После вечности

Сегодня мне кажется, что минуло не 14 лет, а вечность. И сейчас, после Вечности, уже невозможно с той же остротой пережить ту боль и тот ужас - слишком много похожего пришлось нам познать с тех пор...
Но, оказалось, память цепко хранит и боль. Даже цвет этой боли. Ибо Спитак означает –«Белый». И каждой всплывающей перед глазами картине тех страшных спрессованных дней, минут, измерявшихся бесконечностью, сопутствует острый импульс этой белой боли..[!]
Можно ли описать шок?
В памяти -только фрагменты...
Стадион исчезнувшего города. Футбольное поле, где сел в сумерках наш военный вертолет... Несколько шагов, и я едва не споткнулся об обгоревшее тело. Их множество. Как и гробов, уложенных аккуратными штабелями...Я увидел, как прилетевший со мной фотокорреспондент Саша Макаров, известный мастер, хладнокровный профессионал вдруг опустил камеру. Отвернулся. Снимать мешали слезы...Среди тел, превозмогая ужас и оцепенение, как тени передвигались люди, приподнимая покровы с мертвых – искали своих...
Дома без стен. Будто с них живых содрали кожу, обнажив следы бывшей жизни – ковер, фотографии на уцелевшем куске стены, застрявший в скрученной арматуре шкаф, детская кукла... Тетрадки и учебники, испачканные грязью и кровью, – все, что осталось от школы с учениками...
Город – как открытая рваная рана...
Под ногами грязь, смешанная с патокой. Весь Спитак залит вязкой патокой, хлынувшей из емкостей разрушенного пищевого комбината...
Вдоль тротуаров исчезнувших улиц – бутылки с минеральной водой. Другой воды просто нет. Как и тепла, электричества, связи ...
Столы с хлебом и сыром...Я не видел, чтобы кто-то ел...
Люди с почерневшими от горя и грязи лицами вручную разбирают курганы руин – безумное месиво туфа, бетона и искореженной стальной арматуры. О существовании специальной спасательной техники у нас тогда даже не слышали...
Внезапно чей-то крик – «Замри!» и, как в детской игре или абсурдном сне, сотни людей застывают в застигнутой позе. Над руинами, как над бездной, повисает звенящая тишина. Затем она взрывается пронзительным: «Здесь! Здесь!». Кто-то услышал под тоннами камня еле различимый стон...Обламывая ногти, режа руки о бетон и сталь, люди отчаянно и торопливо пытаются сдвинуть обломки плит. Помню девочку лет тринадцати, которую мы услышали в одну из таких минут молчания...
Стон. Шанс...
В те дни в Армении действительно стонала земля. Голосами тысяч, погребенных заживо...
Фрагменты, фрагменты...
Тысячи машин на почти парализованной дороге в Спитак. Автобусы с добровольцами из разных концов тогда еще единой страны. Самосвалы и краны. Грузовики с гробами. Легковушки с сжавшимися от горя и слабой надежды родственниками... Охрипшие регулировщики, пытающиеся сдержать этот рвущийся в ад поток...Хирург- его имя осталось неизвестным,- сделавший уникальную операцию по ампутации раздавленных балкой ног прямо на месте ... Воспаленные от бессонницы глаза американского врача Роберта Гейла ... Немецкие горноспасатели с огромными, невозмутимыми овчарками. Отказавшись от предложенной им передышки в ереванской гостинице они требовали немедленно доставить их в Спитак. У них счет шел на минуты...Также, не теряя ни мгновения, отправлялись вертолетами в эпицентр катастрофы спасатели из Франции, Италии, Австрии, Швейцарии...
Аэропорт «Гарни», где каждые полчаса – час садились иностранные самолеты с грузом помощи и специалистами, был похож на прифронтовой...Беда – к беде: известие о двух разбившихся один за другим бортах- нашем ИЛ-76 с военными врачами и югославском - с грузом медикаментов. Не выжил никто. Пилот- югослав успел передать в эфир лишь одно слово - «Роджер»...
Всего двумя годами раньше мы пережили Чернобыль. И не извлекли уроков. В дни землетрясения мы, наверное, впервые поняли, что наша могучая родина абсолютно беззащитна перед трагедией такого масштаба. Беда требовала осмысления необъятного, быстрых и четких действий - страшные разрушения были в двух десятках городов и сотнях сел. Таких действий было мало. Потрясенный и растерянный премьер Рыжков честно, дни и ночи напролет, руководил растерянным штабом ... Хаос и отчаяние ... Только авиадиспетчеры, врачи, военные и те, которые работали на завалах, точно знали, что делать...
25 тысяч погибших. Столько же раненых и искалеченных...Их, наверное, было бы еще больше, власти, как в дни Чернобыля, молчали бы о трагедии еще несколько дней. Если бы уже через семь минут после чудовищного удара Геи в 11ч. 41 мин. в эфире внезапно не заработала военная радиостанция, сообщавшая открытым текстом (неслыханное в советской практике!) о страшных разрушениях и немедленно требующейся помощи. То был настоящий SOS... Где ты сейчас младший сержант - радист Алексей Ксенофонтов, которому обязаны своим спасением тысячи людей, оказавшихся между жизнью и смертью?!
Любая трагедия это всегда – героизм и подлость. Спитак не стал исключением. То был массовый героизм тысяч людей разных национальностей и вероисповеданий. И подлость десятков. Своих же...
Мародеры грабили разрушенные дома и магазины ...Я видел, как в Спитаке, у стадиона , чуть не растерзали на месте четверых подонков. Их отбили военные ... Видел в ереванском аэропорту яростную драку у только что раскрывшегося грузового люка шведского самолета с одеждой и медикаментами. Дрались шофера – кто повезет... Машины с гуманитарной помощью исчезали бесследно. Потом еще долго, спустя месяцы, дубленки, одежда, лекарства наводняли черный рынок...
Поезд Москва – Ереван пришел с надписью на вагонах «Поздравляем!» Нашлись и такие. Состав шел через Азербайджан. А в это время азербайджанцы рядом с армянами, русскими и всеми другими соотечественниками разбирали руины... У горя один язык.
Природа, к счастью, дала нам и дар забвения. Ведь мы не смогли бы выжить, помня всю боль, испытанную в жизни. Многое стерлось, притупилось. Но оглядываясь в те дни, я не могу забыть главное – великий урок милосердия, то внезапное и совершенно незнакомое нам, советским, чувство единения со всем миром.
Больше я такого никогда не испытывал. До 09. 11.2002. Когда, вместе со всеми, не веря в реальность случившегося, в тысячный раз смотрел страшные кадры из Нью-Йорка. Словно надеясь увидеть, что все это - лишь кошмарный сон.... Но это не было сном.
Тогда вновь, как в том 1988, я остро почувствовал, насколько мал и хрупок наш мир. Насколько тонка нить человеческой жизни.
И какой силой духа могут обладать люди, чувствующие себя Единой Нацией...
О Спитаке сейчас вспоминают редко.
Наверное, наша память – это и наша совесть. Ее зеркало.
Зачем вглядываться...