МЕДИЧИ: КРЕСТНЫЕ ОТЦЫ РЕНЕССАНСА

ЗА ФАСАДОМ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Скандал не последовал, а предшествовал этому четырехчастному сериалу о флорентийской семеечке Медичей, банкирах, мафиози, интриганах и покровителях искусств. Собственно, это телешоу по паблик ТВ и называется вполне современно, хоть и относится к 14-15 векам: «Медичи: крестные отцы Ренессанса».
Вполне в духе Марио Пуцо и Фрэнсиса Форда Копполы: авторы зашли к истории Ренессанса с черного хода и показали не только достижения Боттичелли, Брунеллеско, Микеланджело, Леонардо да Винчи и других художественных титанов, но и заговоры, убийства, кровь и деньги, на которых взошла эта величайшая эпоха в истории искусств. Контраст и в самом деле разительный: струящиеся, неземные фигуры на полотнах Боттичелли и потоком льющаяся кровь – все равно из Медичей или их клятых врагов. Фасад и изнанка.
К примеру, история:о том, как флорентийскому ростовщику Джиованни удалось заработать начальный капитал и основать банкирскую династию Медичи: ему случилось одолжить деньги бывшему пирату Балтассаре Сосса, и тот в 1410 году стал Папой Римским и объявил Медичей банкирами Бога. А спустя еще сто лет один из Медичей, тоже Джиованни, сам становится Папой под именем Лео Десятого. К тому же роду, кстати, принадлежала и французская королева Екатерина Медичи.
Сами по себе эти факты более-менее известны, и извлекаемый из подобных сопоставлений высокого (искусства) и низкого (реальности) эффект вполне приемлем как для коммерческого, так и для общественного ТВ. Вопрос в том, как эти факты поданы, то есть в самом подходе к истории, в избранном тележанре. Сам прием драматизации давно уже стал неотъемлемой частью исторических и биографических передач Би-Би-Си, передаваемых у нас по паблик ТВ. Однако главным в таких передачах до сих пор был нарратив, рассказ, повествование, а театральные реконструкции привлекались в качестве иллюстраций – как живые картинки. На этот раз эти негласные пропорции нарушены, и живые картинки, музыкально усиленные, перекрывают и застилают голос рассказчиков-историков.
Само собой, когда мы смотрим псевдоисторические реконструкции Голливуда и коммерческого ТВ, то с них и спрос невелик – мы судим о них по их собственным законам, хотя там искажения таковы, что история попросту неузнаваема. Иное дело – любимое «высокобровыми», как здесь у нас говорят, а по-русски интеллигентными телезрителями паблик ТВ, последняя отдушина культурной аудитории при всеобщем засильи масскультуры. К нему и счет иной. Скандал в этом благородном семействе был вызван тем, что пропорции соблюдены не были, кровь потоком полилась по экрану, и как результат возник некий гибрид занимательной истории и триллера-хоррора. Хор критиков: поп-арт, китч, вульгаризация, бесстыдство.
Позвольте мне с этим не согласиться.
Не могу сказать, что знаток Ренессанса, но кончал когда-то факультет теории и истории искусств Академии художеств, Италию обожаю и объездил ее вдоль и поперек, а Флоренция и вовсе дом родной, так часто я в ней бывал и живал.
В моей библиотеке итальянских альбомов больше, чем любых других. Об Италии я сочинил два рассказа - «Объяснение в любви» и «Смерть монахини», повесть «Путешественник и его двойник», даже эпилог моего детективного романа «Матрешка» происходит в Италии. Я околдован этой волшебной страной, влюблен в нее по уши, как в женщину: “Cara, cara Italia”. Кстати, предсмертные слова Модильяни. Вослед другому италофилу, Стендалю, назвал бы себя дилетантом, убрав негативный нагар с этого слова.
Последний раз во Флоренции жил в плохоньком альберго, зато в самом центре, в минуте ходьбы от пьяццы Синьория, где происходили главные события в жизни этого чудного города, описанные Никколо Макьявелли, знаменитым автором классического политического трактата «Государь», в другой его книге - «История Флоренции». Хоть во многом знании и много печали – кто посмеет спорить с царем Соломоном? - но с другой стороны, как тонко заметил Набоков: знанием отверстые зеницы.
На улицах и площадях Флоренции оживает ее прошлое – славное, великое и кровавое. Именно этот принцип «живого прошлого» и положен в основу фильма о Медичах, патронах Флоренции. Мы не только слышим ее историю, мы ее видим, она визуальна, наглядна и трагична. Перед нами – да, с помощью актеров – разыграна великая историческая драма Флоренции, с ее духовными и художественными взлетами, предательствами, убийствами. Мы видим, как бежит из тюрьмы и из города Козимо Медичи, дабы избежать казни, и как триумфально возвращается обратно, чтобы возглавить этот великий город: “Money talked and Kosimo walked”, - вполне в нынешнем духе да еще в рифму говорит один из ведущих, и я оставляю эту фразу без перевода. Мы видим, истекающих кровью сыновей Козимо, убитого Джулиана и подранка Лоренцо, который, чудом выжив в этой кровавой бане, вошел в историю как Лоренцо Великолепный: сам поэт, покровитель художеств, друг художников, возлюбленный (по слухам) Микеланджело, которого понуждал лепить статуи из снега.
Лоренцо умирает в сорок с небольшим, покаявшись на смертном одре перед монахом-доминиканцем Джироламо Савонаролой в разграблении Вольтерры, в насилии там девушек и прочих грехах. Власть переходит к этому аскету, флагелланту, догматику и смертолюбу: «Мы живем, братья, чтобы научиться уменью хорошо умирать», - говорил Савонарола. Его называли «беснующимся», он порицал преклонение перед античностью, сам цитировал только Библию, осуждал коррупцию, ростовщичество, распутство, гомосексуализм и вообще все плотское, будучи сам уродцем, которого презирал собственный отец (его отношения с отцом, включая покаянное сыновнее письмо, воспринимаешь по аналогии с контроверзами Кафки со своим папашей – перекличка через столетия).
Во Флоренции происходит идеологический откат, наступает реакция, образуется перерыв, пауза в ее истории. В короткое время Савонарола превращает цветущий ренессансный город в средневековый монастырь. И вот уже летят в огонь «суетности» - драгоценности, книги, собранные при либеральнх банкирах (в Сан Марко была первая публичная библиотека Италии). Среди сожженных книг -
«Декамерон» Боккаччо. И вот уже сам Боттичелли, по доброй воле, под влиянием истовой идеологии бросает в костер свою картину. Все это происходит на глазах телезрителей и весьма впечатляет. Вплоть до трагического конца Савонаролы: ареста, суда, казни.
Сама судьба Савонаролы парадоксальна. Свести его деятельность к мракобесию было бы упрощением. У него было много последователей, включая Микеланджело, их называли piagnoni, плаксами – по контрасту с радостным, ликующим, бесшабашным отношением к жизни ренессансцев. Его самого можно счесть несостоявшимся Торквемадой, но некоторые, наоборот, считают его неудавшимся Лютером, реформатором церкви и обличителем папской коррупции. «Папа может заблуждаться», - настаивал Савонарола на погрешимости папы. Когда от него отступились взрослые, он сплотил вокруг себя детей, которые по его наущению, измывались, доносили, преследовали взрослых. Его дело было проиграно, но, как Сократ, он отказался бежать из город, который превратил в детскую республику. Он прошел огненную пробу на истину – его должны были сжечь, но ливень смочил горючие вещества. Тогда он был повешен, а сожжен был его труп.
Конечно, главное достоинство этого сериала не «живые картинки» и не ожившие ренессансные фигуры, а сложные, противоречивые, оксюморонные характеристики, когда нет носителей добра и зла по отдельности, но в каждом есть добро и зло. Вот, к примеру, просвещенные Медичи предают Галилея, и тот смиренным поканянием спасает себе жизнь (в отличие от Джордано Бруно, сожженного на костре в центре Рима за схожие взгляды). Или взять строителя Домского собора Филиппо Брунеллеско, великого архитектора, новатора, мыслителя. Но одно, когда его голова работает над созданием купола либо открытием перспективы в изо, а другое, когда занята покорением соседней Лукки. Вот что пишет об этом курьезном предприятии Никколо Макьявелли:
«Он утверждал, исходя из местоположения Лукки и особенностей реки Серкьо, что город этот легко было бы затопить, и с такой уверенностью всех в этом убеждал, что Совет десяти постановил проделать такой опыт. Однако из этого не вышло ничего, кроме смятения в нашем лагере и успеха для осажденных. Ибо жители Лукки повысили с помощью плотины уровень того места, куда отводили воды Серкьо, а затем однажды ночью открыли канал, по которому поступала вода,
вследствие чего вода эта, встретив на пути своем препятствие – воздвигнутую луккцами плотину – устремилась в отверстие канала и разлилась по равнине, так что наше войско не только не смогло приблизиться к городу, а вынуждено было даже отойти».
Понятно, я, как сторонний зритель, на стороне луккцев и радуюсь, что коварству флорентийцев был положен предел, а замысел гениального Брунеллеско потерпел фиаско. Зато ему удался новаторский, смелый, рискованный купол Домского собора, и это куда более важно в исторической перспективе, чем осада Лукки. Бог с ней!
«Как много дум наводит он» – мог бы я романсовой строкой определить эффект этого провокативного телесериала о благодетелях и злодеях Медичи.