Полет к звезде

Маргарита
Шкляревская

Чистейшего звука
высокая власть…
Анна Ахматова

Я с нетерпением ожидаю этот день. Во вторник, 10 июня, в 8 часов вечера близ Линкольн Центра на 67 улице между Бродвеем и Амстердам авеню в Манхэттене (поезда метро №1 и 9 до остановки Линкольн-центр) в престижнейшем концертном зале Меркин Холл состоится сольный фортепианный концерт с необычной программой. Исполнитель – Сергей Дрезнин.
Многоталантливый музыкант, композитор, думающий режиссер, превосходный пианист-импровизатор, самобытный и самостоятельно мыслящий, – все это он, Сергей Дрезнин, чье имя в моем представлении тесно связано с двумя такими понятиями, как высокая одаренность и – неприсоединимость. Ни к какому течению. И в то же время способность создать нечто новое, свое, что вобрало бы в себя все, что нашла и выявила музыка XX века, века великих перемен и дерзких новаций.
У Дрезнина богатейший музыкальный диапазон – от классики до радикального джаза, и музыку его охарактеризовать можно одним словом – постмодерн. А кроме того, он великолепный мелодист, обладающий потрясающим музыкальным чутьем и чувством стиля, объединенными с высокой музыкальной культурой и знанием музыки, что и позволило ему составить и срежиссировать такую парадоксальную концертную программу, соединяющую, казалось бы, несоединимое. Подумайте только: Французская сюита Иоганна Себастьяна Баха, его танцы, произведение удивительное – насыщенное глубоким чувством и в то же время озорное, сбрызнутое юмором, который Дрезнин умело и радостно подчеркивает.
Следом за Бахом идет цикл мазурок Александра Скрябина. В трактовке Дрезнина это история любви – первое знакомство, увлечение, любовь, страсть. Гениальная, полная эротизма музыка. Кстати, Скрябин напрямую связывал творческий потенциал с эротикой, с накалом сексуальности и мазурки свои относил к пушкинской эпохе, когда плясали на балах эдак по-гусарски.
Во втором отделении еще одно откровение – прелюдия и фуга Альфреда Шнитке, по праву считающегося одним из лучших композиторов нашего времени. Шнитке высоко ценил Дрезнина и как композитора, и как пианиста, назвал его новым Бернстайном, что и дало последнему повод во время его посещения Вены, где жил и работал тогда Дрезнин, сказать, обратившись к нему: «Говорят, вы мой преемник?» Великий американец улыбнулся и обнял молодого композитора. Сергей действительно очень любит творчество и Бернстайна, и Гершвина, преклоняется перед их талантом так же, как перед талантом Скрябина, Вагнера Рахманинова, но остается самим собой, только самим собой. Интересно, что клавир своей прелюдии и фуги Альфред Шнитке сам дал в руки Дрезнину, доверив ему исполнение своего произведения.
А потом привлекавшая многих композиторов – от Листа до Шнитке – вариация четырех нот – анаграммы имени Баха – BACH. Чтобы создать и исполнить такую вариацию, надо быть виртуозом. В концерте прослеживается своего рода мост – от музыки Баха к символическому начертанию имени великого полифониста.
Завершается программа эффектнейше – концертом Листа для фортепиано с оркестром. Но оркестра на сцене нет! В обработке Дрезнина обе партии – и фортепиано, и оркестра – виртуозно, усиливая элементы симфонизма, исполняет пианист.
Этот концерт, как и предыдущие выступления Сергея Дрезнина, наверняка станет событием в музыкальной жизни Нью-Йорка.
«Каков ваш жизненный путь?» - такой вопрос задала я Сергею, встретившись с ним.
– Если очень коротко, это путь любви. Сначала любовь родительская и беззаветная любовь к музыке – едва ли не с пеленок. Коренной москвич – в Москве родился, учился в музыкальном училище им. Гнесиных, потом в консерватории, состоялся как музыкант. Мне очень повезло: моим учителем был гениальный педагог Борис Берлин. Он был подлинным открывателем миров, дал мне заряд на всю жизнь. Там, в Москве, пришла ко мне и единственная любовь моей жизни – я познакомился с американской журналисткой Элисон Смейл. Это был не просто роман – пожар, огонь, который горит, не угасая, вот уже два десятилетия.
- Вы поженились в Москве?
- Да. И с тех пор всегда вместе – вдвоем, потом втроем – с нашей дочкой, которой теперь уже одиннадцатый год.
- А как попали в Вену?
- Элисон, корреспондентка Ассошиэйтед Пресс, получила назначение в Австрию, где сначала я учился дирижерскому мастерству, потом, влившись в музыкальную жизнь Вены, совместно с музыкальным клубом «Красный ангел» создал шоу по Шекспиру – «Офелию». Спектакль был успешным, что в Вене совсем нелегко. Затем была работа в театре «Крайс» («Круг»), очень важные для меня пушкинские «Маленькие трагедии», показанные в Вене, потом в Москве. И уже после был я захвачен новой темой – музыкой Терезиенштадта. В этом спектакле, как, впрочем, и в предыдущих, сплавлены были элементы оперы, джаза, рока, мюзикла.
- То есть выявлено ваше синтетическое музыкальное мышление.
- Наверно. Этот спектакль показан был и в Нью-Йорке, где мы живем теперь, – я по-прежнему в своей стихии, в музыке, а Элисон – ведущий журналист «Нью-Йорк Таймс».
«Терезинский» спектакль (опера? мюзикл? трагедия?) Дрезнина был два года тому назад при постоянных аншлагах показан в Нью-Йорке. Смелый эксперимент, оправдавшийся полностью. Да и что удивительного, если соединены в нем напряженнейшая фабула, трагедийный пафос, превосходная музыка, остроумнейшие тексты с блестящим исполнением и драматургией. Название пьесы «Just as if...» «Как будто бы...»
Как будто бы перевернули мы в книге о Холокосте одну из страшных, кровью залитых страниц и очутились в Терезине в 1942 - 44 годах.
«О Терезиенштадт, ты маленький ад», - напевает один из героев мюзикла. Терезиенштадтом называли Терезинскую крепость немцы, и был это обычный гарнизонный городок, откуда жителей выселили и превратили Терезин в гетто, в концлагерь, окруженный мощными стенами, даже сторожевые вышки и колючая проволока не понадобились. Заключенные – только евреи, в основном интеллигенция, люди искусства, чьи имена знакомы были всей Европе. Имена немецких, австрийских, бельгийских, чешских писателей, художников, учителей, ученых, поэтов. Музыкантов и артистов больше всех, отчего и называли фашисты Терезин музыкальным гетто. Вот эти музыканты, поэты, актеры и создали в концлагере кабаре. Кабаре замечательное, искрящееся весельем. Нотные записи, эскизы декораций, тексты песен удалось сохранить: их передавали на волю через чешских жандармов, они были замурованы, а потом найдены при реставрации крепости. Некоторые стихи, пародии, куплеты распевались на мотивы старых шлягеров – такими вплел их Сергей Дрезнин в канву своей пьесы, но большая часть музыки – мелодичной, насыщенной джазовыми ритмами, написанной в стиле кабаре, в его традициях, создающей иллюзию импровизации, - создана самим Дрезниным, постановщиком трагического, но невероятно притягательного мюзикла, композитором и пианистом. И как бережно, как мастерски соединил он эту музыку с теми терезинскими текстами, которые писались в холодных казармах обреченными голодными узниками, людьми одаренными и мужественными, доказавшими, что творец не может жить без творчества – в любых условиях, даже самых страшных. Театр, кабаре стали прибежищем для них, молодых людей искусства с желтой звездой на груди.

Играй во всю клавиатуру боли...
Эта строка могла бы стать эпиграфом к пьесе Сергея Дрезнина и к его музыке. Пепел миллионов стучит в его сердце... Поэтому неслучайно в рамках выставки в ближайшую субботу, 7 июня, в 5 часов (вход свободный, а музей работает до 11 часов вечера) и в воскресенье, 8 июня, в 1 час дня (к Бруклинскому музею идут поезда метро №2 и 3, автобусы В71, 41, 69, 48 до остановки «Brooklyn Museum») будет показана пьеса Дрезнина в новой редакции. Не пропустите!
Завершая нашу беседу, Сергей Дрезнин сказал: «Я радуюсь каждой встрече с ньюйоркцами, а уж со своими земляками особенно. Надеюсь увидеть их и в зрительном зале Бруклинского музея, и на концерте в Меркин Холле. А сейчас делаю музыку к сериалу «На Брайтоне» с Еленой Соловей, Ириной Шмелевой и Львом Шехтманом. Скоро он будет предъявлен публике».
Уверена, что музыка будет интересной, как всегда и все у Сергея Дрезнина. В чем убедилась я, побывав в феврале в Карнеги Холле и с волнением послушав «Еврейский цикл» Дмитрия Шостаковича в обработке Дрезнина. Последняя песня цикла, написанная великим композитором в 1948 году как ответ на гнусную кампанию, клеймившую «безродных космополитов», носила название символическое: