XXV МОСКОВСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ КИНО ФЕСТИВАЛЬ ЗАМЕТКИ ОЧЕВИДЦА

Всевозможные торжества и юбилеи в сегодняшней России стали, похоже, явлением совершенно обыденным и чуть ли не повседневным. Все постоянно отмечают какие-то славные (или не очень) годовщины, причем помпезность проводимых в связи с этим мероприятий дает основания подумать, что все нынешние российские организации и государственные институты ведут свое происхождение как минимум от времен появления в здешних краях Рюрика и его сыновей. У каждого речного пароходства, у каждой парикмахерской, у каждого пивного ларька в этом году обязательно есть какая-нибудь своя многовековая дата, которая празднуется со всей подобающей роскошью, чаще всего финансируемой из государственного бюджета. Про 300-летие Петербурга (которое в народе назвают не иначе как зоолетие) говорят, что это первый случай в истории страны, когда украли больше денег, чем было выделено казной, но в любом случае отрадно, что проведение в 25-й раз Московского международного кинофестиваля не померкло даже на этом блистательном фоне.
Для вашего корреспондента, как и для всех остальных приехавших на ММКФ журналистов, фестиваль начался с пресловутой вешалки, то есть с пресс-службы, чей высокий профессионализм просто нельзя не отметить. Отправленная всего за несколько дней до открытия заявка от редакции «Русского базара» была благосклонно рассмотрена и принята устроителями, в результате чего процесс аккредитации прошел быстро и совершенно безболезненно, и мне на шею в самом прямом смысле слова повесили пропуск с моим портретом, который там же сделал специально приставленный фотограф. (Прослышав об этом, мой старинный приятель сказал: «Вот теперь ты окончательно дискредитирован», и после недолгих раздумий я был вынужден с ним согласиться).
Правда, через несколько минут выяснилось, что журналистские пропуска на этом фестивале бывают разные – голубые, как говорится, и красные. Вернее, в данном конкретном случае – голубые и зеленые. Зеленый пропуск называется «вездеход», потому что по нему можно пройти на любой просмотр в любой кинотеатр. Мне же достался голубой, по которому я получил мало кому нужное (о чем ниже), но зато почетное право смотреть конкурсные фильмы в киноконцертном зале «Пушкинский» (так весьма симптоматично переименовали бывшую «Россию») и получать билеты на остальные показы по квоте пресс-центра. «А как же открытие?» - тут же спросил я, так как еще до отлета из Нью-Йорка предвкушал вожделенную возможность оказаться в компании всемирно известных звезд и прочих знаменитостей, а может, даже и потереться об них (в буквальном переводе с английского) плечами.
«На открытие нужен специальный пропуск, - весьма доброжелательно объяснила мне заведовавшая процессом аккредитации Наталья Морозова, - и вам его выдаст ваш линейный менеджер Аня Изюмова». Что такое линейный менеджер, я представлял себе смутно, но, увидев милейшую девушку, к которой меня подвели, подумал, что это, наверное, не так страшно, как кажется. Аня Изюмова действительно выдала мне несколько пресс-релизов, рассказала, что полного расписания фестиваля нет и не будет до завтра и что со всеми проблемами я могу смело обращаться прямо к ней. «Мне бы на открытие пропуск», - тут же довольно смело обратился я. Аня решительно окинула меня взглядом с головы до ног и начисто лишенным какой бы то ни было убедительности голосом ответила: «Знаете, у нас их так мало было, и мы их все сразу раздали в основные СМИ». Настаивать я не стал, поскольку мгновенно догадался, что просто не прошел «фэйс-контроль», или, как говорили когда-то по-русски, мордой лица не вышел. «Но вы не расстраивайтесь, - продолжала Аня. – Я могу дать вам пропуск на пресс-пати».
На моей, как уже было ясно, совершенно не проходной морде лице отобразился, наверное, такой неподдельный ужас (впрочем, это почти всегда бывает со мной, когда я слышу слова, смысл которых мне неизвестен), что Аня поспешила разъяснить: «Это даст вам возможность вместе с другими журналистами смотреть церемонию открытия в прямой трансляции на большом экране в пресс-центре». «Ну что ж, - горестно вздохнул про себя я. – Как-никак, это все-таки лучше, чем по телевизору. А плечами потереться, значит, не судьба. В другой раз как-нибудь потрусь».


Открытие

Открытие XXV Московского международного кинофестиваля было как песня, причем песня не простая, а особенная. Типа оды, марша или даже государственного гимна, особенно если речь идет о государстве, которое мало кто может найти на карте. Первым делом по традиционно синей ковровой дорожке продефилировал военный оркестр, который, очевидно, должен был – просто так, на всякий случай - напомнить высоким гостям о пресловутых запасных путях и по-прежнему стоящем на них бронепоезде. Потом показался ведущий свое высокое происхождение аж от постельничьих все тех же самых Рюриковичей бессменный, как его тут почему-то называют, директор фестиваля Никита Сергеевич Михалков, а навстречу ему под жидкие аплодисменты весьма немногочисленных поклонников пошли уже сами гости. Из российских знаменитостей могу назвать Инну Макарову, Михаила Пуговкина, Наталью Белохвостикову, Владимира Наумова, Ирину Мирошниченко. Из иностранных – Джину Лоллобриджиду, Софи Марсо, Питера Гринуэя, Канэто Синдо, Макса фон Зюдова. Всех их Никита Сергеевич встречал очень радушно, а перед фон Зюдовым даже изволили встать на колени. Почему – не совсем понятно, но такова, видно, была их барская воля, и не нашего-то, холопского, ума дело. Фон Зюдов, правда, оказался не лыком шит и тоже немедленно грохнулся оземь. Так в коленопреклоненном положении они с Никитой Сергеевичем лобызались добрых минут пять, пока не подоспела челядь с зонтами - из висевших с самого утра свинцовых туч начал накрапывать дождик.
Помимо светлейшего Михалкова, гостей встречал небезызвестный даже нашим телезрителям Дибров. Он также изображал радушие, сопровождаемое, правда, каверзными вопросами, на которые он, как все прекрасно знают, большой мастер. Так, например, у Алексея Учителя, чей фильм «Прогулка» должен был открывать фестиваль, Дибров спросил, не волнуется ли он. На что Учитель дрожащим голосом (о причинах этой его неспособности полностью контролировать свои голосовые связки я еще скажу чуть ниже) ответил, что волнуется очень, поскольку участвовать в фестивалях ему и ранее приходилось, а вот открывать их – ни разу. Что, замечу от себя, и не мудрено, потому что во всех приличных местах фестивали конкурсными картинами никогда не открываются.
К иностранным гостям Дибров обращался на восходящем к бессмертной комедии Грибоедова английском языке, причем сам переводил как свои вопросы, так и ответы гостей на русский. Не обошлось без курьезов. Тенденции современного мирового кино Дибров назвал “tendentions”, что вызывает скорее какие-то спортивно-анатомические, нежели искусствоведческие ассоциации. А у члена жюри Кена Рассела спросил, собирается ли тот беспристрастно судить выставленные на конкурс фильмы. “Do not judge, lest you be judged”, - ответил Рассел, а Дибров бодро перевел: «Наш многоуважаемый гость ничего судить не будет», хотя вообще-то это цитата из Евангелия, означающая «Не судите, да не судимы будете».
Дальше, как говорится, - больше. Рассел решил показать свое хорошее знание не только Нового Завета, но и древнегреческой мифологии и принялся рассуждать о суде Париса и его золотых яблоках. По-английски это звучало как “golden apples of Paris”, что Дибров перевел как «золотые яблоки Парижа», превратив тем самым французскую столицу в Алма-Ату. Хорошо хоть с «хлебным городом» Ташкентом не спутал.
Что еще сказать? Евтушенко пришел в кепке, а Лужков, как ни странно, – без. Питер Гринуэй был весь в черном. Джину Лоллобриджиду я, честно говоря, не признал, но мы с ней давно не виделись, а за последние 20 лет я и сам тоже, наверное, немножко изменился. Короче, продолжилось все это празднество уже в зале.
Там Евтушенко (уже почему-то без кепки) читал посвященное фестивалю весьма пафосное стихотворение. Читал по бумажке, но под конец все равно сбился, и последняя строфа получилась у него незарифмованной. Пафос же состоял в том, что лучше русского кино никогда ничего не было, нет и не будет. И хотя по большому счету я готов с ним согласиться, форма, в которую все это было облечено, вызвала у меня смутное чувство протеста.
Потом выступали Никита Сергеевич, долго благодарили президента Путина за присланное в адрес фестиваля приветствие и представляли членов жюри. Председателем его в этом году является режиссер Сергей Бодров - отец недавно погибшего при трагических обстоятельствах актера. Вспомнив вклад их обоих в российское кино, я тут же подумал, что когда речь идет о гениях, то природа отдыхает не только на их детях, но, как видно, и на родителях.
Кроме Бодрова-старшего, которому на шею повесили огромную металлическую цепь (наверное, что-то типа моего пропуска, только во много раз тяжелее и соответственно круче), представленные на конкурс фильмы в этом году судят Агнешка Холланд, которую я про себя давно уже называю позором польского кинематографа; один из самых монструозных британских режиссеров Кен Рассел; финн Мика Каурисмяки, ни одного фильма которого я ни разу не смог досмотреть до конца; совершено не известные мне германский актер Мориц Бляйбтрой и иранский режиссер Бабак Паями, а также российская актриса Ольга Будина, которая недавно снялась в телесериале «Идиот», после демонстрации которого одноименный роман Ф.М. Достоевского начал активно продаваться в московских книжных магазинах и, как говорят, по объему продаж уступает сегодня только последним опусам Марининой и Акунина.
Когда члены жюри расселись по своим местам и Кен Рассел зачем-то раскрыл над собой огромный зонт, на который он до этого опирался, на сцену поднялся Лужков. В отличие от поэта, столичный градоначальник речь свою произносил не по бумажке (несомненно весьма красноречивый признак произошедших в последнее время в стране перемен) и, кроме ничего не значащих общих слов, сказал, что в самом ближайшем будущем в Москве будет выделено место под строительство Дворца кинофестивалей. На это Никита Сергеевич изволили громко крякнуть. По задумке сей звук должен был, наверное, выражать радость и удивление одновременно, но получилось все как-то неубедительно. Чувствовалось, что репетировали это кряканье не один раз.
На этом официальная часть закончилась, и собравшимся высоким гостям показали фильм Алексея Учителя «Прогулка», в связи с чем самое время сказать о том, почему так плохо владел своим голосом его создатель. Дело в том, что накануне в интервью «Московскому комсомольцу» так называемый «программный директор фестиваля» (как будто может быть не программный) Кирилл Разлогов заявил, что картина Учителя до мировых стандартов явно не дотягивает, а в конкурсную программу ее взяли исключительно для раскрутки и поддержки. В ответ на это на своей пресс-конференции Учитель потребовал немедленной отставки Разлогова, но ему, по всей видимости, отказали. Поэтому-то, наверное, так предательски дрожал его голос во время ответа на каверзные вопросы Диброва.
Но хватит сплетничать. Поговорим лучше о том, что же показывают на нынешнем ММКФе членам жюри и зрителям.

Собственно говорЯ кино

Ни в коей мере не претендуя на оригинальность, надо тем не менее честно признать, что конкурсная программа XXV Московского международного кинофестиваля поражает своей какой-то уж совершенно запредельной убогостью. Кроме упомянутого выше фильма Учителя, в нее включены еще две российские картины: «Коктебель» режиссеров Бориса Хлебникова и Алексея Попогребского и «Петербург» Ирины Евтеевой. Имена, прямо скажем, громкие и известные на весь мир. (В скобках заметим, что, с другой стороны, на прошлом кинофестивале российских фильмов не было вообще ни одного, так что определенный прогресс отрицать все-таки никак нельзя).
Зарубежный же кинематограф представлен следующим образом: из 16 картин только две сделаны режиссерами, фамилии которых хоть что-то говорят любителям кино. Это «Неделя в Пеште и Буде» патриарха венгерского кинематографа Каройя Макка и «Сова» 91-летнего японца Канэто Синдо, который за свою долгую карьеру уже дважды удостаивался призов ММКФ и, как я думаю, и на этот раз не уедет с пустыми руками. Все остальное ничего, кроме досады и недоумения, вызывать не может. Впрочем, судите сами.
Фильм “Yu” австрийского режиссера Франца Новотны, «Божественный огонь» испанца Мигеля Эрмосы, «Будущее прошлое» итальянки Марии Соле Тоньяции, «Да будет Воля Божья» бразильца Мурило Саллеса, «Засну, когда умру» англичанина Майка Ходжеса, «Легче верблюду...» француженки Валерии Бруни-Тедески, «Лунный свет» голландки Паулы ван дер Оест, «Скагеррак» датчанина Сёрена Краг-Якобсена, «Спасти зеленую планету» корейца Чана Чжун Хвана, «Танцуя в пыли» иранца Асгара Фархади, «Убить короля» англичанина Майка Баркера, «Эйла» финна Ярмо Лампелы, «Несчастная любовь» колумбийца Хорхе Эчеверри и «Разогреть вчерашний обед» болгарина Костадина Бонева. Кто-нибудь хоть что-нибудь об этих людях когда-нибудь слышал? Вот и не мудрено, что при таком подборе во всех рекламных проспектах в качестве главного достижения фестиваля (и даже Никита Сергеевич не обошли сей факт в своей тронной речи) отмечается только то, что в нем впервые в истории ММКФ представлены фильмы из Колумбии и Македонии.
Мои коллеги, освещающие работу фестиваля, во всех СМИ на чем свет стоит честят организаторов за такую скудость программы. Я же, со своей стороны, в оправдание членов отборочной комиссии должен сказать, что они ни в чем не виноваты. Мировой кинематограф переживает сегодня глубочайший кризис, а все, представляющее хотя бы минимальный интерес, попадает на неизмеримо более престижные киносмотры в Каннах, Венеции и Берлине. Кстати, многое из того, что было там показано в этом году, можно сейчас посмотреть в Москве в рамках нескольких очень интересных внеконкурсных программ ММКФ, но о них, как о составляющих главное достоинство фестиваля, уже в следующей статье.
Леонид Зернов