ФАНАТКА

Литературная гостиная

Писатель Дормидонт Рычагов сидел за столом на дачной веранде, пахнущей яблоками, и мучительно пытался вдохновиться. По полу было разбросано в беспорядке несколько скомканных листков несостоявшейся рукописи. Справа в полутёмной комнате гудел компьютер, но к нему Дормидонт Геннадьевич даже не подходил - перед монитором сразу тянуло перестать напрягаться и сыграть с железом в пасьянс или поставить диск с неприличным, но весьма приятным содержанием.

Он потёр ладонью лоб, едва не испачкав его чернилами, снова занёс перьевую ручку над листом бумаги.
- И повернувшись... Внезапно повернувшись... Резко повернувшись... Как от выстрела повернувшись... Чёрт бестолковый, причём тут выстрел!..
Писатель бормотал слова, валяя на языке очередную не поддающуюся фразу. Но та прочно застряла где-то на полпути между душой и авторучкой, как застревает бабушкин клубок в трубе пылесоса.
- Оглянувшись... Как же он увидел-то?!.. Заозиравшись... Озернувшись...
Тьфу!

Налетел порыв ветра, зашелестели ветки столетних лип, и писатель Рычагов поморщился:
- Мешают, посторонние звуки мешают! Липы спилить, петуха завтра в суп! Спокойно, Дормидоша, спокойно! В издательстве сроки горят...
Успокаивая дрогнувшие нервы, он встал и шагнул к окну, чтобы захлопнуть рамы. В кустах сирени под верандой произошло шевеление. Литератор увидел пробирающуюся через заросли старуху. Голова её была перевязана узорчатым платком так, как стягивают виски от приступа мигрени. На кривых венозных ногах неуклюже болтались коричневые кроссовки большого размера, на молодёжную джинсовую юбку наползала синяя вязаная кофта фасона начала прошлого века с выпуклыми пуговицами. На живом слегка морщинистом лице выделялись сердитые глаза, подведённые ярко-розовыми тенями. Не долезши до веранды с метр, старуха размахнулась, забросила вперёд зонтик-трость, зацепившись изогнутой ручкой за подоконник, и живо перебирая сухонькими руками, стала подтягиваться к окну.
- Вы это что?! - вымолвил писатель, зависнув в оконном проёме.
- Уф! Уф, матушки, жарко! Не гляди, что сентябрь! - поделилась ощущениями бабка и глаза её подобрели. - А я к вам! Дормидорычагов, не ошибаюся?
- Да, это я. А вы, собственно...
- Уф! Уф, высоконько! Ой, не долезу! А я вас по фотографической фотокарточке на обложке книжки узнала.
- Да вы в дверь-то бы...
- Нельзя мне, милый, в дверь. Я ж ваша фанатка. У меня три книжки ваших имеются -скуплены, я с них и фанатею.
- Как фанатка, какая? Чего это вы?!
- Вы прям как не знаю кто, у всех же фанаты есть. У “Спартака”, у Киркорова, у Мураками с Юрием Поляковым и, прости восподи, у Донцовой с Ерофеевым...
- Я романы исторические пишу. Длинные, - сообщил литератор. - У меня фанатов нету.
- Есть, уже ж есть! Я вот взяла и вас выбрала. - Бабка, наконец, вскарабкалась на завалинку и тяжело взгромоздилась на подоконник. - Фанаты, милый, они завсегда должны в окна прорываться, ночами у подъезда дежурить и эти... как их... фраеры... файнеры зажигать...
- Только не зажигать, я умоляю - дача старая, вспыхнет как летняя заря... Как летняя... Вспыхнет... О, погодите, я запишу!
Он бросился к столу. А фанатка свесила ноги внутрь, сползла в комнату и двумя ладонями сверху вниз прилежно и основательно огладила юбку, огляделась.
- Бедненько живёте, скромно. От народа, значит, не отхлынул. Это хорошо. А то подруга моя Марья Александровна - она одного ложечника фанатка. Ну, в оркестре тот на ложках играет, в концерте простой верёвкой подпоясывается и в лаптях. А пришла к нему - там вся квартира в хрустале и в панбархате, ступить боязно. Ничего, я яблочко возьму?

Фанатка нагнулась, выбирая в корзине антоновку поспелее, вытерла яблоко об кофту и принялась грызть.
- Н-да, значит... - Дормидонт Рычагов положил руки на колени, потом на стол, потом скинул их вниз, потом взялся теребить карманы рубашки. - Н-да, такие вот дела, значит... Вот как, н-да... А что же вам, например, в моих произведениях нравится?
- Эё-эё насаса... Исоса уада!
- Что-что?

Фанатка прожевала яблоко, при этом вскидывая подбородок - мол, подожди, сейчас - и повторила:
- Всё-всё нравится. Историческая правда. Ну, впрочем, конечно, бывают и у вас неудачи, сцену в варяжской бане взять. Я семь раз перечитала - ну, неудача, и всё тут! Только это дело не меняет. “Спартак” вон тоже часто проигрывает, а его фанаты всё равно любят и всегда за него! На выезды с командой ездят. Я тоже с вами буду на выезды. Вы собираетесь куда-нибудь?
- Н-ну, как... Путёвки взяли с супругой в санаторий “Решма”, на Волге.
- Во, самое оно! Значит, я за вами.
- Кхфрх... - писатель поперхнулся. - Послушайте, как-то это... Я же не один туда...
- Вы не поняли! Я как фанатка за вами, не мешая нисколечко - на боковушке в плацкартном вагоне, а там, рядом с санаторием, как-нибудь в частном секторе... Главное, по утрам под окна приходить, с речёвками... Кстати, я уже сочинила несколько, мне Марья Александровна подсобила. Вот, например: “Было при князьях фигово, читай про то у Рычагова, хэй-хэй-хэй!” или “Историзму всякий рад - Рычагов, назад, назад, хэй-хэй-хэй!” Ну, “назад” - в смысле глубже в прошлое, понятно это?
- Понятно, я очень тронут... - писатель наконец нашёл место растерянным рукам, вцепившись в мраморный чернильный прибор. Неожиданно, как-то... Только вот это “хэй-хэй-хэй!” обязательно? Вы же утром-то соседей по санаторию перебудите.
- Ну, это уж иховы проблемы, а у нас, у фанатов, так. Чувства выражай - о других не вспоминай. Ещё надо автограф и оторвать чего-нибудь на память.
- В смысле?
- В прямом. В экстазе, типа. Кусок одежды, рукописи... Или кресло сломать и в сад выбросить...
- Господи! Да нате вон моя куртка совсем новая, берите всю... А кресло не надо...
- Не-эт... У нас, у фанатов, положено в экстазе... Например, воротник, или от брюк лоскут...
Писатель на всякий случай привстал вместе со стулом и, резво перебирая полусогнутыми ногами, переместился по другую сторону стола.
- Это уж так заведено, - продолжила фанатка, прицеливаясь на очередное яблоко. - Вот у “Спартака”, например, фан-сектор - все кресла поломает, а если уж где Тихонова или Веллитона отловит, считай, в одних плавках ребята остаются...
- Послушайте, как вас... Фанатка... Что вы всё заладили - “Спартак” да “Спартак”? Пришли фанатеть - фанатейте, пришли моё творчество хвалить - хвалите. А то “Спартак”... Я, между прочим, за ЦСКА болею...
- Как - за ЦСКА?! - фанатка выронила яблоко. - Сам писатель, сам толстые книги пишет - и за ЦСКА?! За “коней” за этих?!
- Да уж не за “паровоз”, не за “зенитчиков”, и тем более, не за “мясо”!
- Это что же я?! Это к кому же я?! Пенсию на книжки изводила! Дура старая, читала, глаза ломала, время тратила... Про баню - семь раз!.. А ещё писатель - стыда нет!.. За ЦСКА он!.. Вот ты мне за свою макулатуру деньги-то вернёшь, до копеечки! Я принесу вот книжки-то!..

Швырнув гремящее яблоко на пол веранды, фанатка гордо запахнула кофту и, не оглядываясь на покрасневшего от возмущения писателя, вышла на крыльцо, хлопнув дверью.
И долго ещё доносились из сада, а потом с улицы её стенания:
- Так ошибиться, надо же! За ЦСКА он! Да таких из Союза писателей исключать! Писать запрещать! Руки отрывать!..
Писатель Дормидонт Рычагов с облегчением выдохнул, подобрал с пола огрызок и побитое яблоко, скомканные листки рукописи, бросил всё в урну. Сел за стол, обхватил щёки ладонями.
- Фанатка! - хмыкнул он. - Шизя, форменная шизя!

Попытался вернуться к сочинению исторического романа, но настроения работать не осталось вовсе. С уходом фанатки краски ранней осени за окном как-то поблекли, а на сердце стало немного зябко, одиноко.
Дормидонт Геннадьевич поднялся, взял с подоконника забытый старухой зонт и бережно положил его на сиденье кресла - на самое видное место.

Евгений ОБУХОВ, Москва