Вредный дед

Литературная гостиная / Анекдоты

Живет сейчас где-то далеко на белом свете взрослая девица, работает, хлопочет, и с трудом вспоминает жутко далекие от нее времена двадцатилетней давности... Веришь, милая, я не очень-то понимаю, по какой причине умудрилась моя малышка полюбить такого неприятного дедушку... Да не просто полюбить, а буквально обожать, ходить “хвостиком”, слушаться... 

 

СЛЁЗЫ

Начнем с того, что я упрямо не давал тебе плакать. Ты, например, ушибешься об стол, кровать, стенку и начнешь реветь, а я подойду и начинаю “жалеть и гладить”, но не тебя: 

“Бедный стол, как тебе больно, как эта вредная Юлька сильно тебя стукнула...”

Ты начинаешь возмущаться: 

- Деда, это мне больно, это стол меня ударил...

- Чем это он мог тебя ударить? У него что, руки есть? Значит ты ему больно сделала, а стол терпит, не плачет.

Начинаем спорить кому больнее, слово за слово - и про слезы позабыли.

А еще ты иногда уж очень сильно разнюнишься, слезы ручьем, громкий рев - “А - а - а!!!”. Бабуля тебя утешает, уговаривает, целует - ничего не помогает. Тогда подхожу я и на полном серьезе начинаю: “Ты почему неправильно плачешь? Разве можно плакать на букву “А”? Надо плакать на букву “У”! Вот так - “У-у-у”... И вою тебе над ухом.

Волей-неволей ты начинаешь сбиваться - “А - а, У - у”; мы с супругой смеемся, ты тоже начинаешь смеяться - и слезы высыхают...

 

ДАЛЕКО, ДАЛЕКО

А ты помнишь, детка, как я “мучил” тебя одной игрой-песенкой? Ну, как же? Я тебе сейчас напою: “Далеко, далеко, на лугу пасется КО...”

А дальше нужно было закончить - “коза, корова, кошка...”

Совсем не помнишь?

А было обычно так: мы уходим с тобой далеко за наш городок в степь, ты сидишь верхом и тоненько затягиваешь: “Далеко, далеко на лугу КО...” - и ждешь моего продолжения. Я долго думаю и заканчиваю: “КОмната.”

Ты в негодовании, спрыгиваешь на землю и выступаешь на меня:

- Деда, ну какая же комната? Она же не может быть на лугу!

Я делаю тупое лицо, удивляюсь и говорю:

- Ну, тогда КОнверт...

- Какой “конверт”, дедуля, ну подумай хорошенько. Пасется - значит траву кушает, ты же мне сам говорил...

Я предлагаю еще варианты - Ковер, Колбасу, Колесо и прочие несуразности. Ты отлично понимаешь, что я шучу, но начинаешь заводиться, хочешь получить правильный ответ. Тогда не выдерживаешь и уже начинаешь подсказывать:

- Ну, давай еще раз - “на лугу пасется КОР...

- КОРжик! - уверенно заканчиваю я.

Ты смотришь на меня, хлопаешь чудесными глазенками и поучаешь:

- Деда, ну коржик же не может кушать. Его же самого кушают!

- Ну, ладно, ладно! - говорю я. - Давай, начинай ещё, запевай!

- Далеко, далеко, на лугу пасется КО...

- КО! - РО!... - раздельно начинаю я. Ты довольная радуешься долгожданной “корове”, а я предательски заканчиваю - КОРОБКА!!!

Смеешься? Вот, вот, ты и тогда и смеялась, и сердилась... Но ведь я тебя не просто дразнил и смешил - я еще и учил. Скажу бывало, что на лугу пасется “КО-РО-ВАТЬ” и жду. Сразу возмущение - Нет такого слова!

- Как нет? - возражаю я. - А спишь ты на чем?

- Ты что, деданька, не говорят “коровать”, говорят “кровать”, - поясняешь ты мне основы русского языка.

Я спорю, придумываю еще. Ох, и злилась же ты, и убегала от меня. Быстро помириться можно было только одним способом - догнать тебя, посадить верхом на плечи, бежать и приговаривать:

- КОняшка, коняшка на лугу, и ты на ней скачешь, радость моя!

Смеешься ты, заливаешься, больно дерешь меня за волосы - обоюдная любовь торжествует. Ты не смотри на мою теперешнюю лысину, в те времена еще было за что дергать. А песенку вспоминай, будешь моих правнуков поддразнивать.

 

ЭХТИАНДРА

В то время как раз шел фильм “Человек-амфибия”, с красавцем Ихтиандром, вот я и звал тебя “Эх, тиандра”, когда учил плавать.

Воду ты обожала, часами могла купаться, из ванны бывало не вытащить, на берег из реки силком доставали, но это только если воды не больше чем по колено. Зайти в воду чуть поглубже, с кругом на поясе или даже на руках у кого-то было для тебя невыполнимо.

Но это без деда. Появлялся я, и моя трусиха чуть храбрилась.

Ты сравнительно спокойно усаживалась мне на спину, крепко обнимала меня за шею, иногда одной ручонкой цеплялась за мою шевелюру - и мы заплывали с тобой довольно далеко. Я что-либо рассказываю, ты радостно кричишь всему миру: “Я плаваю!”

Но стоило снять тебя со спины и попытаться опустить в воду, держа руками, как происходила катастрофа. Ты судорожно цеплялась за меня руками и ногами, тряслась, как листик, и орала!

Выйду на берег, ты, вся в слезах, вырвешься, убежишь - а через пару минут снова в воде, чуть выше щиколоток, но в воде. А еще через пять минут:

- Дедуля, поплыли!

- Куда, ты же не хочешь плавать, ты же боишься.

- Нет, нет, я не боюсь, поплыли. Только НЕ УЧИ МЕНЯ ПЛАВАТЬ!!!

И приходилось твоему коварному деду применять запрещенные приемы. Заплывем с тобой поглубже, и я начинаю потихоньку опускаться... Ох, и повырвала ты тогда моих волос... Но плечи и шея мокрые, ладошки твои соскальзывают, и волей-неволей ты держишься только одной рукой, и хоть считанные секунды, но плывешь. 

Вот так, поругивая этого вредного деда и обижаясь на него, мы и преодолели страх. A скоро и плавать научились.

 

ПОРТРЕТ

Частенько, выполняя твои заказы, рисовал я тебе домики, деревья, лошадок и прочее, а однажды пообещал изобразить тебя. На полном серьезе усадил позировать, заставил довольно долго сидеть спокойно, придирался к выражению лица и в меру своих слабеньких способностей тщательно пытался воспроизвести в деталях твое платье и еще что-то характерное. Затем торжественно вручил готовое “произведение искусства” - нечто напоминающее человеческую фигуру, где вместо головы было нарисовано на плечах перевернутое ведро. Ты сначала не поняла, потом громко возмущалась, а я доказывал:

- Ну, смотри, воротник твой? А носочки полосатые твои? А пуговиц на платье у тебя сколько, три? А здесь сколько? Тоже три! Значит это ты! Просто под ведром лицо не видно...

Моя натурщица озадачена, она еще сомневается - может, дед шутит? Но поскольку я сохраняю серьезно-деловое выражение лица, ты начинаешь негодовать, обижаться и громко протестовать. Но когда я говорю, что завтра надо отнести этот портрет в детсад и показать подружкам, чтобы они сказали “похожа, или - нет”, моя внученька сразу озабоченно замолкает. Конечно, любимый дед частенько шутит, подсмеивается, но ведь от этих загадочных взрослых можно ожидать всяческого коварства. И скандалистка моментально меняет тактику:

- А ведь правда, дедуленька, и кармашек такой же, и сандалики... Очень похоже получилось!

Хитренькой лисичкой подходишь ко мне, забираешь листок, отбегаешь в сторонку и мстительно рвешь его на части... Затем подводишь итог:

- Ты, деда, просто не умеешь рисовать девочков! Вот так вот!

 

СЧИТАЛКА КАРАБАСА

Еще напомнить хочу, как постигала ты основы арифметики...

В те времена была у меня, да и сейчас еще осталась, особая привычка - манера чихать. Во-первых, весьма громогласно, с каким-то выкриком типа “Пчхи БабА”, а во-вторых, не мог остановиться, стрелял очередями, не менее пятнадцати-двадцати залпов подряд. Сказку про Буратино и читали, и мультик смотрели, поэтому повадку директора кукольного театра чихать примерно так же, мы знали хорошо. Естественно, деда при таких чиханиях называли Карабасом Барабасом, и смеялись. Упускать такую возможность немного усложнить жизнь любимой внучке я никак не мог.

- А ты чем смеяться, лучше посчитай, сколько раз я чихну!

Предложение было принято с восторгом. Едва я начну свою серию, моя маленькая бухгалтерша приступала к работе. Считалку про то, как вышел погулять зайчик, мы знали наизусть, поэтому первые пять чихов учитывались правильно. Дальше начинались сложности. Противные цифры забывались и не желали выстраиваться в нужном порядке.

- Деда, подожди, я неправильно, я не успеваю!

Легко сказать “Подожди”! Я пытаюсь, но зажатие носа кулаком помогает плохо, смех и чихания прорываются, а подбить баланс не удается... 

Внученька расстроена, но продолжать обучение устному счету просто так, на пальцах не хочет, с надеждой поглядывает на меня - а не расчихается ли дед опять?

...Правы, наверное, те, кто утверждает, что единственная доступная человеку Машина Времени - это его память!

“Секрет”