Я живу в Бруклине, работаю на Стэйтен-Айленде, превеликое множество раз бывал на Манхэттене и неоднократно ездил в Квинс. И только на землю Бронкса нога моя не ступала ни разу за те почти девять лет, что я живу в Нью-Йорке. Конечно, я проезжал через этот район города, когда ездил в upstate, но ни разу там не останавливался и не выходил из машины. Недавно я решил, что пришла пора побывать и в Бронксе. Целью своей поездки я выбрал восточное побережье этого нью-йоркского боро, где раскинулся Пелхэм-Бей Парк. На его территории находится музей-усадьба Бартоу-Пелл, куда я и отправился на машине. На дорогу из Бенсонхерста до восточной части Бронкса у меня ушло немного меньше часа. Миновав Throgs Neck Bridge, я минут через десять оказался около невысокого каменного заборчика, огораживающего территорию усадьбы. Площадка для парковки находилась внутри, прямо позади массивного помещичьего дома, сложенного из серых гранитных блоков.
Дом стоял посреди прекрасного парка, больше похожего на лес. Все вокруг было завалено глубоким белым снегом, голые ветви деревьев четко рисовались на ярком, голубом небе, и только разлапистые ели, увешанные снежными гирляндами, сверкали сквозь них лакированными зелеными иголками. Морозный воздух был чист и прозрачен. Стояла необыкновенная тишина. Вокруг было сказочно красиво. Недолго думая, я пустился в путь по девственным сугробам, проваливаясь в снег чуть не до колен, чтобы выбрать наиболее удачную точку для фотографирования. Благо, на мне были сапоги.
Снаружи массивное здание усадьбы выглядело внушительным, но не очень красивым. Как в свое время говорили в Союзе, «без архитектурных излишеств». Может быть только веранда с ее высокими, дугообразными поверху окнами выделялась на общем, довольно скромном фоне. Зато внутри оказалось очень интересно и красиво благодаря заботливо сохраненным интерьерам середины позапрошлого века. Однако история усадьбы началась значительно раньше.
В XVII столетии на северном побережье Лонг-Айлендского пролива находилось множество индейских поселений. Здесь жили индейцы из племени сиваной. В 1654 году английский врач из Коннектикута Томас Пелл купил у сиванойских вождей обширные земли, которые включали в себя почти всю нынешнюю территорию Бронкса и часть графства Вестчестер. Через 12 лет после этого он получил разрешение от короля Англии на строительство здесь усадьбы. Спустя десять лет уже племянником и наследником предприимчивого врача Джоном Пеллом здесь был построен большой помещичий дом, в котором жило несколько поколений представителей этой семьи, пока поместье не было разрушено во время Войны за независимость. Его руины в качестве приданого были принесены Джону Бартоу его невестой Анной Пелл. В 1813 году имение было продано жене голландского посланника в Нью-Йорке. В качестве свидетеля этой сделки выступал известный американский политический деятель, вице-президент США при Томасе Джефферсоне, Аарон Бурр, который убил на дуэли 1-го секретаря казначейства Соединенных Штатов Александра Гамильтона. Бурр был родственником семьи Бартоу.
Однако поместье относительно недолго находилось в посторонних руках. В 1836 году оно было выкуплено Робертом Бартоу – внуком Джона. Вот тогда-то и было начато строительство того помещичьего дома, который сохранился до сих пор. Семья Роберта Бартоу, занимавшегося производством писчебумажных принадлежностей и продажей книг, въехала в свое имение в 1842 году.
Почти через полвека после этого земли вместе со всеми постройками были выкуплены у представителей семейства Бартоу городским властями Нью-Йорка, которые планировали создать здесь в будущем Пелхэм-Бей Парк. Однако, дело двигалось очень медленно и последующие четверть столетия усадьба, оставшаяся без присмотра и ухода, разрушалась. Из более чем дюжины сооружений, стоявших на берегу Лонг-Айлендского пролива и представлявших архитектурную и историческую ценность, сохранилось одно единственное – усадьба Пелл-Бартоу, как ее стали называть.
Только в 1914 году группа состоятельных ньюйоркцев создала Международный клуб садоводства, одной из задач которого было восстановление и сохранение старой усадьбы. Были собраны деньги, дом отреставрирован, обновлены интерьеры, отремонтирована и добавлена мебель, приведен в порядок парк.
Через двадцать с лишним лет после этого красоты и удобства усадьбы были по достоинству оценены тогдашним мэром Нью-Йорка Фиорелло ЛаГвардия. Летом 1936 года он перенес свой офис из Нижнего Манхэттена в бронксовский Пелхэм-Бей Парк в усадьбу Бартоу-Пелл, превратив ее в летний Сити-Холл. Мэр занял южные апартаменты, его секретари размещались в столовой и еще нескольких небольших комнатах, а около дюжины репортеров и газетчиков, постоянно пребывавших в Сити-Холле, были изгнаны в бейсмент.
Не имея возможности уйти в отпуск или отпустить своих сотрудников, ЛаГвардия спасался здесь от летней жары, работая по семь часов в день с небольшим перерывом для плавания. Приезжавшие туда многочисленные визитеры с трудом верили, что это место является частью величайшего города Америки, а не сельской глубинкой.
В 1946 году в старом помещичьем доме открылся музей, где была выставлена для обозрения публики мебель, образцы декоративного искусства и картины первой половины XIX века.
Нужно сказать, что в живописи в доме Бартоу разбирались очень неплохо, хотя бы уже потому, что двоюродная сестра Роберта Бартоу Мария была замужем за выдающимся американским художником, основателем всемирно известной школы ландшафтной живописи «Hudson River School» - Томасом Коулом.
На первом этаже усадьбы находится сдвоенный зал для приемов. Здесь представлены великолепные образцы мебели, посуды и канделябров позапрошлого века. Потолок украшен прекрасными лепными розетками, из центра которых свешиваются очень красивые хрустальные люстры.
На стенах большинства комнат усадьбы висят многочисленные жирандоли. Эти фигурные подсвечники для нескольких свечей с хрустальными подвесками и бронзовыми рельефами прикреплены к округлым выпуклым зеркалам, которые служили рефлекторами, отражающими и усиливающими свет.
Из всех внутренних помещений необыкновенно привлекательной показалась мне в тот ясный, зимний день веранда с высокими, от пола до потолка окнами. Когда я зашел туда, она была залита солнечным светом, а из окон открывался прекрасный вид на заснеженный сад, вечнозеленые кусты и хвойные деревья, на голубое небо и скованные у берегов льдом серые воды океана.
В музее сохранены не только предметы обстановки, которыми владела семья Пелл-Бартоу, но и образцы мебели, которые были позаимствованы из коллекций Метрополитен музея, бруклинского и нью-йоркского городских музеев, а также из частных собраний.
Одним из таких шедевров является кровать с пологом работы Шарля Оноре Ланьера. Этот великолепный краснодеревщик сформировался как мастер в конце XVIII – самом начале XIX веков в Париже. В 1803 году он эмигрировал в Америку. В отличие от своего знаменитого американского современника Дункана Файфа, широко известного в Соединенных Штатах в качестве американского Чиппендейла и любившего быть в центре общественного внимания, Ланьер, поселившись в Нью-Йорке, не обзавелся большой мастерской, но нашел свой стиль мебельного дизайна, оказавший заметное влияние на вкусы его американских клиентов. Он был усерден при создании любых предметов домашней обстановки от самого начала и до конца. Ланьер проявлял невероятное чутье при выборе пород дерева для своих изделий, был точен при использовании облицовочных материалов, имел верный глаз, когда работал над резными деталями, очень скрупулезен и тщателен при финальной отделке и установке металлических накладок и украшений.
И хотя не осталось никаких описаний этого человека, а также бухгалтерских или каких-либо иных книг из его мастерской, сохранившиеся произведения мастера позволяют судить о нем как о замечательном художнике и дизайнере. В своих изделиях он умело сочетал французский стиль с американскими и английскими веяниями тогдашней моды. Однако, как нередко это бывает, по достоинству Шарль Оноре Ланьер был оценен достаточно поздно, только в 60-х годах прошлого века.
Рядом с просторным домом, в котором жили владельцы усадьбы, находится конно-каретный двор, сложенный из гранитных блоков. Это единственное сооружение такого рода, сохранившееся в районе Большого Нью-Йорка. В почти кубической формы трехэтажном здании сохранились помещения для карет, стойла для лошадей и сеновал. К сожалению, конно-каретный двор открыт для посетителей только с апреля по октябрь. Однако могу засвидетельствовать, что усадьба Бартоу-Пелл прекрасна в любое время года. А в начале февраля, в не такие уж частые здесь морозные дни, она выглядела, как настоящая заснеженная королева.