“Где ты, брат мой?!”

Так назывался пост, опубликованный в “Фэйсбуке” Лимор Авраами-Перец, который всколыхнул  интернет и вновь заставил вернуться к теме пропавших “йеменских детей”

Петр ЛЮКИМСОН

 По словам 46-летней Лимор, она лишь недавно узнала о том, что у нее был еще один брат, который, согласно официальной версии, умер вскоре после рождения, но родителям не сообщили место его захоронения и не выдали удостоверение о смерти. Лимор предполагает, что брат был отдан на усыновление в американскую семью, и полна решимости найти его, пока мать жива.

Лимор рассказала, как недавно они с матерью были в гостях у тети в Нью-Йорке и однажды отправились на автобусе в Нью-Джерси. На остановке в автобус вошел мужчина, очень похожий на старшего брата Лимор. Она удивилась такому сходству, но не придала ему особого значения — в конце концов, все евреи чем-то похожи друг на друга, разве не так? Но когда этот мужчина вышел из автобуса, Лимор взглянула на мать и увидела, что ее глаза наполнены слезами глазами и она пребывает в прострации. Когда настала их очередь выходить, мать пришлось вести за руку, чтобы она не упала.

— Да что с тобой происходит? — спросила Лимор.

— Ты заметила, как тот парень был похож на нашего Йорама? — ответила Симона Авраами вопросом на вопрос.

— Ну, заметила, и что с того?!

— Это мог быть твой родной брат! Я всегда чувствовала, что он жив, и я рано или поздно его встречу. Но когда я его увидела, словно оцепенела. Да и как мне его о чем-то спросить, если я не знаю английского?!

Так Лимор впервые узнала, что у нее был еще брат – прежде об этом в семье никогда не говорили. Но дети всегда чувствовали, что мать хранит какую-то тайну, поскольку время от времени она беспричинно плакала или вдруг замыкалась в себе и неподвижно сидела, уставившись в пространство.

По следам поста Лимор Авраами-Перец журналистка “Маарива” Илана Штотленд встретилась с Симоной Авраами, и та рассказала ей свою историю.

Симона репатриировалась с родителями из Тегерана в 1958 году, когда ей было 14 лет. Сначала семья поселилась во временном лагере для репатриантов в Кадиме, затем перебралась в Тель-Авив. Спустя три года Симона вышла замуж за Моше Авраами (будущего главу регионального совета Шафир), и молодожены поселились в мошаве Зрахия. В 1962 году в семье родился первенец, а 28 марта 1965 года Симона отправилась в больницу “Каплан” рожать второго сына.

Роды протекали трудно, у Симоны началось кровотечение, она потеряла сознание. А очнувшись, увидела у своей кровати врача, имя которого хорошо помнит до си пор (этот человек давно умер): он сказал, что ей сделали кесарево сечение, ребенок родился слабым, и его перевели в инкубатор для недоношенных детей в ВИЦО. 

“Может, ты хочешь взглянуть на него перед тем, как его отвезут?” — спросил врач.

Разумеется, Симона хотела, и ей принесли сына. Тот выглядел крупненьким жизнерадостным младенцем и был, по словам Симоны, очень красив — они с мужем не могли на него налюбоваться. 

Затем они увидели его еще раз: ребенка завернули в очень красивое дорогое одеяльце, перевязали атласной ленточкой и отнесли к такси, которое по идее должно было доставить его в инкубатор в ВИЦО. Моше пошел следом за уносившей сына медсестрой и увидел, как та, уложив младенца в люльку на заднем сидении, стала о чем-то весело болтать с таксистом. Она явно никуда не спешила, пока Моше не напомнил слова врача о том, что мальчика надо срочно доставить в инкубатор.

— Позже, когда мы с мужем стали перебирать в памяти события того дня, поняли, как много было странностей, — рассказывает Симона Авраами. — Во-первых, обычно детей в инкубатор везли в срочном порядке на “скорой помощи” — такси для этого совершенно не подходит. А тут никакой срочности — во всяком случае, судя по поведению медсестры — явно не было. 

Во-вторых, для чего при отправке ребенка в инкубатор его надо было кутать в дорогую одежку, на которую тогда деньги были у очень немногих, а у нас и подавно.

Спустя два дня Моше отправился в ВИЦО, чтобы проведать сына, и ему сообщили, что тот  умер. Оглушенный отец сказал, что хотел бы достойно похоронить мальчика, но ему ответили, что все сделают без нас, а удостоверение о смерти отправят по почте.

— Мы оба тогда были совсем юными, наивными, и потому безропотно выполнили все, что нам сказали. Никаких документов, никакого сообщения о том, где находится могила нашего малыша, мы не получили. 

Прощаясь со мной перед выпиской из больницы, врач сказал: “Ты еще очень молода, для тебя потеря одного ребенка — не такая уж большая трагедия; на следующий год вернешься сюда рожать нового сына”.

Так и получилось. Спустя год я родила Йорама. Когда мы с мужем взглянули на него, то, не сговариваясь, воскликнули:  “Как он похож на нашего второго сына, просто две капли воды!” — и заплакали.

С годами мы все больше утверждались в мысли, что наш второй мальчик не умер, нас просто обманули, а сына отдали на усыновление. Нам оставалось только надеяться, что он попал в хорошую семью. 

Временами он мне снился, или снилось, как я его однажды встречу и что при этом скажу. Сейчас, на волне скандала вокруг йеменских детей, я все больше  утверждаюсь в мысли, что он жив. Особенно после той встречи в автобусе. Но мне 75 лет, я очень нездоровый человек и единственное, чего хочу, — это дожить до нашей встречи.

Трудно сказать, удастся ли Симоне Авраами спустя столько лет осуществить свою мечту, но Лимор и все остальные члены семьи преисполнены решимости помочь матери в этом. В то, что ребенок на самом деле умер, они не верят: слишком много неувязок. А сама эта история, по мнению Лимор Авраами-Перец, доказывает, что кража детей новых репатриантов, прибывших из восточных стран, с последующей передачей их на усыновление продолжалась, как минимум, до середины 1960-х годов. И сколько было еще таких случаев, неизвестно....

В канун праздника Песах сын покойного рава Узи Мешулама — Ами Мешулам призвал министра юстиции Айелет Шакед подписать указ о посмертной амнистии его отца, а также его самого.

Напомним, что бывший сотрудник ШАБАКа рав Узи Мешулам (1953-2013) первым публично озвучил подозрения по делу “йеменских детей” и призвал провести расследование на государственном уровне. Накануне Песаха 1994 года он издал и распространил брошюру, в которой сравнил похищение йеменских детей с действиями нацистов в годы Холокоста. 

В брошюре утверждалось, что тысячи детей из семей йеменских репатриантов были проданы в США, а часть подвергались медицинским экспериментам, сравнимым с опытами доктора Менгеле.

Брошюра вызвала бурную дискуссию в израильском обществе, и к дому Узи Мешулама со своими историями и просьбами сформировать следственную комиссию потянулись сотни выходцев из Йемена, стран Среднего Востока и Балкан. Воодушевленный поддержкой, Мешулам вместе с десятками учеников забаррикадировался в своем доме, обложив его по периметру мешками с песком и вооружившись камнями и бутылками с зажигательной смесью.

Премьер-министр Рабин потребовал от правоохранительных органов арестовать возмутителя спокойствия, и после трех дней осады дом был взят штурмом, во время которого один из сторонников рава Мешулама, Ави Асулин, был убит. 11 человек, находившихся в доме вместе с Мешуламом, получили от 4,5 до 15 месяцев тюрьмы за оказание вооруженного сопротивления. Самого раввина приговорили к 8 годам тюрьмы, В 2000 году Узи Мешулам был освобожден по состоянию здоровья. Перед тем как выпустить на свободу, раввина заставили подписать обязательство об отказе от каких-либо контактов с прессой. Его старший сын Ами Мешулам, отсидев 5 лет, был вынужден покинуть Израиль и с 2005 года живет в Канаде, на положении беженца.

Чем была вызвана необходимость брутального штурма, насколько оправданным было убийство Асулина и вынесенные приговоры — все эти вопросы остаются открытыми по сей день.

“Новости недели”