ПИСЬМО С ФРОНТА

Я всегда ненавидел любого рода сочинительство. В детстве мама заставляла писать поздравления с праздниками всей многочисленной родне. Сваливая на меня эту ношу, мама упирала на две причины: мой четкий почерк и предпраздничные каникулы. И хотя все открытки я писал “под копирку”, меняя лишь имена, эта обязанность меня сильно тяготила. В конце концов я убедил маму, что в наше время никто не посылает открыток - это не современно, а поздравляет по телефону. К слову, сегодня я еще больше ненавижу автоматические поздравления по “мылу” и на мобильник, когда, например, моя сестрица посылает готовый текст всем, начиная от косметички и сантехника, подружек по тихону, армейских друзей и заканчивая любимой тетей.
Опять ухнуло где-то вдали. Кажется, наши. И точно: в оконном проеме, окантованном искореженной рамой без стекол, виднеется темный столб в рыжих сполохах. Еще один пожар.
О чем это я? Ах да. Став старше, я возненавидел сочинения. Особенно меня раздражал разбор всякого рода баллад и романов. Что хотел сказать автор, изображая лодку, тихо плывущую по реке? Больно надо знать! Почему автор не мог написать прямо, чего хотел? К чему все эти шарады? То ли дело в математике: дано то-то и то-то, найти то-то и то-то. Все четко и ясно.
Кто-то шуршит в кустах, то ли кошка, то ли крыса, то ли очередной террорист. Я сижу, прислонившись к стене. Вокруг меня вповалку спят ребята. Они лежат на полу в полном обмундировании, положив автоматы под головы. Мне не спится - гражданская привычка засыпать поздно. Впервые в жизни я пишу письмо добровольно, и впервые - шариковой ручкой в школьной тетрадке, все мобильники и планшеты мы сдали еще там, за КПП, на нашей стороне. Я не знаю, прочтет ли мое откровение та, для которой оно пишется. Сам я точно никогда не передам ей этот бред. Впрочем, вряд ли кому-то будет дела до малознакомой девушки, которую я так ни разу не пригласил на свидание. Только поцеловал, уходя на войну. Если бы не моя военная форма и рюкзак за спиной, она бы возмутилась такой наглости, а так - вспыхнули огоньки в черных глазах и тут же пушистые ресницы потушили его.
Где-то вдали возбужденные возгласы на арабском. Уже не вздрагиваю. Привык. Дежурный заглядывает в окно.
- Опять тратишь батарейку фонарика на глупости? - шипит он. - Ложись, завтра опять будешь как сонная муха!
- Я по утрам всегда как сонная муха, пока не выпью две чашки крепкого кофе.
- Ага. Может тебе необходимы джахнун на завтрак и легкий секс с блондинкой, чтобы проснуться? Так мы выпишем! Все, спать!”
Вот дурак! Этот таймани говорит на отвлеченные темы только о блондинках и о еде. Спроси его, кто участвовал во Второй мировой войне или кто первый полетел в космос, с трудом ответит. Зато этот бабник и гурман посвятил в такие тонкости и подробности любимого хобби - самому мне не дойти. Жизни не хватило бы! Впрочем, он отличный парень: заботливый, душевный, верный. У нас вообще самое лучшее подразделение: все готовы друг за друга жизнь отдать. А я? Я - санитар и не позволю никому отдать жизнь, недаром тащу на себе стопудовую сумку с таким запасом - ни в каждой карете “скорой помощи” найдется. Глаза слипаются. Все. Иду спать.

22 ИЮЛЯ
Если бы ты знала как здесь тяжело и страшно. Не верь тому, кто утверждает, что ничего не боится. Это ненормально. Нормально преодолевать страх и выполнять свою работу, не поддаваясь ему. Ты слышишь крик товарища и ползешь ему на помощь. Здесь нет четкой линии фронта, и тебя может остановить одинокий выстрел снайпера из соседнего нежилого на вид строения, или автоматная очередь из-под куста или даже из-под земли. Но ты гонишь от себя все мысли и оставляешь только одну: там, в квартале от тебя, раненный друг, и ему необходима помощь. И ты ползешь в сорокоградусной жаре с оружием наперевес и тяжеленной сумкой на спине, повторяя слова молитвы, которую помнишь со своей бар мицвы, потому что после этого ни разу не был в синагоге.
Случайно прочел, что пишет в своем дневнике Эфи. Цензура запрещает писать о военных операциях и поэтому все наши записи - это разговор с вымышленным другом или со своим внутренним я. Сотни тем для диссертаций психоаналитиков и сотни клиентов для психиатров.

25 ИЮЛЯ
За окном ночь. Пахнет дымом и смертью. Наверное, это запах войны, к которому никогда не привыкнуть, запах пожарищ и неприбранных трупов, что мы не раз встречали.
Объявили перемирие на сорок восемь часов. Может они хоть заберут свои трупы, должны же ооновские “скорые” выполнять работу, а не только террористов развозить!
Сорок восемь часов ты можешь спокойно плескаться под душем, не вслушиваясь в шум за окном, не вздрагивая от сирены “скорой помощи”. Как тогда. Мы с другом Эялем полгода назад наконец-то сбежали от родителей и сняли трехкомнатную квартиру на двоих в центре Тель-Авива. Цены здесь не просто заоблачные - космические. Мама долго возмущалась, узнав, сколько я плачу за аренду. Но если честно, этому есть объяснение. Место здесь замечательное: пять минут до торгового центра “Лондон министр” и прилегающих кафе, десять до Дизенгофа, четверть часа до улицы Ротшильда с ее ресторанами и пабами. Здесь даже ночью такси вмиг за гроши довезет. И до моря на велосипеде в выходной запросто доехать.
Я подходил к дому, погруженный в свои мысли, как вдруг услышал звонкий смех. Он был такой чистый и искренний, что я невольно повернулся на звук. Невысокая худенькая девушка, с виду подросток, сидела на корточках возле плошки с остатками сметаны. Рыжий толстенький котенок пытался выскрести остатки чипсов из большой пачки из фольги, затем просунув мордочку внутрь, стал слизывать крошки. Девушка смеялась, запрокинув голову назад, и кудряшки-пружинки плясали в такт заливистому смеху. Так я впервые встретил тебя. Заметив мой внимательный взгляд, ты покраснела, быстро выложила в плошку котенка баночку творога и стремглав помчалась к дому. Я видел, как ты вбежала в мой подъезд, выждал минуту, чтобы ты не подумала, что я тебя преследую, и только после этого вошел. Тогда я подумал: какая славная девчушка. Я был уверен, что тебе не больше шестнад...
Вернулись со срочного задания. У нас двое раненных Мошико и Игаль - их отправили в больницу. И один... ушедший навсегда - мне не удалось спасти его! Я честно старался, даже вызвал по рации Алекса - полевого врача. Но мы не боги. Многие не смогли сдержать слез...
Говорят, все мужчины охотники и воины. Это у них в крови. Я тоже так думал, когда смотрел вестерны или убивал нарисованных компьютерных солдатиков и чудовищ. И только на настоящей войне понял, что не охотник, а просто компьютерщик - сисадмин в большом офисе. Если понадобится - возьму в руки оружие. Если не будет выбора - будут убивать.
Но никогда не привыкну к смерти. Ни друзей, ни врагов.
Я все-таки никому не дам читать это письмо.

29 ИЮЛЯ
Залпы ракет с шумом поднимаются в синее небо и устремляются в сторону центра. Одна из них наверняка долетит до Тель-Авива. Как ты там, маленькая моя? Если на работе или дома - ничего, только не в пути.
До ухода на фронт я успел попасть под два первых обстрела города. Второй я не забуду. Захватив с собой чипсы и колу, мы с Эялем неторопливо вышли из квартиры и спустились вниз. На площадке первого этажа собрались все жильцы подъезда. Оказалось, квартиры в нем сдаются молодежи, только на первом этаже живет бабушка Сара с домработницей филиппинкой Ли. Мы стали знакомиться со всеми. Одну из квартир снимали три девушки. Одна из них - рыжая красавица лет тридцати представилась Моран, высокая блондинка - Вики. “А это Шарона, - сказала Моран, показывая на лестничный пролет, ведущий в подвал. Я посмотрел вниз и увидел тебя. Ты сидела на нижней ступени, обхватив колени, и тихо плакала. Тонкие плечи слегка вздрагивали, влажные кудри дрожали в такт.
- Почему она плачет?
- Боится. Просто панически. Выскочила из ванной полуодетая с визгом и воплем, насилу остановили и одели. Вы не думайте, она не маленькая, просто мелкая. В этом году первую степень в университете получила по биологии. Осенью начинает учиться на вторую.
Я подошел к тебе, сел рядом. Ты повернула ко мне лицо. Черные распахнутые глаза в обрамлении мокрых ресниц.
- Это скоро закончится?, - прошептала ты.
- Да все уже. Ты же слышала как “Железный купол” сбил этот кусок трубы.
-Но служба тыла рекомендует ждать десять минут.
Мы остались, а остальные стали тихонечко разбредаться по квартирам, даже бабушка Сара велела Ли отвезти ее домой. Мы беседовали, не замечая ни духоты в подъезде, ни соседей, снующих над нами. Мне было так легко и просто. Впервые в жизни не нужно было подыскивать подходящие темы для разговора с малознакомой девушкой: они как-то сами собой всплывали в мерном потоке беседы, раскрывались, как кувшинки в озере, и закрывались, когда тема была исчерпана. Но тут пришла Моран и напомнила, что тебе пора уходить. Я тоже торопился - мы всегда спешим по делам, которые кажутся страшно важными, но в сущности просто тратим на них время. И только на войне понимаешь истинную цену всему - дружбе, любви. Просто прожитому мгновению...
Все, плохо дело. Во всех фильмах тот, кто к финалу ударяется в философствование, на последних минутах погибает. Пошел спать.
2 АВГУСТА
Жалко мальчишку. Интересно, чья пуля догнала его: наша или хамасников? Этот мальчуган болтался среди нас всю последнюю неделю. Мы подкармливали его и даже давали с собой тушенку и хлеб. Алекс был против. Он говорил, что мальчишка наверняка тащит наши продукты каким-нибудь хамасникам, засевшим в туннелях и, когда вырастет, тоже будет одним из них. Эяль, это было до того как его ранили, возражал, что от нас зависит, кем он станет: врачом или террористом. Спор этот не выиграл никто: мальчик уже не станет никем. Кто же прав? Истина всегда где-то между спорщиками, чаще посередине, иногда ближе к одному, а порой - над ними.
Без даты
Сегодня стрелял сам. Попал. Я сам видел, как он упал. Выбора не было. Или он или я. На войне как войне. Подробности потом: срочно куда-то перебрасывают.
****
Женщина сняла голубые одноразовые перчатки, халат и опустила всё это в ящик.
- Как он? - группа людей окружила ее. Здесь были раненные из соседних палат, их родные, девушки в солдатской форме, религиозные волонтеры.
- Пришел в себя после операции. Врачи сказали, что все страшное позади. Через пару дней его переведут в обычную палату и тогда посещения не только не запрещаются, но и рекомендуются. А пока все, идите.
Женщина подошла к автомату с напитками и бросила монетку. Боковым зрением она увидела юную девушку в черных кудряшках, смотрящую на нее огромными темными глазами. Женщина резко повернулась и, забыв забрать стаканчик кофе из аппарата, подошла к девушке.
- Ты Шарона?
- Да, - прошептала она.
- Как же ты приехала в Беэр-Шеву? Здесь же сирена по десять раз на день? Небось, и в дороге застала тебе?
- Страшно. Очень, очень. Даже когда закрываешь уши и зажмуриваешь глаза. Но мне просто, просто необходимо увидеть его и о чем-то спросить... Я на минутку. Можно?
- Только через час. А пока я тебе дам письмо с фронта.
- Разве он мне писал? Я ничего не получала!
Женщина притянула девушку к себе, поцеловала, затем вытащила из сумки обычную школьную тетрадку, провела рукой по грязной обложке и отдала.
- Он только тебе и писал. Только за этим письмом ты должна была приехать сама.

Мириам ХЕЙЛИ

“Секрет”