Лев Лещенко: Я вступил в пору молодости

На прошедшем в Атлантик сити концерте «Песня года» самые громкие, без преувеличения, аплодисменты достались неувядаемому Льву Лещенко. За кулисами того праздника мы и договорились о встрече в Москве.

- Лев Валерьянович, почему ваш офис находится в несколько экзотическом месте - в гостинице «Пекин»?
- За 40 лет моей работы на сцене правительство не сочло нужным, не нашло средств, чтобы предоставить мне офис. А в том, что он мне крайне необходим, вы, надеюсь, убедитесь сами. У меня, замечу, и квартира не государственная, а купленная на заработанные деньги. Как говаривал один грузин, ехавший в купе с женщиной, «для меня просить – хуже «нет». Сейчас ведутся переговоры, чтобы подыскать мне какое-то помещение, а за это я плачу пока из собственного кармана. Сперва я арендовал помещение в Лефортове, в Доме офицеров, но в связи со строительством третьего транспортного кольца нас оттуда попросили. В «Пекине» были знакомые, они и предоставили номера под студию и кабинет. Скидка есть, но все равно мы платим за аренду огромные деньги.

- В связи с юбилеем вы дали сотни интервью. Можете вспомнить самое интересное и самое, положим, неприятное?
- Неприятные интервью - это те, когда в 100-й раз задают одни и те же вопросы. Дело доходит до смешного, спрашивают: в каких странах вы побывали на гастролях? А в интересных интервью задают острые вопросы.

- Острые, но не ниже пояса, согласны?
- Пожалуй, но хочется услышать нестандартные вопросы. На трафаретный вопрос даешь столь же трафаретный ответ. Люди творческие понимают, что для того, чтобы собеседника раскачать, его надо ставить в положение конфликта.

- Хорошо. Вот в журнале «Стольник» написано, что вы родились 1 февраля 1942 года под бомбежкой. Но вы родились в Москве, о какой бомбежке идет речь?
- Это глупость, конечно. В декабре 1941 года немцев от Москвы отогнали, бои были ожесточенные, но к столице немецкие самолеты не пропускали с осени того же года. Родился я не в роддоме, а в квартире, в Сокольниках.

- Ваша мама умерла вскоре после родов. Вы чувствовали в детстве, отрочестве дефицит материнской ласки?
- Безусловно, какая-то обездоленность существовала, может, на подсознательном уровне. Я переходил из рук в руки: от бабушки к тете, от нее – к деду. Это отсутствие мамы родило во мне не только какие-то комплексы, но и – на всю жизнь - трепетное отношение к женщине. И отец мой, несмотря на свои 98 лет, когда входит женщина, всегда, как бы себя ни чувствовал, встает.

- Когда он последний раз был на вашем концерте?
- Довольно давно, лет двадцать назад, но и тогда, заметьте, он был уже не «вьюношей», ему стукнуло 78.

- Вы родились в войну, ваш отец – кадровый военный. Как вы считаете, это повлияло на исполнение вами вашей, я бы сказал, коронной песни – «День Победы»?
- Влияние, оказываемое на наше творчество, подспудное, действующее на подкорку, и мы не знаем, когда оно проявится. Но в данном случае оно очевидно. Мы ведь дети войны! Все было пропитано, пронизано духом, атмосферой войны. Солдаты, офицеры были для нас, послевоенных мальчишек, субъектами, что ли, поклонения. Я помню, многие мужчины после войны носили шинели, ходили в сапогах. Я и сам, между прочим, носил в детстве гимнастерку и сапоги. И все чувства, которыми я был наполнен с детства выдохнул, выплеснул наружу, исполняя «День Победы».

- Эта песня была вершиной творчества поэта Владимира Харитонова ...
- Меня с Володей связывали какие-то незримые нити, хотя песен его я спел немного, начиная с «Не плачь, девчонка...», которую записал в 1971 году. Харитонов сам присутствовал на записи и какими-то легкими штрихами подсказал мне лучшее решение этой песни. Он был достаточно реальный, умный человек. Все свои песни он, говоря современным языком, продюсировал, приходил на записи, правил тексты, что-то подсказывал как режиссер или драматург.
Немного истории «Дня Победы». Поначалу на худсовете радио песню завалили. Это, не побоюсь сказать резко, был плевок в лицо Харитонову и Тухманову. Законодатели вкусов определили, что песня – дурного тона, фривольный, мол, фокстротик, да и текст сомнительный: «Как в огне потухшем таял уголек ...». Потом, на «Голубом огоньке» 9 мая, ее все же спел Леня Сметанников, она снова не понравилась, и ее закрыли уже как бы навсегда. До тех пор, пока я не спел ее 10 ноября в концерте, посвященном Дню милиции. Я вышел в прямой эфир не с разрешения телечинов, а на откуп милицейского начальства. Песня вызвала волну невероятного подъема, стала очень популярной.

- То есть, Лев Валерьянович, впечатление, что вы были вполне преуспевающим, вписавшимся в систему певцом, обманчивое?
- О чем вы говорите! К примеру, я готовлю к «Сопоту-71» «Балладу о красках», а кому-то в голову приходит, что на фестиваль должна ехать женщина, и меня за неделю до поездки снимают. Или я делаю авторский фильм вместе со Славой Добрыниным и Леней Дербеневым, его запрещают, считают слишком современным и так далее. Лещенко хотели видеть приглашенным, патриотичным, а в концертах я пел совершенно другой репертуар, поскольку я – лирик, романтик, и у меня много именно таких песен. И публика, собиравшаяся на концертах, недоумевала: вы, говорили мои слушатели, намного интересней, разнообразней на сцене по сравнению с телевизионными выступлениями.
Были и другие негативные явления: нас, например, прессинговали за то, что мы давали много концертов, что нам переплачивали какие-то деньги. А мы получали за концерт гроши – 27 рублей! Кто-то нам действительно немного доплачивал, это вызывало жуткое раздражение у соответствующих органов. Потом, если ты что-то не то, по их мнению, надел, не так сказал, тебя тут же песочили во всех газетах. Я не могу сказать, что дергали только меня. Доставалось Муслиму Магомаеву, Володе Макарову, а уж как «воспитывали» Аллу Пугачеву! И если мы из всех конфликтных ситуаций выходили более-менее удачно, то лишь благодаря нашему такту, гибкости: плетью обуха не перешибешь, согласны?

- Вы много песен спели на стихи Роберта Рождественского и Леонида Дербенева, которые, к сожалению, уже ушли из жизни. Расскажите немного о них.
- Эти два поэта создали, по сути дела, мой репертуар. С Робертом Ивановичем мы сделали несколько «хитов»: «Мы дети Галактики», «За того парня», отмеченного в Сопоте первой премией, «Мы долгое эхо друг друга», которую я спел с Анной Герман. Роберт был исключительно порядочный человек не только в жизни, но и в творчестве, никогда не шедший в творчестве на компромиссы. Сейчас я занимаюсь организацией концерта, посвященного 70-летию со дня рождения поэта. В концерте прозвучат великолепные песни на его стихи: «Благодарю тебя», «Свадьба», «Огромное небо», «Позови меня», «Зимняя любовь», «Сладкая ягода». Его стихи и поэмы нравились миллионам, а последний, предсмертный сборник включает пронзительные, просто гениальные стихи.
Леонид Дербенев тоже написал немало прекрасных песен, в том числе исполненных мною и ставших популярными «Прощай», «Напиши мне письмо», «Городские цветы», «Есть только миг между прошлым и будущим». Эти люди работали предметно, а не как пишут сейчас: на авось. Они писали для конкретного композитора или исполнителя.

- Мы подошли к вопросу о современной песне. В чем ее главная беда?
- Сейчас нет такой профессии: песенный композитор. То есть она есть, но, если угодно, размыта, стерта. То же можно сказать о поэтах. Сейчас все пишут! Нет цензуры, поэтому каждый может делать, что хочет. Неужели вы думаете, что я не могу написать стихотворение? Или музыку? Любой грамотный, интеллигентный человек может сделать и то, и другое. Но нужны-то профессионалы! Именно они, как сказал поэт, делатели ценностей. А профессиональных композиторов-песенников и поэтов пока нет. Уверяю вас, что ни один из композиторов, пишущих нынешнюю попсовую музыку, не имеет высшего музыкального образования! Но я оптимист: все равно - рано или поздно - все отстоится, отфильтруется, настоящая песня пробьет себе дорогу. В поэзии, литературе – то же самое. Сколько было имен, а сколько осталось? Разве может кто-то сравниться с такими гигантами, как Нагибин, Трифонов! «Дом на набережной», «Золотая моя теща», «Свет в конце тоннеля»...

- Вы служили в армии срочную, ездили с гастролями в Афганистан. Дедовщина, мне кажется, не причина, а следствие...
- Существует жизненная тенденция: старики всегда близки старикам, молодые тянутся к молодым. И в армии - так же. Я думаю, многое зависит от офицера, от его личностных качеств. Потому что если в армию, в офицерство идут нормальные образованные люди, как это бывало раньше, они никогда не позволят ни дедовщины, ни амикошонства. В царской армии, да даже в охаиваемой сегодня Советской, были нормальные отношения между старослужащими и салагами. За рукоприкладство грозил трибунал. Чем серее публика, идущая служить в армию, тем ярче проявляются пороки, о которых я говорил. Я служил срочную в ГДР, в Группе советских войск в Германии. Туда брали служить только выпускников средних школ, офицеры тоже были отборные. Поэтому служилось нормально, многие солдаты оставались там служить сверхсрочную. А кого берут в армию сейчас? Всех подряд, даже в тюрьме побывавших. Обстановка в армии зависит только от ее материальной обеспеченности, больше ни от чего. И еще, конечно, необходимо сказать о том, что это совершенно ненормально, когда неоперившиеся ребята, новобранцы, попадают в горячие точки. Наше высшее военное руководство, офицеры должны более трепетно к ним относиться.

- Потом эти ребята, «афганцы», «чеченцы», возвращаются на гражданку. Привыкшие убивать, они и здесь – не все, конечно, - считают человеческую жизнь пустяком...
- Раньше я не понимал этого, но мне умные офицеры объяснили, что самое страшное в Афганской войне то, что мы наплодили собственных бандитов. Посмотрите – все какие-то полубандитские формирования возглавляются «афганцами» и «чеченцами». И они дискредитируют настоящих воинов, там воевавших, нашедших свое место в мирной жизни,с многими из которых я просто дружу. Поэтому отправлять служить в горячие точки необходимо только тех, у кого уже имеется за плечами опыт, кто приобрел некий нравственный иммунитет.

- Я понял, Лев Валерьянович, что вы очень занятой человек, даже сейчас, во время этого интервью, вас непрерывно дергают. Не сами ли вы себе устроили такую жизнь?
- К сожалению, да. Приходится очень много заниматься общественной работой, а куда деваться? «Экспресс-газета» вдруг обнародовала адрес моего офиса. И ко мне ходоки идут каждый день - почти как к Ленину когда-то. Видите, сколько писем? И все это боль, просьбы о помощи. Хотя я никакой не депутат, но коль скоро я народный артист России, то должен народу помогать. Так нужен мне офис, чтобы принять хотя бы половину желающих со мной встретиться или нет? Может, вашу газету читает Юрий Михайлович и крик моей души достигнет его слуха... Сейчас я создал благотворительный фонд по поддержке мастеров искусств. Очень много неустроенной молодежи, даже военные приходят сюда с просьбой о помощи, об устройстве на работу.
Много хлопот доставляют псевдотворческие люди: пробиваются бесконечные графоманы, звонят «композиторы» - просят прослушать музыку...

- Вы преподавали несколько лет в институте имени Гнесиных, дали жизнь таким ныне известным артистам, как Ольга Арефьева, Марина Хлебникова, Катя Лель, Лада Дэнс. Продолжаете пестовать молодых?
- Но уже в Университете культуры, где под моим началом студенты изучают курс менеджмента и маркетинга.

- У вас нормальные отношения со звездами: Пугачевой, Леонтьевым, Кобзоном, Аллегровой? Знаменитые поэты, по меткому замечанию Александра Блока, нередко грызутся друг с другом...
- У нас отношения абсолютно нормальные. С Володей Винокуром мы самые близкие друзья. Я подарю вам свою книжку «Апология памяти», где масса моих фотографий со всеми названными вами корифеями эстрады, эти фотографии говорят сами за себя. Завидовать можно человеку, который занимает не свое место. Второй аспект: завидует человек, который сам занимает не свое место. В данном случае нет ни того, ни другого. Ну как можно завидовать Пугачевой или Магомаеву? Это – штучный товар, вершины. Я же никому не завидую, поскольку я – самодостаточный человек. Иногда завидую молодежи – лишь потому, что у нее сейчас более активная жизнь: могут собрать, как я когда-то, стадионы. Это даже не зависть, а... Помните песню на стихи Жени Евтушенко?

И мне покажется, покажется,
По Сретенкам и Моховым,
Что не был молод я пока еще,
Что только буду молодым...

- Вы человек известный, любимый в народе. Политикам не помогали?
- Я помогал избранию и Бориса Ельцина на пост Президента, и Борису Громову - стать губернатором Московской области, с ним мы очень дружны. Да, я помогаю лишь тем, кого люблю. Знаменитого полярника Чилингарова знаете? Он сейчас член Госдумы, и в его избирательной компании я тоже принимал активное участие.

- А Шандыбина могли бы «проталкивать» в Думу?
- Нет, не мог бы! (Смеется). Я уважительно отношусь к Геннадию Андреичу (Зюгангову – В.Н.), но помогать ему не стал, потому что коммунистическая идея мне не очень близка. Я чистой воды социал-демократ и не понимаю, почему тот же Зюганов не «перешел» в социал-демократы. Наверное, трудно было менять имидж. Я, честно сказать, не понимаю ни правых, ни левых и считаю, что количество партий в нашей стране – противоестественно. Во всех цивилизованных странах существуют две-три партии. А у нас – пруд пруди. Чем занимаются эти многочисленные партии? Я смотрю на них, мне становится смешно. Многие стали профессиональными оппозиционерами, хотя практически для своего народа палец о палец не ударили. Чиновников сейчас стало в десять раз больше, чем в Советском Союзе! Вот такая история.

- О ваших хороших генах мы уже говорили, но на одних генах, как говорится, далеко не уедешь. Как поддерживаете спортивную форму?
- Сегодня встал, сделал зарядку, если есть возможность бегать – бегаю. Люблю теннис, но надо куда-то ехать на корты. У Володи Винокура на даче иногда играю. Когда нужно прийти в форму – предстоит телевизионное выступление, начинаю резко себя ограничивать в еде, приводить себя в форму. Быть в хорошей физической форме – часть моей профессии.

- Не люблю вопроса о творческих планах, но вам его задам, потому что вы человек с неиссякаемой энергией...
- Делаю к 1 февраля 2003 года моноспектакль с условным названием... Нет, боюсь сглазить...В него войдут 15 песен, специально написанных для меня Толей Поперечным и Сашей Морозовым. Программа будет показана по телевидению, записана на СД. После 60 я начинаю новую жизнь! Как сказал Туркменбаши, тоже отметивший 60-летний юбилей, он вступил в полосу молодости. А почему я не могу сделать то же самое? Ну а остальное время у меня забирают поездки. Сегодня уезжаю в Оренбург, в 180 километрах от него раскинулось село, где построен огромный по их масштабам стадион. Вот на этом стадионе и буду петь для сельчан, которые делают скромное и великое дело: выращивают пшеницу.