«АЛЬМАНАХ ПОЭЗИИ», ПОКОРЯЮЩИЙ АМЕРИКУ

Когда в конце девяностых годов ХХ века в мое собрание поэзии российского зарубежья поступило несколько книжек калифорнийского «Альманаха поэзии» издающегося в Сан-Хосе, то подумалось: «Вот еще одно прибежище поэтов, долговечное ли оно?» Шли годы. ХХ век уступил место XIX веку. Я все эти годы следил за АП и по возможности приобретал его. И вот у меня в руках уже 10-й юбилейный выпуск 2003 года.
Прежде хочу заметить, что с почти половиной участников я нахожусь в добрых дружеских отношениях. К тому же мы уже успели обменяться своими авторскими книгами. А двое из участников: Роман Спивак и Лев Ланский посетили меня в Филадельфии и воочию обозревали мое собрание «беспризорных поэтов» всех трех волн российских эмиграций, по меткому выражению парижского художника Николая Дронникова.
Но вернемся к АП. Имя Бориса Ганкина, его четкие строфы радуют классическим мироощущением прошлого и настоящего. Взять хотя бы стихотворение

НА МОЙКЕ
Он в этих стенах умирал,
себе не представляя даже,
какая слава следом ляжет,
какой воздвигнут пьедестал.
Жизнь уходила.
А вдали,
в молочной пелене тумана
качалась горестно и странно
рыдающая Натали...
Уже ни боли, ни забот,
Ни новых рифм, ни дерзкой строчки,
а просто рядом - точка.
Точка.
А дальше что? Кто разберет...

Да и все остальные стихи в подборке Бориса выдержаны в прекрасной традиции русской изящной словесности.
Инна Санина - тонкий лирик, но иногда в трагические моменты жизни становится как бы отрешенным созерцателем вечной эмигрантской темы:

На гребне ностальгической волны
Уносит память в дивное безбрежье,
Где нет сегодняшних забот и суеты,
Где давние виднеются следы
И прежние блаженствуют надежды.

Там время, круто обращаясь вспять,
Дарует сердцу ласковую нежность...
Как хорошо, что существует
та Безбрежность,
Куда мы можем по желанию уплывать
И ощущать морского бриза свежесть!

Порадовала меня довольно интересная подборка известного украинского поэта Абрама Кацнельсона. Стихи, выстроенные в историческом порядке - год за годом, - дают возможность любителям поэзии оценить этого даровитого мастера. У Мартина Мелодьева - обилие метафор и запоминающихся образов. Его замечательную подборку стихов в АП венчает малый, но несомненный золотник.

Печатным текстом по листу -
Так четко снег пошел к земле.
В ответ из труб поднялся дым,
И осень вышла из игры,
Как промотавшийся богач.
Очаг рябины догорит -
Чем греться нам в снегах равнин?
И реактивный самолет
Все гонит стружку в небесах...

Есть поэты, в стихотворениях которых ярко прослеживаются традиции Серебряного века. Несмотря на современные темы, они стремятся заключить свои переживания и восторги в строгую классическую форму. Поэт Лев Ланский как раз и относится к этой весьма немногочисленной сегодня плеяде традиционалистов. В его стихах звучит музыка корифея поэзии начала ХХ века В.Я. Брюсова. Но это нисколько не умаляет, а, наоборот, обогащает поэтическую звукопись Л. Ланского. Оригинальная оркестровка к тому же умножает впечатление от прочитанного. А такие вещи, как «Жребий» и «Троя», я более чем уверен, войдут со временем в золотой фонд поэзии российского зарубежья.
А ведь действительно, господа, «Альманах поэзии» покоряет Америку! В нем вы можете встретить поэтов, живущих не только в разных городах США, но и далеко за ее пределами. Подобно нитям на ткацком станке, все они сплетаются в добротную ткань альманаха. Однако кто же мастер этой удивительной работы? Это Илья Фридлиб - истинный энтузиаст и подвижник, сумевший сплотить «поэтов хороших и разных...». Илья Фридлиб благожелательно, корректно и трепетно относится к творчеству всех участников альманаха. Будучи поэтом, он тщательно отбирает стихи для своего детища.
И тут я вдруг слышу голос из толпы: «А кому это сегодня нужно?.. Поэзия после развала «великого и могучего» отошла на третий план литературных блужданий по глобусу. Люди из бывшей совимперии не то чтобы зла, а пренебрежительного отношения к творческой интеллигенции, люди, замордованные по национальным, религиозным, политическим признакам, оказались вне пределов евразийского государства, но унесли в сознании своем русский язык. На чужбине, преодолевая языковой барьер новой страны, они, не забывая культурные высоты прежней страны, хотят высказаться. Притом высказаться непременно стихами. И очень трудно бывает порой совладать с этим потоком высказывающихся стихами редакторам газет и журналов, издающихся на русском языке в США. Вот и приходится сочинителям стихов искать себе подобных, объединяться и совместными усилиями издавать авторские или коллективные сборники. Всю эту довольно грустную статистику я привожу только для того, чтобы показать, насколько важна акция издания специального альманаха поэзии. А в данном, конкретном случае, связанном с выпуском 10-го юбилейного номера, тем более. Потому что АП не только покоряет Америку, но уже успел зарекомендовать себя как серьезное издание. Однако пора возвратиться к страницам поэзии.
Философская лирика Феликса Гурта - фотографична. Это и понятно, ведь ее автор фотожурналист. Город с его безумным богатством и бахромой нищеты порождает эгоизм. И поэт раскрывает нам его разные грани».

Я люблю бродить со всеми вместе
в городской безудержной толпе.
Мы живем в одном огромном месте,
каждый - в персональной скорлупе.
Факты, слухи, новости глобальны,
город этим дышит сообща.
Нос, однако, индивидуальный
Рыщет, нечто для себя ища.
Люди, мы, как кони цугом, в паре.
Эгоизм друг друга истребит.
Все погибнем в созданном кошмаре
до того, как небо затрубит.
Мы же слышим совести наказы,
мы же знаем: втайне каждый - лгун.
Эгоизм - всемирная проказа.
Мчится в пропасть весь людской табун.

Наибольшей удачей АП я считаю публикацию в разделе «Новые имена» стихов Романа Спивака. Сегодня он является восходящей звездой в открытом пространстве поэзии российского зарубежья. О его стихах тепло отзывается Владимир Гандельсман и французский славист, издатель и коллекционер Рене Герра. И мне близки строки Романа, близки именно тем, что они вобрали в себя лучшие образцы поэзии шестидесятников. Сарказм, ирония и передергивание предельно выражены у него в стихотворении

ПАЛАТА УМА
Я понимаю язык сумасшедших
без словаря:
шепоты «бесов», сны чернышевских,
зык Октября,
люмпенов кличи, вопли вандалов,
лай патрулей,
рык диктатуры, слог трибуналов,
речи вождей;
абракадабру статей и рецензий,
слова отлов,
тексты процессов, лексику лекций,
хор холуев,
гимны запевов и маршей рефрены,
хохмы эстрад,
треп на трибунах до розовой пены
в груды наград;
новый акцент, перестройки рацеи,
враки дотла
и на поехавшей крыше Расеи
кряки орла;
перлы плакатов, парле депутатов,
мык работяг,
дичь нуворишей, арго бюрократов,
феню тюряг,
псевдоученую вязкую заумь,
буквенный яд,
и над всеобщим базаро-вокзалом -
истовый мат.
Все понимаю, притом растяжимо, -
весь новояз.
Неотделима болезнь от режима,
лес от баляс.
Родины речи! Вникая, рискую
снова попасть
в эту палату, размером в шестую
общую часть.

Трудно, очень трудно бывает уложиться в размеры обзора. И пусть простят меня те авторы, которых я не упомянул. Это ни в коей мере не принижает их поэтического достоинства. Но таковы правила рецензии: только о самых, самых... И ни об этих ли самых, самых... поэт первого эмигрантского поколения Юрий Иваск сказал однажды:«Эмиграция - всегда несчастье. Ведь изгнанники обречены на тоску по родине и обычно на нищету. Но эмиграция не всегда неудача. Творчество, творческие удачи возможны и на чужбине».
Филадельфия