Брайтон-Бич Опера - 18

Ограбление со взломом, или Кого бережет наша полиция?

В тот день, когда ограбили Зарецких, у нас тоже произошла небольшая неприятность. Я просыпаюсь, как всегда, заполдень - правда, не сам, не потому что выспался, а от громкого и резкого звонка домофона. Спросонья с трудом разбирая дорогу и чуть не свалившись с лестницы, спускаюсь на первый этаж, где почтальон торжественно вручает мне посылку. Это кое-какие книги, которые я заказал в одном интернетовском магазине месяца два тому назад и о которых с тех пор уже успел благополучно забыть. Видно, позарез они мне нужны были.
Поднявшись обратно в квартиру и страшно недовольный тем, что меня разбудили в такую несусветную рань, я принимаюсь варить кофе. Татьяна сидит у себя в комнате - тихо, как маленький мышонок. В течение долгих лет совместной жизни она на собственном печальном опыте могла неоднократно убедиться, что по утрам ей оттуда лучше не выходить и меня не трогать - самой же потом хуже будет. Да и, наверное, занята она, так как вчера еще начала новую картину - портрет молодой негритянки, вместе с которой она ехала в метро и которую за те полчаса, что поезд простоял в тоннеле, успела прекрасно рассмотреть. Представляю себе, как удивлялась неожиданно ставшая объектом такого пристального внимания симпатичная дочь, а вернее, праправнучка саванны, но искусство, как известно, требует жертв. Впрочем, про жертвы она могла и не знать, потому что в американской школе ее ничему такому не учили, а предки ее, с утра до ночи горбатившиеся на хлопковых плантациях в какой-нибудь «сладкой», как пытаются убедить нас создатели недавно вышедшего на экраны фильма, Алабаме, тоже об искусстве нечасто, поди, задумывались, и поэтому поделиться с потомками плодами своих размышлений вряд ли сумели. Скорее всего, их волновали вещи гораздо более насущные - например, как бы их семью не распродали по частям новым изуверам-хозяевам или, что еще более вероятно, как бы им сбежать с этой плантации куда подальше. Может быть, даже в Африку, хотя и там тоже, говорят, жизнь на торт с заварным кремом мало похожа. Впрочем, кто нам обещал, что мы от рождения прямо до самой смерти в кондитерском магазине проживем? Но с другой стороны, одним народам почему-то супермаркеты достались, а другим - помойки. И пусть в супермаркетах этих все продукты сплошь ядовитые и для здоровья смертельно опасные, но зато их много, и от этого изобилия тем, кто на помойках живет, грустно становится и обидно. Тем более, когда супермаркеты на костях их бабушек и дедушек построены.
От мыслей о превратностях негритянской доли в Америке меня отвлекает шипение убегающего кофе. Густая жижа темно-коричневого цвета заливает нашу и без того весьма далекую от белизны плиту, но больше всего меня расстраивает даже не это, а то, что в турке мало осталось того напитка, который один лишь и способен привести меня в хотя бы относительно приемлемое для окружающих состояние. Вылив то, что не успело убежать, в мою любимую чашку, которая теперь, по сравнению с ничтожным количеством кофе в ней, кажется несуразно большой, я отправляюсь в нашу гостиную, где стоит мой квадратоголовый друг - компьютер и которая по этой причине одновременно является моим кабинетом.
Грубо разбудив друга нажатием кнопки «Старт», я делаю первый глоток кофе и тут же зажигаю заранее приготовленную сигарету. Горячий дым обжигает легкие, никотин и кофеин начинают поступать в кровь, а через нее в мозг, который, как я надеюсь, от этой гремучей смеси соблагоизволит, наконец, проснуться. Одной затяжки тут, конечно, недостаточно. Да и одной сигареты, по правде сказать, тоже. Хорошо хоть, что мне торопиться некуда. Я выхожу в интернет - первым делом на главные новостные страницы: убедиться, что за минувшую ночь в мире не произошло ничего требующего моего немедленного внимания и (или) участия. Нет, все как обычно. Вашингтонский снайпер пристрелил еще одного человека. Конгресс принял резолюцию, разрешающую президенту делать все, что ему заблагорассудится, в любой момент и в любой точке земного шара. Биржа стремительно катится вниз, подписывая смертный приговор Саддаму Хусейну, а заодно и бесчисленным тысячам его подданных, которые погибнут в предстоящей войне. 13-летний школьник изнасиловал свою 36-летнюю учительницу. Все - как всегда в последнее время, и я уже собираюсь начать проверять мою электронную почту, как в нашу дверь раздается стук.
От общения с другом-компьютером меня это нисколько не отвлекает, потому что дурной и совершенно, на мой взгляд, нелепой привычки открывать дверь на первый попавшийся стук я не имею. За исключением тех случаев, когда я заранее с кем-то договорился и жду гостей, естественно. Так что я начинаю методично стирать накопившиеся за ночь в моем электронном почтовом ящике письма: два предложения перезаложить под более низкий процент дом, которого у меня нет; три предложения открыть беспроигрышный бизнес, который в течение года сделает меня миллионером; семь приглашений посетить бесплатные порностраницы, из которых четыре обещают фотографии несовершеннолетних детей в откровенных позах; девять сообщений о том, как за три дня увеличить размеры детородных органов на 15 сантиметров; и четырнадцать рекламных листовок с совершенно фантастическими скидками на товары неизвестного мне предназначения. Все. Такова почта за ночь, и теперь мой почтовый ящик пуст, а моя интернет-зависимость по-прежнему требует еще какой-нибудь пищи.
В дверь опять стучат, уже значительно громче. «Вот настырные какие», - думаю я, но с места своего, естественно, не двигаюсь, а наоборот, зажигаю вторую сигарету и перехожу к страницам с более подробным освещением событий в мире. Я полностью погружаюсь в чтение длинной статьи о попытке военного переворота в Кот-д’Ивуаре - стране, которая раньше называлась Берегом Слоновой Кости. Почему изменилось ее название - я не знаю. Может быть, ельциноиды переименовали ее вместе со многими российскими городами, весями и улицами в рамках борьбы со страшным наследием сталинизма, а может, и другая какая весомая причина есть. От захватывающего чтения о страданиях кот-д’ивуарцев меня отвлекают тихие шаги в коридоре. «Вот это Татьяна напрасно, - думаю я. - Зря она все-таки открывать пошла. Она что, не знает, как я этого не люблю? Ну, сейчас я ей устрою.»
Я с большим неудовольствием поднимаюсь с уютного кресла и иду в коридор. Для этого мне надо пройти через всю нашу покрытую старым пыльным паласом гостиную, на что, с учетом моей привычки никогда и никуда не торопиться, уходит минуты две, а то и больше. Палас этот давно уже на помойку выбросить надо бы - на радость новым иммигрантам, но он какой-то сумасшедшей гадостью намертво к полу приклеен, да и лень шкафы все книжные сдвигать ради такой мелочи. К тому же Мурзик обожает играть с огромными серыми хлопьями пыли - я думаю, они ему мышками кажутся.
Медленно пересекая комнату, я мысленно репетирую тот строгий выговор с занесением в личное дело, который я сейчас сделаю Татьяне, и уже готовлюсь сказать что-нибудь громким голосом, опасаясь только того, что с утра это может у меня недостаточно грозно получиться. Но волнуюсь я, как выясняется, напрасно. В коридоре, вместо Татьяны, меня встречает здоровенный негр лет 20, с которым, выйдя из гостиной, я сталкиваюсь буквально лицом к лицу. Ну, вернее, лицом к лицу - это некоторое преувеличение. Скорее я своим носом утыкаюсь ему куда-то чуть повыше живота и останавливаюсь в ужасе, который в немалой степени усугубляется тем, что за спиной у негра маячит еще одна столь же крупная фигура того же цвета. «Ну все, - думаю я. - Вот и допрыгался воробушек. Доигрался, болван ты придурочный. Даже кофе не допил. Не докурил, можно сказать, четвертой сигареты.»
Здоровенный потомок строителей супермаркетов, в которые я все равно никогда не хожу, видно, тоже не ожидал такого поворота событий. Хорошо хоть, что у него, в отличие от меня, реакция молниеносная: мгновенно оценив обстановку и увидев, что путь назад для него открыт, он толкает меня в грудь и пускается наутек. Его товарищ выскакивает из квартиры вслед за ним, а я, не в силах даже двинуться с места, застываю в полном ступоре. В таком состоянии и находит меня выходящая из своей комнаты Татьяна.
- Что случилось? - говорит она. - Что за шум тут с самого, можно сказать, утра?
- У нас были бандиты, - с трудом выдавливаю из себя я.
- Какие бандиты? - говорит Татьяна и с некоторым удивлением смотрит на меня, поскольку мой голос в такое время суток она слышит чуть ли не впервые в жизни, и наверное, он кажется ей незнакомым. - Ты что, не проснулся еще? Или, наоборот, спал слишком долго и отлежал себе какой-нибудь жизненно-важный орган вроде головы?
Я рассказываю ей о незваных гостях и о том, как чудом избежал верной смерти, на что Татьяна совершенно спокойно замечает:
- Ты, когда с почтой поднялся, дверь, небось, забыл закрыть?
- Наверное, - с несколько виноватым видом говорю я.
- Ну вот, - говорит Татьяна. - Они проходили мимо. Видят: дверь открыта. Постучали пару раз - никто не открывает. Вот они и решили заглянуть, проверить, не случилось ли чего плохого с хозяевами.
- Да, наверное, - говорю я.
- А вообще-то, - говорит Татьяна, - тут и другая причина есть.
- Какая? - говорю я.
- Я же портрет негритянки сейчас оканчиваю, - говорит Татьяна. - Поэтому они и пришли. Вот бы попозировали мне. А ты их спугнул.
- В каком смысле, спугнул? - говорю я. - Они же меня чуть не убили.
- С чего ты взял? - говорит Татьяна. - Они бы просто вошли, и тогда я их тоже смогла бы нарисовать. Ты же знаешь, как мне живых натурщиков не хватает.
- Знаю, - говорю я.
- Так зачем же ты их спугнул? - говорит Татьяна.
- Никого я не спугивал, - говорю я, и в этот момент, на мое счастье, звонит телефон, давая возможность прервать эту явно ничего хорошего мне не сулящую беседу.
Обычно я в такое раннее время и к телефону тоже не подхожу, но тут приходится сделать исключение.
- Алло, - как всегда, очень солидно и уверенно говорю я. - Зернов слушает.
- Привет, Зернов, - раздается голос в трубке. - Антон Зарецкий беспокоит. Не оторвал от чего-нибудь важного?
- Оторвал, конечно, - говорю я, - но теперь-то что уж поделаешь?
- Прости, старик, - говорит Антон. - У нас тут неприятность небольшая. Ограбили нас. Ты не мог бы подъехать?
- А я тут при чем? - говорю я. - Я у вас ничего не брал.
- Естественно, - говорит Антон. - Ты что? Никто на тебя и не думает. Просто посоветоваться с тобой хотим по одному вопросу. Мы же недалеко от тебя совсем. Возьми кар-сервис, я тебе деньги отдам.
- А работу мою ты тоже за меня сделаешь? - как можно сердитее говорю я. - Ну, хорошо. Сейчас буду.
* * *
Когда я приезжаю к Зарецким, там уже сидит Надя Малинина. Но это, впрочем, понятно - она же по соседству от них живет, да и дружат они семьями, особенно с тех пор, как стали совладельцами «Эдема».
- Ну, что тут у вас случилось? - говорю я, поздоровавшись со всеми, в том числе с Дашей и Розалией Францевной, которая, естественно, отвечать мне не считает ни нужным, ни хотя бы возможным.
- Ну, что-что? - говорит Антон. - Как я уже говорил, ограбили нас. Забрались в дом. Ночью. Когда мы спали все. Представляешь?
- Представляю, - говорю я. - Полицию-то вызывали?
- Вызывали, - говорит Антон.
- Ну и что? - говорю я.
- А ничего, - говорит Антон. - Приехали два хряка. Таких, знаешь, что я думал, они в дверь не пройдут. Специально для них дыру в стене пробивать придется. Но ничего, прошли. Бочком. Покрутились тут полчасика, понюхали и ушли. Ты как-никак давно здесь живешь, в Америчке этой. Может, подскажешь, чего нам дальше делать?
- Опись пропавших вещей составили? - со знанием дела говорю я, хотя это просто первое, что приходит в мою совершенно сонную из-за так и не допитого кофе голову.
- Нет еще, - говорит жена Антона Марина. - Из крупных вещей ничего вроде не пропало. А мелочи ведь перебирать надо.
- Ну вот, - говорю я. - Как составите опись, опять полицию вызывайте. Искать они, конечно, ничего не будут, но протокол составят, и вы потом все, что у вас взяли, с налогов списать сможете. Если у вас, конечно, квитанции о покупке этих вещей сохранились. Чтобы их стоимость подтвердить. Правда, имейте в виду, что такие штуки сразу внимание Налоговой службы привлекают. Они как видят, что украденные вещи списаны, тут же начинают всю декларацию шерстить. Да еще и за предыдущие годы все поднять могут. Особенно если еще что подозрительное найдут.
- А почему ты думаешь, что полиция искать ничего не станет? - говорит Марина.
- Я не думаю, - говорю я. - Я знаю. Когда в городе почти две тысячи человек в год мочат, а изнасилования, драки, наркоманов и прочее добро даже считать давно бросили, кто же какими-то бирюльками заниматься будет? Они и раньше ворованного никогда не искали, а сейчас тем более. Сейчас все силы на борьбу с террористами брошены. К тому же Ирак вот-вот на нас бомбой с чумой пульнет. Не до воров стране, сами понимать должны.
- Как ни странно, но Лёша прав, - говорит Надя. - От полиции действительно толку никакого. Одни только неприятности.
- А ты откуда знаешь? - говорит Антон.
- Ну, у нас тут тоже история одна уже некоторое время тянется, - говорит Надя. - Мы не хотели рассказывать, чтобы никому голову не морочить. У каждого же своих радостей в жизни выше крыши.
- Что, тоже ограбили? - говорит Марина.
- Нет, - говорит Надя, - хуже. К Катьке прицепились две девчонки какие-то. То ли наркоманки, то ли хулиганки просто. Одна вообще беременная уже. По крайней мере она так говорит. Короче, они ее сначала в школе терроризировали.
- Как? - говорю я, потому что школа эта - та самая, где я теперь работаю.
- Ну, знаешь, - говорит Надя, - Катька же полненькая у нас такая. Вот они ее и дразнили. Жирной свиньей называли, или еще там как-нибудь. А потом им очень не нравится, что она с Лероем встречается.
- Почему? - говорю я.
- Ну как, почему? - говорит Надя. - Кому же это понравиться может? Я тоже, например, не в восторге от того, что моя единственная дочь с неграми путается, но я же к ней с кулаками не лезу.
- А они что, лезут? - говорю я.
- Да, - говорит Надя. - А недавно, когда Катя одна дома была, прямо в дверь к нам позвонили - вроде отношения выяснять звали. Она на крыльцо вышла, чтобы сказать, что никуда с ними не пойдет, а они ее оттолкнули и ворвались в дом. Набезобразничали там, кухню кетчупом залили, солью засыпали. Дверь в Катькину спальню ногой прошибли - теперь дыра в ней. Тут ведь знаете как - даже в хороших домах все фанерное. Ткнешь один раз - и все развалится.
- Украли что-нибудь? - говорит Антон.
- Да мелочь всякую, - говорит Надя. - Духи Катькины и дневник.
- Какой дневник? - говорю я. - Тут в школе дневников нет.
- Нет, личный, - говорит Надя. - Тот, в который она все про свою личную жизнь записывает и который она от всех на ключ запирает. Это для нее, конечно, большая потеря. Да, и еще, пока она за ними по всему дому гонялась, ногой где-то так ударилась, что большой палец себе сломала. Теперь в гипсе ходит.
- Да, я видел, - говорю я. - Но я когда спрашивал ее, она сказала, что на съемках новой серии «Mission: Impossible» была, и Том Круз ей там ногу отдавил. Так она же, вроде, на него в суд подавать собиралась?
- Это я ее научила так всем в школе говорить, - говорит Надя. - Чтобы не приставали. Короче, когда это случилось все, я в «Эдеме» была. Там аврал очередной произошел, и Вадик просил меня помочь. Катя позвонила мне, голос дрожит, странный какой-то. Я сразу же почувствовала, что с ней что-то не так. У нас ведь потрясающе доверительные отношения, и она знает, что мне все, что угодно, рассказать можно. Я все пойму. Кроме лжи. Поэтому она и не врет мне никогда. А тут что-то крутить начала, темнить. Ну, я бросила все, взяла машину, помчалась домой. К моему приезду девчонок этих уже и след простыл, а Катя - от страха, что ли - минимальный порядок навела. Вещи разбросанные по местам рассовала, кетчуп с кухонного стола вытерла. И говорит мне: «Ты только в полицию не звони. И папе ничего не рассказывай.»
- Почему это? - говорю я.
- Сказала, что они пригрозили ей, - говорит Надя. - Особенно та, которая беременная. «Если, - говорит, - я окажусь в тюрьме, и у меня отнимут моего ребенка, тебе не жить.» Представляете?
- Ну, и что ты сделала? - спрашивает Марина.
- Сначала вместе с Катькой в «Эдем» поехала, - говорит Надя. - По дороге, в машине, она хоть успокоилась немножко, рассказала мне все. Вернее, я из нее по кусочкам маленьким вытягивала, но в итоге полная картина получилась. Потом Вадим ее в больницу повез. Они там три с половиной часа в приемном просидели, но это уже вообще отдельная история. Для другого фильма ужасов. В конце концов ей там гипс наложили, а Вадим пока с дежурным полицейским поговорил. Время уже позднее было, и не хотелось, на ночь глядя, еще и в полицию ехать, но полицейский этот сказал, что обязательно в тот же день надо протокол составить. Иначе потом вообще никто этим заниматься не будет. Закурить дайте кто-нибудь.
- У нас вообще-то в доме не курят, - говорит Антон, но я, не обращая на его слова ни малейшего внимания, протягиваю Наде пачку «Кэмела».
- Ой, крепкие какие, - говорит Надя. - Ну, ладно, может, так даже лучше. А то я что-то разволновалась. Опять вспомнила все сейчас, и вот вам пожалуйста.
- И что дальше было? - спрашиваю я, после того, как Надя закуривает.
- Ничего хорошего, - говорит Надя. - В отделении полицейском мордовороты сидят такие, что к ним и подступиться страшно. Сначала вообще разговаривать с нами не хотели - надеялись, что мы потопчемся-потопчемся и свалим. А потом, когда я сказала, что вещи кое-какие пропали, они поняли, что дело по-любому заводить придется. Повздыхали тяжело так, что мне чуть ли не жалко их стало, но деваться-то некуда. «Езжайте, - говорят, - домой и вызывайте 911.» «Но мы же уже здесь», - говорим мы. Нет, оказывается, надо, чтобы полиция на место преступления, так сказать, прибыла. Ладно, надо - так надо. Поехали мы домой. Вызвали 911. Через полчаса подъезжает машина. Из нее вылезают еще четыре пантагрюэля - где их только берут таких, не знаю, может, на заказ NYPD рожают и выращивают потом в инкубаторах. Ну, вопросов, естественно, тьма-тьмущая. Что да как, да почему сразу не позвонили? Двое из них с Катей на кухню ушли, и я только обрывки их разговора слышала, но и по ним понятно было, что они ей там самый настоящий перекрестный допрос устроили. Все ее сбить пытались, запутать. Не знаю, удалось - не удалось, но вышла она оттуда вся красная и вообще уже не в себе. За это время еще одна машина подтянулась. Уже шесть человек по нашему дому ходят, все разглядывают, ощупывают, обнюхивают. «Хорошо, - говорят, - вы, русские, живете. Как в музее.» А у нас же, вы знаете, ничего особенно нет. Я слежу, конечно, чтобы уютно было и красиво. Кое-что в антикварных магазинах апстейта покупаю время от времени. А они трогают каждую вещь и въедливо так спрашивают: «Это что, настоящее? А это? И это что, тоже?» А ничего особенного правда нет. Ну, вы же были у нас - сами видели.
- Видели, - говорю я. - Но для американцев это все равно все роскошь. Они никак понять не могут, что, если все свои деньги в «Макдональдсах» не проедать, то в принципе по-человечески квартиру обставить - не проблема. Они всегда так удивляются, когда к нашим попадают. Называется: два света - два менталитета. Ну ладно. А дальше что было?
- Часа три они так у нас проболтались, - говорит Надя. - Все повыспросили: когда приехали, откуда, где работаем, чем занимаемся? И особенно напирали на то, почему мы сразу полицию не вызвали и почему Катя вообще этих девчонок не выставила. А как она могла их выставить, если они ее запугали так? Ну, просто парализовало волю ее от страха. Тут даже взрослый человек не всегда бы знал, как правильно среагировать. Тем более, что мы ведь в чужой стране. Не знаем, что тут и как у них принято. Короче, когда они уже уезжать собрались, еще тетка какая-то появилась. И сразу ко мне: «What happened?» По двадцатому разу, значит, снова-здорово, все ей рассказывай. А Катя уже в комнате была, со мной. Так тетка эта выслушала меня и к ней поворачивается. «А ты знаешь, - говорит, - что завтра сюда прибудет бригада следователей, и они быстро выяснят, где ты нас обманула.» «Я не обманывала», - говорит Катя. «Ну да, - говорит тетка. - Я сама недавно была подростком (а она моего возраста примерно), и прекрасно знаю, как это бывает. Наверняка ты сама же этих девочек в дом пустила. Ведь это подружки твои, да? Вы тут нахулиганили, а теперь ты все на них свалить хочешь. Так что ты подумай, какие показания завтра давать будешь.» «Хорошо, - уже как-то смущенно говорит Катя. - Я подумаю. Может быть, я правда где-то ошиблась. Что-то перепутала.» А я же вижу, что ее трясет всю, и она говорит это только для того, чтобы тетка отцепилась от нее побыстрее. То есть вообще получалось, что это она тут виноватая.
- Мда, - говорю я. - Неприятная история.
- Очень даже, - говорит Надя. - Теперь, представьте, мне ее каждый день из школы встречать нужно. Дома ее одну оставить нельзя - она боится. А по вечерам просит, чтобы я у Вадима снотворное взяла, потому что у нее, как она говорит, «bad feeling».
- А что полиция? - говорит Антон.
- Ну что, полиция? - говорит Надя. - Ездила я туда. Следователь, которому это дело поручили, отгулы какие-то взял. Нет его на месте. Сказали: позвонят, сообщат. А вообще-то ездить туда бессмысленно. Они там на всех потерпевших как на потенциальных преступников смотрят. Особенно, если видят, что ты иммигрант и с акцентом говоришь. Грубят, хамят, чуть ли не матом посылают. Унизительно это все. Хуже, чем в Рашке когда-то было.
- Это они специально делают, - говорю я. - Тут во всех государственных конторах политика одинаковая - сделать все возможное, чтобы человеку не по себе было и чтобы он свалил оттуда как можно быстрее.
- Да, - говорит Надя. - И это у меня еще английский приличный. А каково старикам или тем, кто только приехал недавно и с такими вещами сталкивается? Так что мой совет: если пойдете в полицию, возьмите с собой блокнотик и заранее все свои вопросы запишите. Желательно на русском языке, чтобы они ничего понять не могли. Когда вам отвечать начнут, вы в блокнотике пометки какие-нибудь делайте. Вопросы, на которые получили ответы, вычеркивайте и переходите к следующим. Надо, чтобы они видели, что вы просто так от них не отстанете. И еще: постарайтесь не волноваться. Там все волнуются. Все во взвинченном состоянии. А чтобы на вас внимание обратили, надо хоть чем-нибудь из общей толпы выделяться. Вот и выделяйтесь спокойствием. Все равно волнения ваши ничему не помогут.
- Так что же, нам теперь в полицию вообще не обращаться? - говорит Марина.
- Как это не обращаться? - говорит Антон. - Ты представляешь, что это такое? К нам забрался кто-то ночью, может, и не один даже. Ходили тут, еще неизвестно, чего взяли. А вдруг они опять придут?
- Сигнализационную систему поставьте, - говорю я.
- Да есть у нас система, - говорит Антон. - Отключили они ее. Провод перерезали снаружи, замок взломали и вошли. Как же можно в полицию не обращаться? Что же нам, так и жить теперь в страхе?
- Не надо никуда обращаться, - говорит, как всегда, молчавшая на протяжении всего разговора Даша.
- Почему? - спрашивает Антон.
- Потому что я, кажется, знаю, кто это сделал, - говорит Даша.
- Кажется или знаешь? - говорит Антон.
- Знаю, - чуть более уверенно говорит Даша.
- Так что же ты молчишь? - говорит Антон. - Кто?
- Понимаешь, пап, - говорит Даша. - Не могу я вам сказать.
- Почему это? - начинает выходить из себя Антон.
- Потому что, - спокойным, тихим голосом говорит Даша. - Потому что, если вы сейчас, и не зная еще ничего, так боитесь, то, когда я скажу, кто это был, вам только страшнее станет.

(Продолжение следует)