ДАВИД ТУХМАНОВ: В МОСКВЕ Я ОБРЕЛ ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ...

Когда-то он был одним из самых успешных композиторов в жанре советской массовой песни, автором знаменитых “Дня Победы” и “Последней электрички”. Его пластинка “ По волне моей памяти” входила в список лучших советских рок-альбомов. На заре перестройки Тухманов уехал в Германию, и долго о нем не было ни слуху ни духу. Теперь композитор все чаще бывает на родине. Недавно в Москве с успехом прошла премьера детского мюзикла Тухманова, написанного им вместе с поэтом Юрием Энтиным. После концерта нам и удалось коротко побеседовать с композитором.

— Как вы оказались в Кельне, Давид Федорович?
— В Кельн я не ехал специально. Так получилось, что я попал именно в этот город и как-то там задержался. Дело в том, что к тому времени все стало очень сильно меняться, и многие вещи, которые происходили в России в конце 80-х годов, были мало приятны. Я не видел здесь для себя никаких перспектив. И вдруг появилась возможность пожить в другой стране. Я думаю, что любой человек на моем месте этой возможностью с удовольствием воспользовался бы. Я не считаю это эмиграцией. Через два-три года я стал приезжать в Москву. Сейчас решил, что лучше буду жить здесь, а иногда наезжать в Кельн.

— Вы были очень популярны здесь. Легко ли было бросить все и уехать туда, где вас никто не знает?
— Я стараюсь сейчас не думать о прошлом. Наверное, было нетрудно, если получилось. С другой стороны, у меня голова освободилась. Работа в поп-музыке — очень большой стресс. Все время требуются новые хиты, а это дается далеко не просто. Требуется огромная затрата энергии: и творческой, и прочей. Поп-культура — колесо, попадая в которое, артист становится белкой, пиши пропало. Публика непрерывно хочет новое и свежее, и опять новое и свежее. Рано или поздно старые хиты перестали обеспечивать мне средства на жизнь, поэтому надо было все время думать о новых. И я очень рад был выйти из этого марафона. В Германии занялся более серьезными вещами: слушал много классической музыки и даже решил, что оставшуюся часть жизни буду заниматься классикой.

— А песни вы писали в Германии?
— Нет, я занимался инструментальной музыкой. Работал как аранжировщик оркестра. Русскому человеку, значительную часть жизни прожившему здесь, нет никакого шанса сделать карьеру там, да еще в области советской песни.

— После очередного хита у вас не было страха, что такой хорошей песни больше никогда не получится?
— Конечно, я помню тревоги, беспокойства такого рода. Например, сегодня звучит какая-то очень популярная песня, все прекрасно и замечательно, а я уже думаю, что будет через три-четыре месяца или через полгода. У меня в запасе ничего нет: ни в голове, ни в планах. Творчество — вещь достаточно спонтанная и даже мистическая. Оно часто может не подчиняться нашей воле.

— Какую из своих песен вы считаете самой неудачной?
— Все меняется. Долгое время я считал такой “Сердце любить должно”, задвинул ее в самый дальний угол памяти... Но вот на одном из концертов Борис Моисеев исполнил ее так, что я вдруг понял, что это хорошая песня.

— Ваш альбом 70-х “По волне моей памяти” стал тогда культовым потому, что прежде у нас не было ничего подобного. Видимо, пробить ее вам стоило большого труда...
— Там не было ничего диссидентского, просто пластинка не вписывалась в стандарты того времени. Я действительно не верил, что она найдет физическое воплощение. Собственно, идея диска принадлежала моей первой жене Татьяне Сашко — она подбирала стихи. Так что в отношении текстов все было в порядке: Бодлера и Мицкевича никто не запрещал. Что касается музыкальной части, то перед записью материал должен был пройти худсовет. На прослушивании в студии фирмы “Мелодия» я сыграл песни в камерной манере, снизив до минимума роль барабанов и других рок-н-ролльных атрибутов. Когда приступили к записи, в студию тоже старались не пускать посторонних. А когда показывали уже записанное, нам и впрямь повезло: комиссия была настроена либерально. Особая благодарность тогдашнему редактору Владимиру Дмитриевичу Рыжикову: он изо всех сил старался, чтобы пластинка увидела свет. Благодаря таким людям и появляется что-то новое.

— В Германии вы интересовались, исполняются ли ваши песни в России? Пытались как-то влиять на выбор исполнителей?
— Нет, интереса не проявлял и влиять ни на что не пытался. Я просто никакого отношения к тому, что здесь происходило, не имел. Если моя музыка и звучала, то исключительно по чьей-то инициативе. Киркоров, например, пел “Эти глаза”. Хорошо пел. Эти вещи из 70-80-х годов и сегодня остаются популярными.

— Есть ли исполнители ваших вещей, которые вам резко не нравятся?
— Я абсолютно спокойно к этому отношусь: пусть поют как хотят.

— Скажите, а почему вы вдруг сами запели?
— У меня время от времени бывают какие-то выступления, встречи с публикой. Она любит слушать старые мелодии. И прощает автору вокальные погрешности. Это очень приятно. К тому же я подумал, что неплохо записать мои известные мелодии, сделать новую аранжировку и пропеть все самому, как я это чувствую. У меня, конечно, никакого голоса нет, но это исполнение вполне годится... для внутреннего потребления.

— Последний ваш проект - детский мюзикл “О многих шестиногих” - пользуется большим успехом в Москве...
— Мы придумали его с Юрием Энтиным еще в 1995 году. Это множество музыкальных номеров, объединенных в тематический цикл. Под него нарисованы комиксы. Музыкальную часть мы предложили спеть известным актерам: Гурченко, Караченцову, Харатьяну и другим. К нашей с Энтиным радости, они все согласились, замечательно спели и говорили: “Это то, чего нам так давно не хватало”.

— Для взрослых вам сочинять надоело?
— Для меня это не так уж важно: пишу я для детей или для взрослых. Просто работаю над образом, который возник у поэта. Меня больше всего интересует одно: чтобы это было хорошо, ново и интересно. Если мне предлагается стишок про Бабу Ягу, значит, я буду писать музыку так, как вижу этот неоднозначный образ. Мы работаем бок о бок — это желание Юрия Сергеевича. Он вмешивается - в хорошем смысле - в процесс рождения музыки. Только я сочинил что-то, он немедленно требует показать. Иногда и у него бывает готово только половина стихотворения. Все равно я начинаю работать, и подчас моя музыкальная интонация может вдохновить его на следующую фразу.

— Расскажите, Давид Федорович, о вашей жизни в Кельне. Говорят, у вас там шикарный дом.
— Нет, у нас простая квартира. Никаких домов, бассейнов у нас нет и не будет. Даже если бы у меня были сто миллионов, мне ни к чему эти хозяйства. Должна быть удобная квартира и хороший кабинет, где я мог бы работать. И тишина. Все это у нас в Кельне есть. С другой стороны, в Германии однообразно и скучновато. И если нет никакой серьезной работы...

— Вы приобрели в Германии новых друзей?
— Нет, с немцами дружеские отношения не сложились. Они такие сухие, сдержанные. Там живет несколько семей из России, с которыми мы дружим. Милые, приятные люди.

— А ваша жена... Говорят, она владеет в Кельне рестораном?
— Нет, рестораном она не владеет. Она джазовая пианистка в прошлом. Ну, был у нее когда-то свой бар. Но сейчас, даже если бы у нас появилась возможность иметь что-то подобное, мы никогда бы не стали этим заниматься. Это такая головная боль!..

— Значит, бизнес вас не интересует?
— Выходит, так. А происходит это потому, что у меня нет к нему никаких способностей. И если бы я стал им заниматься, то стоял бы последним в очереди.

Владимир Нузов, Сергей Шипянов