Киса, киса... Брысь под лавку!

(Игра на внимание и реакцию)

Плюшкявичюс глубоко затянулся терпким дымом сигареты «Давидофф», аккуратно положил окурок в хрустальную пепельницу и с хрустом размял пальцы. Мотнув головой, он вернул на место непослушную прядь светлых волос и движением пианиста легко пробежался по клавиатуре. На плоском экране «Макинтоша» появились первые строчки:
«Смерть появилась в нашем селении верхом на велосипеде. Черная фигура, закутанная в плащ-палатку с глубоко надвинутым на глаза капюшоном, катила по тропинке в сторону заброшенного кладбища. К раме велосипеда была прикручена коса. Ее лезвие тускло поблескивало в бликах лунного света.
Старая Ингер потом клялась Святым распятием, что это была именно Смерть...»
Плюшкявичюс откинулся на кожаную спинку офисного кресла, перечитал абзац и удовлетворенно хмыкнул.
- Душевно, - одобрил он начало. - Червячок на крючочке. Теперь на него поплевать и забросить в читательскую среду. Читатель нынче пошел мелкий, думать не любит, ему подавай что-нибудь простое, без затей, лучше всего клюет на секс и кровавые преступления. А почему?
Писатель отвлекся от экрана и прислушался. Ему показалось, что где-то в глубине дома хлопнула дверь.
- Котенок, это ты? - крикнул он и вставил пропущенную запятую в текст.
Ему никто не ответил. Плюшкявичюс пожал плечами, неторопливо выбрался из-за письменного стола и подошел к распахнутому настежь окну. Легкий бриз волновал прозрачную штору. Северное солнце снисходительно подарило теплый день в конце лета. Пахло соснами, солеными волнами Балтийского моря и сдобным печеньем. В бледно-голубой вышине пронзительно кричали чайки. Мужчина закрыл створки окна и задвинул тяжелый шпингалет. Стало совсем тихо.
- Какой, к черту, Котенок? - пробормотал он. - После такой ссоры она не скоро появится. Пожалуй, можно смело рассчитывать на целый месяц холостой жизни!
Плюшкявичюс повеселел и вновь уселся за компьютер.
- «...это была именно Смерть». Душевно, душевно, - повторил он, докурил сигарету и крутанулся в офисном кресле. - Теперь самое сложное: придумать жертву, а лучше не одну, и мотив преступления! По первому пункту выбор небольшой - мужчина или женщина, взрослый человек или ребенок. Для массовости возьмем всех скопом, а там разберемся. С мотивом придется повозиться.
Он потер лоб и запрокинул голову к потолку, как будто надеялся на озарение свыше.
- Мотив должен быть простым и доступным, примерно, как гантели. Хвала Господу нашему Иисусу Христу, что читатель нынче измельчал, Борхеса на дух не переносит, от Мишеля Рио воротит нос, и даже психологические детективы Иржи Грошека считает воинствующим эстетством. А потому преступления в защиту чести, во имя идеалов или из благородных чувств не рассматриваем. Остается у нас что?
Писатель тяжело вздохнул и закурил еще одну сигарету.
- Ага, - задумчиво почесал он затылок, - В осадок у нас выпадают убийства на почве ревности, жадности и гордыни. То есть женщины, деньги и власть. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что женщины и власть - всего лишь сопутствующие товары. Все упирается в деньги, на которые можно купить женщин, власть, идеалы, честь и совесть. И при этом абсолютно все равно, как выглядят денежные знаки: будь то шкурки белок, морские раковины или золотые кругляшки. Главное, что движет человечеством испокон веков - это коротенькое слово «мое». А, следовательно, не имеет никакого значения, в какую эпоху поместить убийство.
Плюшкявичюс опять прислушался. Ему показалось, что кто-то ходит на первом этаже в гостиной.
- Киска, ты вернулась? - крикнул он и загасил окурок.
Ответом ему вновь была тишина. Мужчина покинул уютное кресло, не спеша спустился по стертым ступенькам деревянной лестницы и бдительно оглядел гостиную, заглянул в соседнюю комнату, кухню и даже кладовку. По дороге он машинально снял со спинки дивана дамский носовой платочек, поднял с пола тонкую шпильку для волос и, брезгливо поморщившись, отлепил от хрустальной вазы с яблоками комочек жевательной резинки. Все это он аккуратно выбросил в мусорное ведро. В доме никого не было, кроме него.
- Экий я стал мнительный... - пожурил он себя. - Киска теперь вернется не скоро, если вообще вернется... Как она утром орала, потом шипела, затем изображала вселенскую скорбь, безутешно плакала, а напоследок пригрозила, что я еще пожалею. О чем же я должен сожалеть, скажите на милость?! О том, что наконец избавлен от ее привычки везде оставлять использованную жвачку?!
Хозяин дома тихонько рассмеялся и, все еще саркастически улыбаясь, вернулся в кабинет.
- Ох уж эти женщины! Нам никогда не понять их логику. Они страстно влюбляются в нас, искренне и самозабвенно любят, не требуя ничего взамен, и вдруг в один прекрасный момент их внутренний калькулятор щелкает и предупреждает, что лимит самопожертвования исчерпан, объект любви получил женской ласки сполна, и из кокона нежной нимфы и страстной любовницы вылупляется безжалостный кредитор. Обычно решающий разговор облекается в форму шутливого полувопроса: «Дорогой, а не пора ли нам узаконить наши взаимоотношения?!»
Плюшкявичюс потянулся поджарым телом, решительно плюхнулся в кожаное кресло и воздел пальцы над клавиатурой, как будто собирался извлечь из компьютера мощный музыкальный аккорд. Потом медленно опустил руки на колени.
- «Смерть появилась в нашем селении верхом на велосипеде...» - посмаковал он слова. - Как странно, что, согласно статистике, большинство убийств совершают мужчины, а Смерть - существо женского пола. Чует мое сердце: женщины так тщательно заметают следы преступления, что никому и в голову не приходит заподозрить в несчастном случае злой умысел... Хм... Так кого мы сделаем убийцей: мужчину или женщину?
Писатель устало помассировал лоб.
- Душегубом должен быть все-таки мужчина, - задумчиво пожевал он губу. - Такой вариант даст нам больше крови, жути и натурализма. Именно то, что и ждут читатели от детектива. А женщина-убийца - это сплошные сопли, слезы и загубленная молодость. Одним словом - дерьмо!
Его пальцы весело забегали по клавишам:
«Все знали, что старая Ингер выжила из ума, поэтому ее россказням никто не верил. Но она упорно твердила на рыночной площади, что своими собственными глазами видела Смерть, и в доказательство обещала показать растерзанную тушку кошки...»
- Причем тут кошка? - с удивлением уставился Плюшкявичюс на экран «Макинтоша». - Куда это меня понесло?
Вдруг он насторожился и тихонько встал из-за стола, крадучись подошел к двери в соседнюю комнату и резко распахнул ее. В спальне никого не было. Морской ветерок поигрывал шторой, которая задевала стопку газет на гранитном подоконнике.
- Матерь Божья, - облегченно вздохнул мужчина. - Совсем нервы ни к черту... А мне уж показалось, что это Киска вернулась за вещами.
Он прошелся по комнате, разгладил и без того идеально застеленное покрывало, любовно дотронулся до поверхности музыкального центра изысканного дизайна и с недовольной гримасой подобрал с ковра комочек розовой жвачки и россыпь шпилек.
- Как все красиво начиналось, - усмехнулся покинутый любовник, - и как мерзко закончилось обыкновенным шантажом. Женщины всегда приберегают свой главный аргумент на последок и предпочитают его выкладывать после обильного слезоизвержения: «Я беременна!» Кого они хотят обмануть?! Стоит хоть на минуту дать слабину, поверить в их искренность, как беременность волшебным образом улетучивается. И ты чувствуешь себя последним кретином!
Писатель сердито хмыкнул, стремительно вернулся в кабинет и мстительно уставился на экран. Он добавил в текст еще одно слово:
«...и в доказательство обещала показать растерзанную тушку беременной кошки».
- А, может, зря я ее так... - засомневался он и стер последнее предложение. - Может быть, надо было помягче с ней? Опять отделаться ничего не значащими обещаниями, предложить еще раз проверить наши чувства и подарить какой-нибудь женский пустяк? Пожалуй, я погорячился, когда стал высмеивать ее материнские чувства, ерничать и цинично раскладывать по полочкам нашу совместную жизнь... Полдня загубил на выяснение отношений! Ну, почему приходится уделять столько внимания женщинам?!
Плюшкявичюс схватился за пачку сигарет «Давидофф», но раздумал и положил ее на место.
- Интересно, что она имела в виду, когда сказала, что отомстит? Неужели Киска собирается убить меня, как в дешевом детективе? Будет выслеживать, писать угрожающие письма и караулить в темном переулке с огромным пистолетом в руках? А пистолет даст осечку в самый решающий момент и пшикнет холостым патроном! Или подошлет коварных киллеров, но чутье и реакция меня не подведут...
Плюшкявичюс развеселился и озорно напечатал на экране: «Киса, Киса! Брысь под лавку!» Потом медленно по буковке стер фразу и уткнул подбородок в ладони.
- Черт! Откуда это странное ощущение, будто рядом бродит беда? Неужели на меня так подействовали ее побелевшие от гнева губы и тихий шелест слов: «Плюшкявичюс, ты еще пожалеешь!»? Нет, конечно! Я даже рассмеялся ей в лицо, развернулся и не спеша поднялся в кабинет, красиво поставив последнюю точку в разговоре. Тогда, в чем дело? Плюшкявичюс, ты уже не мальчик, возьми себя в руки и принимайся за работу! Что там у нас с мотивом? Ага, деньги или другие ценности!
Писатель с отвращением закурил еще одну сигарету и уставился на строчки: «Смерть появилась в нашем селении...». Сигарета застыла в его пальцах, пепел постепенно нарастал ватным столбиком, а его внимание было сосредоточено не на экране компьютера, а на тех звуках, которые ему послышались снизу. Плюшкявичюс ткнул окурком мимо пепельницы, но не заметил этого. Он неслышно подкрался к двери кабинета, прижимаясь к стене, чтобы не скрипели ступени, спустился вниз и осторожно заглянул в кухню. Посудомоечная машина взвыла мотором последний раз и подала сигнал об окончании цикла. Хозяин дома перевел дух, опустился на стул и отер рукавом рубашки бисеринки пота со лба.
- Черт! Детективы проклятые... Черные кошки мерещатся по всем углам... Это потому, что я не слышал, как она ушла!
Мужчина решительно поднялся и целенаправленно обошел весь дом, заглядывая в шкафы, под кровать и за шторы. Посторонних лиц не было.
- Дурак! Чего я испугался?! Разъяренной кошки? Киска всегда была отходчива. Да и зачем ей моя смерть? У нее нет никакого мотива! От моей кончины она ничего не выиграет. Никакой суд не отдаст ей мою собственность и деньги! С какой стати? Мы даже не помолвлены!
Он вернулся в кухню и выбросил в мусорное ведро фотографию девушки на фоне морского прибоя, женские очки от солнца и комочек жевательной резинки. Мурлыкая под нос мелодию песенки «Мальбрук в поход собрался», Плюшкявичюс прошествовал в кабинет и торжественно уселся в кресло. Рабочий настрой был несколько смазан: на полировке письменного стола он обнаружил темное пятно от неаккуратно погашенного окурка.
Пальцы писателя легко пробежались по клавиатуре «Макинтоша»: «Все знали, что старая Ингер выжила из ума, поэтому ее россказням никто не верил. Смерть кладбищенского сторожа приписали его собственной неосторожности. Он всегда был немного навеселе, улыбался, непонятно чему, и передвигался нетвердой походкой, и потому никто не удивился, когда его застывшее тело нашли между покосившимися от времени могильными камнями. Упал и ударился головой. Кому могла быть выгодна его смерть?»
- Душевно! - одобрил Плюшкявичюс свое произведение. - Сначала напустить побольше тумана, закружить читателя в лабиринте загадочных убийств, подсыпать ложных улик, а под конец ошарашить непредсказуемой личностью преступника. Все очень просто!
Он подстегнул свое воображение, и детектив по-булгаковски стремительно полетел вперед. Сюжет закручивался в тугую пружину, таинственные происшествия сплетались в замысловатый узор, Смерть то и дело бесцеремонно стучала в двери, трупы появлялись и исчезали, и ложные улики сыпались, как новогоднее конфетти. Электронная память «Макинтоша» разбухала от кровавых злодеяний, жути и натурализма.
Наконец Плюшкявичюс откинулся на спинку кресла и устало потер глаза.
- Котенок, сделай мне, пожалуйста, чашечку капуччино! - крикнул он, но тут же спохватился. - Черт! Она же ушла. Придется самому.
Мужчина отключил монитор и спустился по скрипучей лестнице вниз. Проходя через гостиную, он остановился и с благоговейным восторгом посмотрел на огромный плоский телевизор, который висел на стене, как картина в раме.
- Странно, почему Киску раздражает моя любовь к технике? - недоуменно пожал он плечами. - Только женщины способны ревновать к работе, спорту или автомобилям. В чем природа ненависти к неодушевленным предметам? Почему Киска чуть не растоптала пульт управления от телевизора? Загадка...
Вспомнив о цели своего похода, Плюшкявичюс достиг кухни и радостно потер руки в предвкушении чашечки любимого капуччино. Мужчина налил воды в емкость кофеварки марки «Крупс», выглядевшей как шедевр дизайнерского искусства, поставил на место золотой фильтр, насыпал щедрую порцию молотого кофе, плеснул в стаканчик молоко для обработки его паром и поставил под краник керамическую чашку. Он нажал кнопку и с удовольствием прислушался к мелодичному жужжанию аппарата.
«Пурум-пум-пум, пурум-пум-пум», - напевал он под нос неизвестный мотив собственного сочинения, резал хлеб, вынимал тончайшие лепестки колбасы из пластиковой упаковки и с нетерпением ждал, когда в чашку польется струйка ароматного кофейного напитка, а пар превратит молоко в пену.
Капуччино запаздывал. Плюшкявичюс нетерпеливо откусил пару раз от бутерброда и сердито уставился на кофеварку.
- Черт! - выругался он. - Что с ней такое?
В аппарате что-то забулькало, струйка кофе устремилась в чашку, и по кухне распространился долгожданный аромат. Однако молоко, которому по технологии полагалось вскипать и пениться под действием пара, уныло молчало в стаканчике. Кофеварка недовольно загудела и задрожала в мелкой вибрации. Плюшкявичюс наклонился ближе, стараясь разглядеть, что происходит с его капуччино, и не успел уклониться, когда раздался громкий хлопок, и кофеварку разнесло на куски.
Осколки пластика, металлические детали и кофейная гуща усыпали кухню. Несколько деталей кофеварки вылетели в открытое окно. Часть пластмассовой облицовки попала мужчине в лицо. От боли и неожиданности он отпрянул и врезался затылком в край гранитного подоконника.
- Этого не может быть! - успел подумать он, теряя сознание. - Кофеварки марки «Крупс» не могут взрываться!
Тело Плюшкявичюса сползло на пол, под головой медленно растекалась темно-красная лужица.
Велосипедист в черной плащ-палатке с глубоко надвинутым капюшоном ехал по тропинке в сторону моря. Он остановился возле двухэтажного особняка, поднял с земли чуть изогнутую блестящую трубочку и внимательно рассмотрел ее. Внутренний диаметр стальной детали был величиной с ножку шпильки для волос. Кто-то плотно забил отверстие трубочки кусочком жевательной резинки. Велосипедист пожал плечами, положил деталь в карман и покатил дальше. Лучи бледного северного светила отражались в остро отточенном лезвии косы, привязанной к раме велосипеда.