Вопросы на которые «РБ» попросил ответить журналистов

1. Почему вы решили стать журналистом?
А. Чтобы «глаголом жечь сердца людей»?
Б. Потому что эта профессия показалась для вас самым удобным способом зарабатывать деньги?
В. Потому что вы хотели постоянно быть в центре общественного внимания?
2. Всегда ли вы бываете откровенны в своих статьях, не идете ли на поводу у общественного мнения, опасаясь критики в свой адрес, то есть наступаете на горло собственной песне, не желая усложнять себе жизнь?
3. Как вы относитесь к коллегам по цеху, готовы ли пожать им руку и сидеть за одним столом, если их мировоззрение не соответствует вашему, если их точка зрения отвергается вами на корню?
4. Считаете ли вы себя принципиальным человеком, готовым отвергнуть любые посулы, если они противоречат вашим убеждениям?
5. Готовы ли вы получать меньшую зарплату при условии, что вам позволят в своих материалах оставаться самим собой? Каково ваше мнение к ангажированным журналистам?
6. Людям вашей профессии нередко приходится быть в гуще событий в прямом смысле этого слова. Согласитесь ли вы поехать в так называемые «горячие точки», рискуя при этом собственной жизнью?
7. Если в ваши руки попал сенсационный материал, связанный с сильными мира сего, согласитесь ли вы на его публикацию, если за этим могут последовать санкции в отношении вас?
8. Кто является для вас образцом настоящего журналиста? Не ловили ли вы себя на мысли, что немного завидуете успеху и славе своих более известных коллег?
9. Если бы вам предложили пожизненный пенсион с условием никогда больше не подходить к компьютеру или письменному столу, пошли бы на такую сделку?

МИХАИЛ ТРИПОЛЬСКИЙ
1. Честно говоря, профессия журналиста вообще не входила в мои планы. Мечтал быть профессиональным историком, заниматься проблемами Древнего Востока. Но жизнь распорядилась по-иному. Журналистика - довольно нелегкий кусок хлеба, если вы не состоите в штате какого-либо издания. Прокормиться ею - задача архисложная. Лично мне, до того как я стал работать в «Русском базаре», приходилось писать не меньше двух статей в день, выходило где-то с десяток в неделю. Предлагал их разным изданиям, так и жил. С другой стороны, журналисты - как актеры, им трудно творить без обратной связи, в данном случае, не имея контакта с читателями. Ценю любой отклик, даже негативный, даже бранный. Пока меня читают - я существую, как журналист. Если же удается иногда «глаголом жечь сердца», считаю такую статью особенной удачей.
2. В какой-то степени я уже ответил на этот вопрос выше. Да, конфликтов с читателем не боюсь, хотя специально их и не ищу. Не согласен, когда намекают, что журналистика - вторая древняя, чем-то сродни первой, - это вздор. Все зависит от людей. Если человек пришел в журналистику только зарабатывать деньги, он действительно способен продаваться, лишь бы больше заплатили. Да, я знаком с несколькими такими «акулами пера», но между нами - пропасть.
3. При этом я не побрезгую сидеть с ним за одним столом и руку подам. И не потому, что по природе садомазохист. Мы ведь журналисты, как говорится, одной крови, одна, пусть и не дружная, но семья. А в семье, как известно...ну, вы поняли. А кровь, она ведь разная бывает: у одних она голубая, у других красная, у третьих - белая, у четвертых - черная.
4. Принципиальный ли я человек? Наверное, даже слишком. Мешает ли это в жизни? В какой-то степени. Мог ведь довольно быстро из внештатников стать кадровым сотрудником какой-либо редакции. Однако писать под диктовку, писать то, что душа и разум отвергают, - выше моих сил. Говорю, как на духу.
5. Нет-нет, меня купить невозможно, но и заставить, думаю, тоже. Боюсь только одной ситуации: когда от моего решения написать что-то противное моему естеству зависела бы судьба моих близких. Дай Бог, чтобы этот момент никогда не наступил...
6. Согласился бы я поехать в так называемые «горячие точки»? Честно скажу, не знаю. Ребята, которые выполняют такие задания, - это особые представители нашей профессии. Ими ведь движет нечто больше, чем профессиональный долг. И даже не жажда славы, хотя от нее многие из них не откажутся. Здесь что-то другое, оно в крови заложено, с этим нужно родиться. Как у Горького: безумству храбрых поем мы песню...
7. Соглашусь, после тщательной проверки всех фактов.
8. Мое жизненное кредо - не сотвори себе кумира. Между тем я с большим уважением относился к двум, рано ушедшим из жизни журналистам: Юрию Щекочихину и политическому обозревателю нью-йоркской «Дейли ньюс» Эрику Нельсону. У них было чему поучиться. Последний оказал, не скрою, заметное влияние на мое либеральное мировоззрение.
9. Нет, не пошел бы. Нагим ты приходишь в этот мир, нагим из него и уйдешь...

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА
В моем случае вопрос не стоит - «Почему вы решили стать журналистом?», а - «Почему вы стали журналистом?» Отвечаю: «Поневоле». По двойной неволе. Я всегда, с позднего детства, воображала себя писателем. Никогда поэтом, только прозаиком. Это была навязчивая жгучая идея. По ряду причин прозаиком на родине я не стала, не успела, хоть и написала пару вещей. Стала литературным критиком. Смею думать - неплохим. Это была первая неволя.
В краткий период нашего диссидентства мы с мужем образовали в Москве первое в советской истории независимое информационное агентство «Соловьев-Клепикова-Пресс», наши регулярные бюллетени широко печатались в мировой, главным образом, американской печати, а однажды статья про наше пресс-агенство вместе с портретом его основателей появилась на первой странице «Нью-Йорк Таймс». В обратном переводе наши сообщения и комментарии возвращались в Россию по вражьим голосам. Это была первая и довольно опасная вылазка в журналистику. Слава богу, обошлось.
Журнализмом всерьез занялась в эмиграции. Статьи в ведущих американских газетах и журналах, позднее - в русскоязычной прессе, политологические книги (совместно и опять под нажимом Владимира Соловьева) - это был неплохой, хотя и трудоемкий способ зашибить сперва копейку, потом - большие деньги, а потом (и теперь) - снова коъпейку. Сладость была в том, что работала (так думалось) все-таки на ниве любимой словесности, по словесному ведомству.
Статьи пишутся не для себя и не в стол, а - на публику. Газета по жанру своему - публичный дом, где читатель выбирает, что ему по вкусу и интересу. В газетных статьях - гул диалога, убеждения, скандала, спора. Лучшие из них - мухи-однодневки, но они делают погоду на этот день. Это я к тому, как трудно журналисту, не нашедшему себе читателя. Он обречен на монолог, на онанизм, противоестественный в его профессии.
Не обязательно метить в кумиры читающей публики. Кумирство это дорого обходится - как балерина день-деньской на пуантах. Но любой журналист идет на связь с читателем, прямо заявляет о своих намерениях общаться. Где есть таланты, там есть и поклонники. И очень желательно, чтобы эти поклонники не страдали застенчивостью или косноязычием, а выражали свое преклонение перед любимым журналистом во всеуслышание и почаще. Любому газетчику необходима эта смычка с читателем. Без читательской поддержки (плюс, минус - без разницы) он теряет пафос и самоуверенность, совершенно необходимые в его ремесле.
И, мне кажется, если журналист намерен жечь сердца людей «глаголом», то он работает не по своей специальности. Это старинная и даже древняя привилегия поэтов. Изначально, у Пушкина, пламенное витийство относится к пророку, иносказательно - к поэту, но никак не к журналисту. У журналиста под рукой совсем другие зажигательные средства для публики. Задача газетчика - информационная, просветительская, расследовательская или комментаторская. Точка.
Что значит «на поводу общественного мнения»? Это советский штамп, когда общественного мнения не было вовсе, а темы и сюжеты спускались сверху, директивно. Помимо того, что в демократическом обществе «воленс-неволенс» приходится относиться с уважением к общественному мнению, есть еще понятие спроса и предложения, которое к журналистике относится, как и к любой другой экономической сфере. Журналистика - профессия ельная, отчасти - сдельная и часто - по заданию. То есть - принудительное занятие, и переводить его в область свободного творчества негоже. Тем больше требуется честности, смелости, остроумия, таланта, чтобы придать заданию, принуждению - непринужденность личного порыва.
И журналист в современном обществе - не выше и не ниже, а его часть. По сути, он и есть общественное мнение, от которого зависит, которое отражает и которое - в какой-то мере - создает. А пишу я исключительно о том, что мне самой интересно, полагая, что это интересно и читателю. Поэтому вопрос об откровенности или зажатости в моем случае не стоит. Стоит вопрос о качестве, о мастерстве, о содержательном наполнении. А сознательно вводить читателя в заблуждение противоположно задачам журналистики как таковой.
Само собой, я готова, если надо, посидеть за одним столом с коллегой, чье мировоззрение не соответствует моему, пожать ему руку. А как же иначе? Уж больно скучно и неплодотворно общаться только с единомышленниками. Если, правда, не готовишь с ними какой-нибудь жуткий заговор, но это уже из политики. Убеждена, что из пуриста, из ортодокса, из косного, пусть и страстного, человека дельного журналиста не получится. Непременное условие этой профессии - восприимчивость к целому спектру мировоззрений, суждений, позиций, взглядов. Мы живем в свободном обществе, и наличие собственного мнения у его граждан - условие существования демократии.
Понятие «нерукопожатный» опять-таки из совкового словаря. Тем более должен быть толерантным журналист, которому чужое, противоположное мнение интереснее собственного. Дэн Разер из Си-Би-Эс брал интервью у Саддама Хусейна за пару месяцев до начала войны в Ираке. Думаю, любой журналист, независимо от взглядов, помчался бы в пещеру на афгано-пакистанской границе взять интервью у Бен Ладена. Никому не известно, каких политических взглядов придерживаются три главных анкормена теленовостей - Том Брокоу, Дэн Разер и Питер Дженникс, за кого они голосуют на выборах - за демократов или республиканцев, сторонники они войны в Ираке или противники. А если бы они проговорились, потеряли половину своей аудитории. Их показной, мнимый нейтралитет делает их новостные программы популярными. А любая тенденциозность вызывает противоположный эффект. В журналистике высказывать свои взгляды могут - по определению - только комментаторы. Принципиальность журналиста не в том, чтобы отстаивать свои личные принципы, но в том, чтобы - как на суде - говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Само понятие ангажированного журналиста в американской журналистике - устарелое, старомодное. И быть ангажированным журналистом не только стыдно и неинтересно, но и невыгодно. Как известно, это - для одноразового употребления. А потом выбрасывают за ненадобностью.
Другая крайность - журналист в «горячей точке». Журналистика была и остается одной из самых опасных профессий, число убитых журналистов - когда шальной пулей, а еще хуже заказной - действует на меня удручающе. А сколько еще журналистов, чье убийство не доказано и идет за случайную смерть. Сильно переживала гибель неугодного властям Артема Боровика, неплохо его знала. Он был первоклассным журналистом, с огромным и разносторонним опытом выживания среди волков. Та его работа требовала мужества, он отвечал отчаянной вызывающей смелостью, и кто-то однажды принял его вызов. Что он погиб насильственной смертью - не сомневаюсь.
Сама бы, понятно, не хотела работать под угрозой смерти. Тем более, такой опыт у меня был, когда функционировало агентство «Соловьев-Клепикова-Пресс». Прослушивались наши телефоны, у дома дежурила черная волга с затемненными стеклами, куда бы ни шли - за нами хвост, нам многократно угрожали. Как-то вызвали меня в соседний дом как бы за водопроводчиком, и в полуметре от меня с крыши упала цементная плита. Что это было - покушение или предупреждение? Нам прямо сказали, что выбор у нас между Востоком и Западом. Мы выбрали Запад. Оказаться еще раз в такой «горячей точке», какой была брежневско-андроповская Москве конца семидесятых - нет уж, увольте. Как известно, нельзя войти в одну реку дважды. Да и зачем?
Не представляю свою жизнь без писательства и журналистики. Так что для меня это вопрос академический. А пожизненный пенсион - заместо любимой работы - это слишком спокойно, мертво. Ведь спокойный и покойный - одного корня.