.
- У нас, в центре города, пока тихо, - говорит тетя Роза. Рядом резиденция Ариэля Шарона, все охраняется.
И в этот момент гремит взрыв! Совсем рядом. Все вздрагивают, прислушиваются. Тихо. Я уже думаю, что звук взрыва всего лишь бутафорская реакция на тетину реплику. Но... то, что во всем мире может быть бутафорией, здесь жизненные реалии. Еще секунда и за окном заорали сирены амбулансов, полицейских машин, а на экране телевизора появилась схема нашего микрорайона, где мигающая красная точка указывала место только что происшедшего теракта в ста метрах от нашего дома. И в восьмидесяти, как сказал диктор, от резиденции премьер-министра Израиля. Террорист вошел в кафе “Момент”, взорвал себя и всех, кто находился рядом. Несколько минут спустя израильские телевизионщики ведут репортах с места события. На экране сердце разрывающий хаос. Но спасатели действуют быстро и слаженно горький опыт. Раненых вносят в скорые. Парень лет семнадцати лежит на носилках, закрыв лицо руками. Женщина падает в обморок, ее подхватывают, ведут к машине...
Журналисты окружили появившегося в спортивной футболке мэра Иерусалима господина Ольмерта, который все повторял: “Это война...”
Слово милхама одно из немногих ивритских слов, появившихся в моем скудном словарном запасе с первого дня моего израильского отпуска. Мэру задают вопросы, мне переводят его ответы. Он говорит, что невозможно закрыть двери всех кафе, ресторанов, гостиниц, ешив...
В ешиве несчастье произошло за два дня до этого взрыва. Террорист ночью пробрался в здание, открыл беспорядочную стрельбу из автомата. Четверо старшеклассников погибли. Мальчикам было всего по восемнадцать лет...
Всего один день, 8-го марта, короткая передышка. 9-го, в течение одного часа, два теракта: Натания и Иерусалим. С еще не выясненным количеством жертв. В Иерусалиме называлась цифра 6. Потом 9. Последнее сообщение 11.
Последнее ли?
Телерепортаж продолжают из госпиталя, где кадры напоминают известный сериал «Эмерженси рун». Но здесь, в отличие от фильма, все настоящее: и те, кого не удастся спасти, умрут. И слезы будут родные над ними лить настоящие. И потому страсти здесь тихие. Только глаза кричат...
Я видела такие глаза днем раньше у женщины, стоящей рядом со мной у Стены Плача. Я искала щелочки между камнями, чтобы вложить туда записки с просьбами о благополучии и здоровье, а эта религиозная израильтянка молила Б-га
о жизни.
Жизни своих детей, жизни Израиля. У них нет другой земли. Им не у кого просить статуса беженца. Здесь родились и умерли все их предки. А если и не здесь?
- Я буду защищать каждый сантиметр этой земли, - сказал без пафоса сын моей подруги Феликс Вайнштейн, родившийся в Западной Украине и еще лет десять назад не знавший, как выглядит эта земля.
Земля Б-жественная. Мой добровольный экскурсовод Юлик Батлан, влюбленный в город, в котором очень непросто, прожил десять иммигрантских лет, строя дороги.
И возил меня по ним в изумительные уголки и на вершины холмов, с которых город белокаменных узоров казался макетом рая.
- Видишь эту часть, где много зелени, цветов, где дома покрыты красной черепицей? Это еврейский квартал Гило. Слева, где голые скалы, арабская деревня, из которой летят пули в Гило, А сейчас мы поедем туда, где стреляют, - говорит будничным голосом Юлик так, словно приглашает меня на чашку кофе.
Машина круто сворачивает вправо и мы едем по серпантинной дороге к Мемориалу Кеннеди, минуя въезд в арабскую деревню, из которой, как сказал Голик, летят пули в мирный город. Я вспоминаю обещание, данное главному редактору, обходить опасные точки. Но машине развернуться негде. Мы едем вперед.
Простите, редактор.