Харвэй-Авеню

История далекая и близкая

Почему Брайтон зовётся Брайтоном? Какой секрет таится в названии Эммонс-авеню? В чем провинился человек, давший название Фултон-стрит? И кто такие Крапси, Бенсон, Белмонт, Кнапп и Мермэйд, в честь которых названы улицы? На все эти вопросы вы сможете найти ответы в нашей рубрике, посвящённой истории названия нью-йоркских улиц.

Известный в XIX веке застройщик Джеймс Харвэй (родился в 1802 году) стал «виновником» названия улицы Харвэй-авеню, расположенной в бруклинском районе Бенсонхерст (между Крапси-авеню и Бат-авеню).
Харвэй родился на западе Бруклина в зажиточной семье ирландских интеллигентов. Однако с малых лет он не проявлял интереса ни к учёбе, ни к аристократическому образу жизни. Джеймс постоянно убегал из дома и дрался с соседскими мальчишками.
Когда маленькому хулигану исполнилось 14 лет, его ненавидели все – от родителей до учителей. Отец Джеймса, известный нью-йоркский адвокат, решил отдать сына в приют для трудных подростков. В этом заведении, которое своей атмосферой и порядками ничем не отличалось от тюрьмы, Харвэй пробыл до 18 лет. «Мой заботливый отец каждый месяц жертвовал сотни долларов на содержание приюта, – вспоминал Джеймс. – Он платил за то, чтобы не видеть своего сына».
В приюте Харвэй приобрёл два «таланта», которые пригодились ему в последующей жизни. Во-первых, он научился великолепно драться. Всех своих недругов Джеймс отправлял в глубокий нокаут с одного удара. Причём бил он исключительно левой рукой, за что получил прозвище «Быстрый левша».
Во-вторых, Харвэй превратился в профессионального картёжника. Он овладел всеми секретами беспроигрышной игры и знал сотни разнообразных фокусов. «Вся моя жизнь в приюте сводилась к карточной игре, – писал он в своих мемуарах. – Мы играли по 12 часов в день на протяжении нескольких лет».
Несмотря на то, что к своему совершеннолетию Харвэй не умел ни писать, ни читать, он не затерялся на улицах Бруклина. Сначала он подрабатывал крупье в небольших карточных клубах, а потом получил должность управляющего в одном из частных казино Манхэттена.
К 24 годам Джеймс сколотил приличный капитал, который значительно приумножил за счёт ставок на ипподроме. После серии крупных выигрышей градоначальник Филипп Ноун внёс имя Харвэя в список людей, которым запрещалось участвовать в бизнесе, связанном с азартными играми. Своё решение мэр объяснил просто: «Я восхищаюсь вашим талантом зарабатывать деньги на картах и скачках. Однако многие уважаемые люди нашего города больше не хотели бы видеть вас в игорных местах. Если вы последуете против их воли, то попадёте за решётку».
Харвэй быстро осознал, что перешёл дорогу влиятельным бизнесменам, курирующим азартную индустрию в Нью-Йорке. Окончательно отказавшись от карт и ставок, он решил попробовать силы в жилищном бизнесе.
Здесь начинается самое интересное. Джеймс арендовал на пять лет трёхэтажную гостиницу на севере Бруклина и купил старую лошадиную повозку. Теперь его работа заключалась в том, чтобы встречать в порту корабли с вновь приезжими иммигрантами, предлагать жильё и отвозить согласившихся людей в гостиницу. 
Несмотря на большую конкуренцию в сфере расселения иммигрантов, бизнес Харвэя пошёл в гору. Уже через год он превратился в лендлорда, который собирал квартплату с четырнадцати семей. Ещё через год он полностью выкупил арендованную гостиницу и построил рядом с ней ещё одну.
«Я бы никогда не достиг успехов в жилищном бизнесе, если бы не имел крепких кулаков, – говорил Харвэй. – Каждый день мне приходилось избивать конкурентов, которые хотели сдать в аренду комнату или койку. Некоторые из них еле-еле сводили концы с концами, но бизнес не прощает жалости...»
К 30-летнему возрасту Харвэй раскрутился настолько, что общее количество его квартирантов превысило пятьсот человек. Более того, на Джеймса работало восемь извозчиков, дежуривших во всех портах Нью-Йорка и днём и ночью.
В 1833 году Харвэй официально зарегистрировал свою фирму (Harway Development Corporation), открыв офис в самом центре нынешнего Бенсонхерста (сейчас на его месте находится магазин Marshalls). Всеми бумажными делами в офисе заправлял Фред Робинсон – профессиональный бухгалтер и бывший учитель литературы. В отличие от Харвэя, он умел писать, читать и считать.
Так бывший картёжник и хулиган превратился в преуспевающего бизнесмена, который в одиночку раскрутил бизнес, о котором не имел ни малейшего понятия. В 1836 году Джеймс вкладывает деньги в строительство частных жилых домов. В 1837 году строит госпитали и школы. А еще через два года остановится самым успешным застройщиком Нью-Йорка. Мэр Аарон Кларк награждает Харвэя золотым ключом – высшей государственной наградой для частных предпринимателей Большого Яблока.
Надо сказать, что с подросткового возраста Харвэй не контактировал со своими родителями. Он не мог простить отцу жестокие годы, проведённые в приюте. Тем не менее, судьба всё-таки свела Джеймса с собственным отцом.
В 1845 году Харвэй встретил отца на одной из улиц Манхэттена. Старик, одетый в грязные лохмотья, просил милостыни. Бывший интеллигент опустился на нью-йоркское дно после нескольких провальных афер с ценными бумагами. Отсидев десять лет за решёткой, он оказался никому не нужным.
Бытует легенда, что Харвэй-старший (его точное имя историкам неизвестно) упал перед сыном на колени и стал просить прощения. Джеймс, неоднократно обещавший себе «убить отца при первой же встрече», не только простил беспомощного старика, но и подарил ему огромный особняк в центре Бенсонхерста. Отец был шокирован. Джеймс, однако, объяснил свой поступок просто: «Если бы ты не бросил меня в этот ужасный приют в детстве, то я бы никогда не добился того, что имею сейчас...» Возможно, так оно и было.
В 1855 году Джеймс женился на Софи Картер – дочери мелкого нью-йоркского чиновника. Картер обладала одним существенным недостатком, который Харвэй всегда считал большим достоинством: она была абсолютно глуха. «Конкуренты мне завидуют, – с гордостью говорил застройщик. – В отличие от них, я могу говорить о делах за обеденным столом, во время игры в гольф и даже во время семейной прогулки». 
Надо сказать, что всех деловых партнёров Харвэй принимал в собственном доме. Другие бизнесмены считали дурным тоном говорить о деньгах, сделках и контрактах в присутствии супруг. Со временем Софи Картер превратилась в пример «идеальной жены для тяжело работающего мужчины».  
Картер родила Джеймсу семерых детей: троих девочек и четырёх мальчиков. Причём всех звали одинаково – либо Эмма, либо Джон. Такое правило установил сам Харвэй, который, по собственному признанию, «не хотел тратить место в голове на запоминание многочисленных детских имён».
Харвэй всё-таки получил начальное школьное образование. Правда,  произошло это в его 70-летний юбилей. Позанимавшись несколько лет с частными преподавателями, он объявил за праздничным столом, что теперь самостоятельно умеет писать, читать и считать.
Джеймс Харвэй умер в возрасте 78 лет за обеденным столом. Как написали нью-йоркские газеты, у бизнесмена остановилось сердце «в перерыве между говяжьей отбивной и клубничным пудингом».
Вместо завещания Джеймс оставил семь конвертов – по одному для каждого ребёнка. На каждом конверте была надпись: «Открыть, прочитать, запомнить, сжечь». Дети застройщика так и поступили. В итоге никто из историков не знает, куда было потрачено многомиллионное состояние Харвэя.
Одна из версий гласит, что старик поделил состояние на семь равных частей и приказал детям разъехаться по миру. В последний раз его потомков видели в Аргентине в середине XX века. Они содержали большую скотобойню, которая впоследствии была продана, а связь историков с внуками Харвэя прервана...