Тайные знания легендарного историка

Семьдесят лет назад в Ленинграде скончался историк, о котором смело можно сказать, что его знали все - и специалисты, и люди, ни в какие исторические штудии не посвященные. Его даже на улице узнавали, а ленинградские извозчики - те с довольной усмешкой дожидались, пока этот, невысокого роста, бывший барин, дородный, как шар, не спеша усядется в пролетку и пожелает отправиться, куда-нибудь в Академию Наук или в Пушкинский Дом, а если дело к вечеру --то, например, в излюбленное место - во Владимирский клуб, играть. Выгодный пассажир, на водку дает. [!]
Звали историка-барина Павлом Елисеевичем Щеголевым, и все, что знали о нем извозчики, было чистой правдой. Знали они, впрочем, далеко не все. Да и сам Щеголев меньше всего хотел, чтобы кто-то рылся в его обстоятельствах.
Крестьянский сын Павел Елисеевич Щеголев (1877-1931) был любознательным с детства. Начав свой путь румяным рецензентом и журналистом, он прошел через почти обязательное для конца XIX века революционное крещение. Читал, как и все порядочные люди, подпольную литературу, участвовал в студенческих демонстрациях, коротко посидел в тюрьме, побывал в вологодской ссылке, где свел знакомства с неплохой компанией ссыльных (один философ Николай Бердяев чего стоит). Но все это не сделало его политиком, идеологом или профессиональным революционером.
Основательно выучившись на историка, он рано обрел вкус к документам. Страсть исследователя, вкус к исторической бумаге, умение разгадывать детективы былых эпох - все это уводило его от живой политики. Декабристский заговор, процесс петрашевцев, да и просто борьба народников и эсеров против царизма - все это было полно загадок, тайн, двойной жизни и умолчаний.
Впрочем, вот тут кроется некая странность щеголевского характера. Тайная полиция дореволюционной России была ему не нравственным врагом, а чисто позиционным, как в шахматах. Охотник за разоблачительными документами, Павел Щеголев оказался в оппозиционном царизму лагере не сознательно, а по воле случая. Точно так же, когда пройдут годы, Щеголев примкнет к большевикам - не из чувства политической симпатии, а тактически.
Бессовестность? Пожалуй, отсутствие моральных категорий в душе. На личном уровне, в человеческих отношениях он был безупречен, никогда никого не предал, ни одному порядочному человеку не навредил, но власть он презирал всякую.

Почти все исследования П.Е.Щеголева становились легендарными. Он брался за декабристов - и его работы можно перепечатывать через 80 лет, почти не утруждая себя исправлениями. Он усаживался за историю самых скандальных дней Пушкина, - дуэль, и его книга об этом становилась навеки классикой. Взявшись издавать историко-революционный журнал «Былое», он сделал его не похожим ни на один из существующих журналов.
Но исследования Щеголева оказывались не только легендарными: они заложили метод, подход советской науки к XIX веку вообще, к Пушкину и роли императорского двора Николая I в частности.
Ведь это именно Щеголев нарисовал законченную и убедительную картину взаимоотношений Пушкина и императорского двора Николая I. Одиночка-Пушкин и зловредный преследователь - государь Николай Павлович.
Картина эта, если уж быть точным, возникла не на пустом месте: собственно говоря, идея принадлежала еще Лермонтову. Именно Лермонтов перенес свои собственные отношения с двором Николая I на отношения пушкинские, и, написав свое гениальное стихотворение «На смерть поэта», закрепил такое представление в нашем сознании. Щеголев подхватил, развил, документировал - и его книга «Дуэль и смерть Пушкина» стала классикой-переклассикой.
Я не хочу сказать, что все было ровно наоборот, но теперь становится понятно, что и Поэт, и Царь находились в куда более мягких отношениях.

Когда в несколько холодных февральских дней 1917 года в России сама собой случилась революция, для Щеголева наступили самые сладостные времена. Он стал во главе Особой комиссии по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений. Как председатель Щеголев превратился в фактического владельца еще не уничтоженных документов. А уничтожать их спешили многие вчерашние провокаторы и агенты, сыщики и подставные лица: в первые же дни после революции в Петрограде загадочным образом сгорело здание Окружного суда (на его месте и на его подвалах стоит сегодня «Большой Дом» - управление питерского ФСБ), сгорела тюрьма Литовский замок, почти полностью погибли Охранное отделение и множество материалов из архивов Министерства внутренних дел. Но большая часть бумаг все же уцелела.
Вот как эмоционально пишет об этом биограф Щеголева Феликс Лурье: «Неповторимое время, когда спрятанные и державшиеся в строжайшей тайне секретные документы вышли, наконец, из недр Департамента полиции. Их не видел ни один историк, они были скрыты от большинства даже крупных чиновников Министерства внутренних дел. Щеголев в числе первых историков смог начать знакомство с документами политического сыска 1905-1907 годов. Через его руки прошли дела о слежке за членами революционных партий и о засылке в них провокаторов, донесения секретных сотрудников, протоколы допросов, полицейские отчеты, сметы расходов, инструкции о вербовке агентов и многое другое. Щеголев получил возможность изучить службу и даже быт политического сыска от его зарождения до марта 1917 года».
Но обретя то, о чем всякий историк может только мечтать, Щеголев понял свою дальнейшую задачу так: жить и осмыслять документы, не вмешиваясь в порядки новых хозяев. А жить Щеголев мог только барином, что в 20-е годы еще худо-бедно позволялось нескольким фигурам с былыми заслугами. Кто еще мог годами держать у себя дома целые короба секретных материалов прежней власти?
Между прочим, как рассказывал художник Василий Шапорин (сын композитора Юрия Шапорина - ближайшего щеголевского друга), одним из тайных документов, открытых Щеголевым в первые же дни в одном из архивов, были агентурные данные на того, кого Щеголев в кругу двух-трех вернейших друзей называл «великим провокатором», - данные о работе Сталина на охранку. Знал ли кто-нибудь, где Павел Елисеевич прятал эти бесценные бумаги? Не исключено, что Щеголев сам мог намекнуть непосредственно Сталину или Сталин мог это подозревать…Словом, как бы то ни было, но чувствовал себя Щеголев в Петрограде-Ленинграде исключительно по-барски, неуязвимо, жил на широкую ногу, использовал свой магазин «Былое» для притягивания в него всевозможных книжных редкостей, и сам же их скупал для своей библиотеки, на чем в результате и погорело все его издательское дело: аппетиты Щеголева были неукротимы.
Его библиотека была воистину под стать его необъятной фигуре, запечатленной на портретах художников-современников - Сергея Чехонина, Вениамина Белкина, Юрия Анненкова. Библиотека-то и подкосила финансовый фундамент щеголевского благополучия. Дело в том, что в одну из ночей середины двадцатых годов Павел Елисеевич вернулся из Владимирского клуба, выиграв в карты целое состояние - «чертову тучу денег», как он потом признавался. Понимая, что домашние не позволят ему распорядиться состоянием по своему усмотрению, Щеголев, грузно вскарабкавшись по своим бесконечным книжным полкам, рассовал пачки денег подальше, с глаз долой…
Проснувшись утром, он полез искать деньги, провел так целый день, затем следующий... Деньги канули. Своего сокровища Щеголев не нашел никогда и никогда не смог попросить домашних помочь ему в этом. Как знать, не скрытая ли надежда на заветный клад толкала Щеголева на скупку под чистую редчайших и дорогостоящих библиофильских экземпляров, припасавшихся питерскими букинистами специально для таких, как Щеголев.
В одной подобной лавке выкопал Щеголев и первую, дореволюционную, книжечку стихов пролетарского поэта Демьяна Бедного, да не простую, а в сафьяновом переплете, подносной экземпляр с дарственной надписью - К.Р.’у, то есть великому князю Константину Романову.
Щеголев знал, какой звериный оскал страха и радости будет на лице у Демьяна, предполагавшего, вероятно, что через своих агентов он скупил уже все возможные экземпляры порочащей его книжонки. Благодаря Щеголеву в его руки попадал, может быть, последний и самый редкий экземпляр, и теперь можно было надеяться, что никто не вспомнит написанного Демьяном Бедным в начале «творческого пути»:

Греми, моя лира!
Я гимны слагаю
Апостолу мира -
Царю Николаю.

Не потому ли Павел Елисеевич Щеголев чувствовал себя хозяином 20-х годов, что использовал все эти полузапрещенные, но, несомненно, эффективные приемы?
Следователь, ис-следователь по своей натуре, Щеголев всю жизнь тяготел к тайне - к тайне документов, канцелярий, сделок, политических решений, интриг. Между филером и подпольщиком был ощутим для него невероятно сильный и плодотворный творческий заряд, потому в эту энергетическую дугу он старался втянуть все открывшиеся пред ними темы: народовольческую, провокаторскую, декабристскую, пушкинско-придворную.
По этой же самой причине Щеголев в 1917-18 годах «выбрал» советскую власть. Не советскость ее нужна была любителю закулисных тайн истории, а открывшиеся архивы.
Вероятно, он мог многое порассказать про большевиков, но не сделал этого. Попали ли заветные щеголевские компрометирующие материалы в руки все той же тайной полиции, на этот раз советской?
Историк скончался 70 лет назад. С ним ушли и его скрытые знания.