Вранглер и Джойс

Литературная гостиная

Осилив Джойса, Вранглер выдохнул из себя горячий воздух победы и еще раз взвесил на ладони увесистый кирпич.
– Ну, вы, блин, ирландцы, даете! – поделился он своим восторгом с портретом Боно из группы «U2 » на стене. – Вам только повод дай показать характер!
«Улисса» Вранглеру подарили еще весной, на скромное пятидесятилетие. Немногословный, лохматый и большой, как таежный медведь, он только и смог тогда вымолвить «ого!» – уж слишком тяжелой и толстой показалась ему книга с примечаниями.
– Спасибо, братцы! Надо же, девятьсот восемьдесят три страницы! Лев Толстой отдыхает!
– А то! – гордо вскинул полысевшую голову закадычный друг детства, в прошлом тоже меломан, хиппи и пацифист. – Это тебе не журнал «Ровесник»!
– К Дню независимости осилю! – пообещал Вранглер своему другу детства, бывшему барабанщику. – А теперь все к столу! Ледяная водка на облепихе!
 – Что же ты у нас никак не облезешь? – с тайной завистью спросил юбиляра уже другой друг, добродушный толстяк с лукавым прищуром и широкими залысинами, бывший клавишник. – Как-то даже неприлично.
 – Концепция! – скромно отшутился Вранглер. – Плюс конституция.
 – Ты еще гимн СССР вспомни! – хрипло засмеялся бывший бас-гитарист, в меру длинноволосый, но болезненно сухой и морщинистый от своей трудовой усталости и вредных привычек.
 – Да нет уж, лучше мы споем «All you need is love»! – улыбнулся юбиляр, кивнув на гитару и портрет Джона Леннона над диваном. – Все помнят текст?
 Свое прозвище Вранглер получил в прошлом веке, когда работал на заводе химволокна электрослесарем и наконец-то накопил деньги на настоящие фирменные джинсы. «Wrangler» – именно так они и назывались. Электрогитара «Eterna De Luxe» у Вранглера тогда уже имелась – но не личная, а заводская, с крупным инвентарным номером и клетчатым чехлом на «молнии».
 «Вечные странники» играли на танцах в городском парке, на конкурсах художественной самодеятельности, на выпускных вечерах и даже на свадьбах. Играли не только комсомольские песни и хиты советской эстрады, но и собственные композиции в стиле «хард-рок»: о любви и рабочих окраинах, о силе добра и свободе, о джинсах и цветах.
 Сразу после школы Вранглер отрастил длинные волосы, да так с ними и остался по жизни. И уже в двадцать лет окончательно ушел из душного и неуютного ему социума на вольные хлеба, подальше от современников – с их деньгами, мещанскими привычками и неиссякаемым конформизмом.
 Еще через год Вранглер встретил на танцплощадке Марину, и они поклялись друг другу в верности в первую же ночь любви – под музыку группы «Pink Floyd».
 Своих сыновей-погодков родители назвали в честь героев рок-н-ролла – Робертом и Яном. Но когда они выросли, жить рок-музыкой и философией хиппи категорически отказались. О чем еще раз пошутили за родительским столом.
 – Мир вас ловил, но не поймал! – весело сказал родителям и гостям Роберт, начитанный очкарик с ранними залысинами.
 – Жаль, предки, что ваша эпоха так быстро канула в Лету! – поддержал старшего брата Ян, раскованный парень с модными татуировками и бобриком. – Но без вас не было бы нас – факт!
 Теперь они занимались в больших городах настоящими мужскими делами: Роберт – главный энергетик завода пластмассовых изделий, Ян – модный фотограф глянцевых журналов и web-дизайнер.
 Вранглер еще раз подмигнул Боно, вытащил из ушей беруши, снова взвесил на ладони кирпич Джойса и отправил его в пакет. Рок-группа «Оральные контрацептивы» гремела и рычала в лучших традициях панка, и в конце припева там были такие слова: «Если ты не гей, а панк, мы пойдем с тобой ва-банк»...
 Время дежурства подходило к концу. Вранглер привычно щелкнул ногтем по циферблату своих воображаемых часов и показал лидеру панк-группы растопыренную пятерню. На языке жестов громкой, как прокатный цех, репетиционной базы это означало следующее: «ваше время истекает, господа панки, осталось ровно пять минут, закругляйтесь».
– Если на тебя направлено дуло пистолета и стрелки циферблата, совершенно не важно, кто ты такой! – философски говорил Вранглер каждой новой группе, и текучка кадров на репетиционной базе была минимальной. Все уважали Вранглера за то, что он уважал других и никого не учил не только петь и играть, но и жить.
 Набросив военный дождевик, дежурный базы вышел на свежий воздух, в промозглый октябрь. Природа давно уже отпустила тормоза – наглый октябрьский дождь лил и лил, как в дни Потопа, хотя все еще стеснялся перейти в мокрый снег.
 – Вранглер, не угостишь даму сигареткой? – вышла на воздух вслед за дежурным девушка-панк лет семнадцати.
– Да угощу, жалко, что ли? – добродушно улыбнулся бывший кумир городских танцплощадок. И протянул девушке с густым пирсингом на лице пачку сигарет.
– А можно две?
– Да можно. Лишь бы в кайф и во благо.
 За время своих дежурств Вранглер привык к тому, что от полной пачки к концу смены может остаться совсем ничего. И все потому, что репетируют на базе представители не только разных музыкальных стилей, но и неравных финансовых возможностей.
– Как тебе «Оральные контрацептивы», Вранглер? – с панковским задором спросила девушка, затягиваясь халявным дымком «Marlboro». – Круто, ага?
– Да пусть себе играют, что хотят! – добродушно ответил Вранглер. – Мне тут многие группы не нравятся, и что теперь? Я старый рок люблю. Когда он еще был добрый и мелодичный.
– Нафталин, что ли?
– Ну, для кого как.
– И давно живешь на этом свете? – не отставала девушка-панк от человека, осилившего не только тридцать лет свободы, но и Джойса.
– Давненько.
– Охренеть! А звуком сколько рулишь?
– Три с половиной года.
– Ого, мне четырнадцать было!
– А мне сорок семь.
– Как моему родителю сейчас. Только он шансон слушает. И матери изменяет по-черному.
– Ну, люди разные бывают.
– А я вот точно, Вранглер, до твоих лет не дотяну! – неожиданно грустно сказала девушка.
– Не будешь пить и колоться – дотянешь! – бросил Вранглер окурок в урну. – Рок-н-ролл долго держит в седле. Джаггеру и Маккартни уже седьмой десяток, а разве скажешь?
– Кто такие, эти черти?
– Англичане. Классики жанра.
– Терпеть не могу классику! А из англичан только панк-рок уважаю. И футболистов.
– У каждого времени свои кумиры и тараканы, точно.
– А кушать и трахаться всегда охота! – хихикнула девушка-панк. – А еще я пиво люблю не фильтрованное и скейтборд.
 Вранглер поглядел на электронный циферблат мобильного телефона и почему-то снова вспомнил, что уже лет пятнадцать не пишет песни. Они ушли из его жизни так же внезапно, как и появились в молодые годы. И не только потому, что уже никому не были нужны.
 Разухабистый панк-рок за дверью наконец-то добрался до своей шумной, корявой коды. И уже окончательно затих на сегодня.
 Вранглеру осталось совсем ничего: выключить аппаратуру, составить микрофонные стойки, покидать пустые банки и бутылки из-под пива в мусорный пакет.
 Так он и закрыл тяжелую дверь базы с двумя пакетами. В одном – посуда и прочий мусор панк-рока, в другом – увесистый «Улисс».
– Когда же это все кончится, Леопольд Блум? – вслух спросил Вранглер героя романа, сам не зная почему. И подумал, что на погоду стали ныть кости и суставы, а это явный признак неминуемой старости. В которой, как известно, нет никаких преимуществ.
 Дорога домой занимала обычно не более восьми минут. Но сегодня Вранглер шел медленно, с раздумьями. Его абстрактные картины так и остались пылиться на дачном чердаке с далеких восьмидесятых. Его виниловые пластинки и собственные песни на рассохшейся магнитофонной ленте «Свема» так и стоят неприкаянно в шкафу. Ни одного хорошо записанного альбома, ни одной оцифрованной песни. Разве только его фирменная фраза, ставшая в городе крылатой – «лучше фальшивая нота, чем фальшивая песня». А то, что Вранглера два раза за десять лет пригласили на местное телевидение в программы «Молоды душой» и «Рок-н-ролл этой ночью» – так это все такие мелочи, Леопольд Блум!
 – Мелочи! Мелочи! Мелочи! – зачем-то закричал Вранглер в гулкую пустоту мусорного бака, куда только что отправил отходы панк-рока. И снова вернулся к мысли, что быть длинноволосым хиппи и пацифистом в пятьдесят лет не столько почетно и праведно, сколько смешно и неудобно.
 Но смог ли он, Вранглер, быть священником сельского прихода, государственным служащим или самодовольным бизнесменом, как некоторые его одноклассники? Нет, конечно! Каждому выпала своя судьба, каждый живет так, как ему однажды захотелось. И этому миру нужны не только творцы и служители, но и скромные созерцатели. Не так ли, ирландец Джойс?
– Леопольд Блум! – все еще не мог отойти от гулкого мусорного бака Вранглер. – Блум! Блум! Блум!
– Эй ты, бомж! Ну-ка, подгреб сюда по-быстрому! – вдруг пронзил влажный полумрак октября чей-то резкий, ломающийся голос, старающийся быть низким и грубым.
 Вранглер обернулся и очертил подслеповатым взглядом силуэты молодых людей в капюшонах. Их было ровно четверо, как «The Beatles» или «Led Zeppelin».
– У тебя что, урод, денег на парикмахерскую нету? – раздался еще более резкий, задиристый голос другого участника квартета. – Вшей тут на помойке собираешь?
 И тут же Вранглер ощутил, как чьи-то злые пальцы вцепились в его кудрявую, как у великого Роберта Планта, шевелюру.
 Вранглера били бейсбольной битой, кулаками и остроносыми ботинками. Били до тех пор, пока мужчина в дождевике не упал в грязь и не обнаружил у себя в руке пакет с Джойсом.
 Квартет гопников был так шумно возбужден своей крутизной и алкоголем, что даже не успел понять, откуда на их головы в капюшонах вдруг обрушились удары если не судьбы, то вендетты точно.
 Первыми побежали врассыпную самые хитрые – их спины растворились в тумане уже в первые секунды ответного удара. Третий участник квартета пытался схватить летающий пакет с предметом, похожим на кирпич, но вовремя оценил ситуацию и тоже сделал ноги. Только четвертый почему-то, все еще крепко сжимая в руке бейсбольную биту, так и остался лежать в жидкой грязи, изредка подергивая своими остроносыми ботинками.
 Вранглер наклонился над самым невезучим участником квартета, осветил его лицо зажигалкой, а свободной рукой отвернул с выпачканного грязью лица черный, как ночь перед Страшным судом, капюшон.
– Что же ты наделал, Леопольд Блум! – только-то и вымолвил Вранглер разбитыми в кровь губами. И не узнал собственного голоса.
 Главный герой «Улисса» хранил в пакете гробовое молчание. Как, собственно, и гопник лет двадцати с белесым чубчиком, из пробитого виска которого пульсирующей струйкой вытекала горячая, дымящаяся кровь.
 Вранглер с трудом привстал с грязной и грешной земли, достал скрюченными от боли пальцами телефон.
– Марина, это я... Нет, я не пьяный. Срочно вызывай милицию и скорую помощь на угол Алябьева и Балакирева, прямо к мусорным бакам. Кажется, я только что убил человека. Джойсом.