ВИКТОРИЯ ТОКАРЕВА: Я ОЧЕНЬ ЧАСТО ВЛЮБЛЯЛАСЬ...

Ее читают «от Москвы до самых до окраин...» А фильмы по ее сценариям («Мимино», «Джентльмены удачи», «Шла собака по роялю») не смотрел разве что какой-нибудь троглодит. И вот представьте себе: мы сидим с Викторией Самойловной у нее на даче в Красной Пахре, попиваем чаек с вареньем и под сосен вязкий шум ведем - нет, не неторопливую, а веселую, перескакивающую с одного на другое, слегка даже хулиганскую беседу.
- Виктория Самойловна, ну и участок у вас! Никак уж не шесть соток... Сколько деревьев растет?
- Деревья - моя гордость, честное слово. Елок - 40 и берез тоже 40. Можно прохаживаться, правильно чередуя вдохи и выдохи, прямо на участке.
- Но интервью брать «походя» я как-то не умею, лучше так, за столом. Как вас называть, Виктория Самойловна: писатель Токарева или писательница Токарева? Некоторые особы женского пола, пишущие стихи, обижаются, когда их называют поэтессами. Велят называть их поэтами. Поэт Зайцева - Скабалланович... Сформулирую теперь два первых вопроса: как вас называть и что сейчас читаете?
- Как меня называть - все равно. А насчет чтения... Я была в Сочи, на «Кинотавре», и там купила книжку Тани Толстой «День». Таня там, кстати, тоже была. Вот ее и читаю. Параллельно - книгу Войновича о Солженицыне «Портрет на фоне мифа» и биографическую книгу Георгия Данелия, купленные там же, на фестивале.
- Влияет ли то, что вы читаете, на то, как вы пишете?
- Совершенно не влияет. В молодости, конечно, влияло, но не Толстая, конечно, и даже не Лев Толстой. Когда начинаешь писать, нужно либо опасаться влияния, либо, наоборот, тяготеть к какому-то своему писателю. Моими любимыми писателями были Куприн, Алексей Толстой и Чехов. Они-то и оказали на меня влияние как на писательницу.
- Многие знают, что вас ввел в литературу Константин Михайлович Симонов...
- Он меня может быть и ввел, но он-то на меня не влиял абсолютно. А вот кто из современных писателей оказал на меня огромное влияние, это Войнович. Независимо от того, о чем он пишет, то, как он пишет, вызывает у меня приятие. Это абсолютно мой писатель. Я вообще воспринимаю только писателей, пишущих с юмором: Довлатова, Войновича, Александра Володина, драматурга.
- А у Льва Толстого, в его произведениях, мало ведь юмора...
- Ну, я его и не читаю!.. (Оба смеемся).
- Что вы думаете о модных Пелевине и Акунине?
- Пелевина мне скучно читать, а причину успеха Акунина я понять никак не могу.
- На мой взгляд, это интеллектуальная проза...
- Да, интеллектуальность есть и в нем самом, но одной ее для писательства мало: основное - это все-таки интуиция.
- А что вы тогда скажете о Битове?
- Я люблю раннего Битова, когда можно было хоть что-то понять, а сейчас золотой дождь из слов лупит по башке... В джунглях иногда невозможно пробраться сквозь переплетения деревьев, трав, лиан В прозе этого не должно быть.
- Вы много пишете о любви. А сами-то часто влюблялись?
- Часто, часто. Сейчас я тоже влюблена, во внучку. У меня и внук есть, в которого я была серьезно влюблена. А раньше, когда не было внуков, я влюблялась в мужчин. Влюблялась я часто, романы были длительные, один, например, длился 15 лет.
- И все эти 15 лет вы были замужем?
- Я замужем была всегда, причем за одним человеком. Тем не менее я всегда влюблялась. Есть в кино такое понятие: отвлечение от сюжета внутри сюжета...
- Извините за следующий вопрос, Виктория Самойловна: но в семье все было при этом в порядке?
- Более-менее да. Я так считаю: быть страстно влюбленным в мужа всю жизнь невозможно. Любовь преображается, переходит в нечто другое, а потребность в чувстве влюбленности для меня была необходимостью, потому что во влюбленности я черпала, если угодно, вдохновение. В сущности, я об этом только и пишу. Меня в хорошем смысле поражает принц Чарльз, который всю жизнь страшно любит одну женщину: некрасивую, старше его, но - любит! Потому что эта Камила Паркер - его, а принцесса Диана - не его! Так же, как твой писатель и не твой. У меня есть мой мужчина и не мой.
- Вернемся к литературе. Вы сразу поняли, что ваш стиль - это юмор, лирика и так далее.
- Нет, что вы, совсем не сразу! Начала я писать в 15 лет, а напечаталась в 27. Значит, лет 12 я блуждала во мраке. И однажды прочитала рассказ Войновича «Хочу быть честным». Меня как будто толкнули двумя руками в грудь, и я еле-еле не упала!
- Первый опубликованный ваш рассказ назывался «Один день без вранья» - похоже на «Хочу быть честным».
- Так Войнович это название для меня и придумал!
- Значит, я так понимаю: вы человек с юмором, Войнович вам и посоветовал с юмором же и писать. А вообще, мне кажется, в русской литературе довольно мало юмора, она мрачноватая слегка.
- Поэтому мне и удалось выделиться! Вернусь опять к Льву Николаевичу, у которого, как мы уже выяснили, мало юмора. Недавно стала перечитывать «Анну Каренину» - чуть не увязла. И вспомнила, как Бунин сказал: «Я бы ее переписал». Очень многословный роман, честное слово. Для меня вершина - Чехов: есть юмор, краткость, печаль, даже трагизм. У него есть все. Не хочу слишком уж обижать Толстого, у него, например, «Хаджи Мурат» написан сдержанно, мастерски.
- У вас нет желания написать портреты великих, с которыми вы общались?
- А с какими великими я общалась? Самая великая личность здесь, на Пахре, - это бомж Семен. Меня поражает его благородство и простодушие, восходящее к гениальности! Не у многих писателей такое найдется!
- В кино продолжаете работать, Виктория Самойловна?
- Как продолжаю? Чего-нибудь напишу, мне предлагают экранизировать.
- Не помню, писали ли вы о тех, кто собирается уезжать, мучается и так далее?
- Для меня вопрос отъезда никогда не стоял по одной причине: жить надо дома. Как говорят немцы, гость на другой день плохо пахнет. Поэтому уезжать в другую страну все равно, что уезжать в гости. Другое дело, что национальные чувства бывают неожиданно глубокими, мистическими, необъяснимыми, тут уж объяснить ничего невозможно.
- А в Израиле вы бывали?
- Не один раз. И всегда, когда я туда приезжаю, я прихожу в полное отчаяние. Потому что это какая-то южная, чуждая мне страна, где нет ни культуры, ни архитектуры, ничего. Поэтому наши потихоньку возвращаются оттуда. Как говорила Таня Толстая, русская интеллигенция - это евреи. И вот наша интеллигенция попадает в эти южные пенаты, где главное для тех народов - это пожрать и, извините, потрахаться. Больше их ничего не волнует!
- В вашей дочери сколько еврейской крови? Могла она думать об эмиграции?
- Я - полукровка, значит, дочь на 75%. Думала ли она об эмиграции? Только тогда, когда жила с мужем, Валерой Тодоровским, на первом этаже дома и их окна глядели на помойку. А сейчас, когда они перебрались на пятый этаж, желание эмигрировать пропало (смеется). Как говорите вы, американцы, бизнес Валеры здесь (Валерий Тодоровский, как и его отец, Петр Тодоровский, - кинорежиссер). Там он может быть только шофером. Для человека важны самовыражение, востребованность, правильно? Где работаешь, там и живешь!
- Вы не подсчитывали, сколько вами написано? Километров ли, строчек, томов?
- Не очень много. Мои взаимоотношения с издателями просты: я прошу уплатить гонорар - и все, потому что скрыть допечатки тиража очень легко. Я живу за городом, в элитном поселке, жизнь довольно дорогая, но, как говорится, мне хватает.
- Фрукты-овощи выращиваете? Для себя, конечно...
- Нет, вы видите, у меня же лес на участке, грибы растут. А всякие овощи, укроп буду выращивать потом, когда придется вырубать деревья.
- Последний вопрос: как вы пишете? Компьютером пользуетесь?
- Я пишу очень хорошей ручкой на очень хорошей бумаге. Для меня компьютер - это техника, а всякая техника есть прослойка между мною и Богом. А ее быть не должно! Сначала нечто идет из космоса в мозги (именно так!) через темя, а потом это должно перетечь на кончик пера. Взаимодействие пера с бумагой и дает результат. А когда такого взаимодействия нет, получается другая литература.