Версия А
МИСТЕР Х
...Я всегда считал личный дневник идиотской выдумкой. Вести дневник и врать в нем самому себе – вдвойне идиотизм! А писать правду, доверять бумаге самое сокровенное, рискуя, что кто-то когда-то будет препарировать мою вывернутую наизнанку душу – втройне идиотизм! К тому же помноженный на мазохизм, которым я, к счастью, не страдал и не страдаю!
Но наступает какой-то критический момент, когда просто необходимо выговориться. Не для того, чтобы кто-то услышал, понял и посочувствовал... Нет! Просто приоткрыть клапан, выпустить пары и для самого себя переосмыслить происходящее.
Поэтому все это я наговариваю сейчас на свой старенький кассетный диктофончик, потом прослушаю и сотру. А кассету уничтожу. Чтобы никто и никогда не узнал, что происходит в моей душе...
Ладно, заканчиваю душещипательное вступление и перехожу к сути того, что мне необходимо понять и решить для самого себя.
На каком-то психологическом сайте я читал, что для того, чтобы осмыслить происходящtе, не впадая при этом ни в стресс, ни в панику, необходимо четко разделить все положительные и все отрицательные моменты. Как бы дифференцировать то, что привело к создавшейся ситуации. Попробую следовать этому совету.
Итак, что произошло за последнее время. Я оказался свидетелем погони и гибели каких-то, неизвестных мне людей. Такое может произойти с кем угодно. Я, как вы понимаете, имею в виду не уход от погони и гибель, – не дай Бог, а то, что любой мог такое наблюдать. Этот факт вполне можно считать нейтральным. Пока, во всяком случае, нейтральным...
Далее... Они выбросили из окна некую сумку, которую мне удалось незаметно (ой, как хочется в это верить...) подобрать и, интеллигентно выражаясь, приватизировать. Зачем я это сделал и почему сразу не сообщил полицейским, которые гнались за этой машиной? Из любопытства? И это тоже, хотя, если не врать самому себе, - не только из любопытства... Я прекрасно понимал, что если сумку выбросили, то выбросили именно потому, чтобы она не попала в руки полиции. Что в этой сумке, скорее всего, нечто криминальное. Либо наркота, либо бабки, либо оружие. Во всех случаях – нечто ценное! Ценное и... ничье! Владельцы погибли, полиция не нашла – значит, у меня появляется некий шанс...
Шанс на что? Я же договорился сам с собой быть честным - значит, нечего лукавить. Шанс поживиться. Если наркота – сохранить и попытаться продать (гнусно, гадко, безнравственно, но тем не менее это так.) Если бабки, то вообще все понятно – оставить себе. Если оружие, то черт его знает... Можно было заработать очки, сдав его в полицию, - мол, нашел в гарбиче, и как честный человек, законопослушный гражданин и прочая бодяга... Можно было бы оставить при себе, но на кой оно мне нужно? Особенно если оружие «паленое» и из него кого-то уже замочили...
Итак, как классифицировать этот мой поступок? Не с точки зрения морали – плевал я на мораль, а исходя из последствий для меня лично? Не знаю... Скорее со знаком плюс, чем минус.
Тем более что бабки в сумке действительно были, и к тому же немалые. Но самое главное – там была “наденька”! “Наденька”, которая...
Стоп! Я же не перед аудиторией выступаю и не мемуары пишу. С этим все понятно...Без “наденьки” я никто и ничто! И звать меня никак! Значит, сумка и все, что я делал, правильно!
Ой ли?..
Я спокойно и в целом беззаботно жил. Нормальная работа, нормальная семья – что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить пенсию? А тут политика со всеми вытекающими последствиями.
Да, если бы только политика... Те, кому моя “наденька” (или как они это называют...) действительно принадлежит или принадлежала, отлично знают, что она собой представляет!
Это – не просто оружие... Это – власть над людьми, над миром!
Эко меня занесло... Тоже мне, «властелин мира»... Ладно, пусть не властелин, но просто так, те, которые ищут, от “наденьки” не откажутся. Если бы я, как любой нормальный человек, использовал ее в чисто человеческих, пусть даже меркантильных целях, то никто бы и никогда бы не узнал и не догадался, у кого она в руках. Тихо, спокойно «убеждал» бы самых красивых женщин, уговаривал бы всяких «богатеньких буратино» выдавать мне безвозвратные ссуды и вообще финансировать мое безбедное существование. У меня же в руках все сразу - симбиоз джинна из лампы, волшебной палочки и золотой рыбки. Ни одному фараону в прошлом и ни одному президенту и диктатору в настоящем в самых радужных снах даже не снилось то влияние и та власть, которой обладаю я сегодня. Но мне, полному кретину, захотелось поиграть в политику... Трижды кретин!
Понятно, что меня после всех этих телевизионных истерик уже давно вычислили. Любому снайперу ничего не стоит меня шлепнуть, а “наденьку” забрать - и дело с концом.
Что же делать?!
Я вижу только один-единственный вариант – максимально осложнить возможность меня шлепнуть. Чтобы, в случае чего, поднялся такой шум, такая «волна общественного возмущения», чтобы, как говорится, овчинка выделки не стоила. Значит, нужно продолжать раскручивать самого себя...
Чем я и собираюсь заняться.
Я прокрутил эту запись дважды. Не могу сказать, что мне это помогло лучше понять ситуацию, но тем не менее, слушая все это как бы со стороны, я немного успокоился.
Пленку я сжег. Никогда бы не подумал, что магнитофонная пленка так воняет, когда плавится и превращается в золу.
Ну что еще произошло за прошедшие сутки, с того момента, как жена на машине нашего общего приятеля потихоньку вывезла меня из госпиталя? Никто не обратил внимания на потрепанный вэнчик, въехавший в госпитальный гараж. Меня спустили на служебном лифте, и жена благополучно привезла меня сначала к этому самому приятелю, где мы просидели до 8 вечера, а уж потом приехали домой.
Журналисты и телевизионщики действительно караулили меня у выхода из госпиталя и в вестибюле нашего билдинга. Но нам все-таки удалось незаметно добраться до нашей квартиры. Я абсолютно не был готов к встрече, да и не хотел делать никаких заявлений, пока не продумаю сложившуюся ситуацию.
Да, чуть было не забыл, ко мне с утра звонил тот самый Даниэл - владелец рекламного агентства, с которым я встречался и которого просил продумать идею рекламного ролика. Оказывается, он не только сам видел мое выступление, но и поручил своим гаврикам собрать все последующие публикации по этому поводу. У них уже готовы 4 варианта возможного места съемок, и они «будут счастливы» в любое время согласовать их со мной.
Черт подери... Во всей этой суматохе у меня как-то совсем вылетела из головы и пресс-конференция для русских журналистов, и этот Даниэл, и вообще непонятно, есть ли теперь смысл поднимать шум в русской прессе, если американские СМИ захлебываются от комментариев моего выступления по SNN?
Мне нужен один день... Один день без встреч, визитов, выражений восторга и соболезнований по поводу моего ранения. Всего один день, чтобы решить окончательно, как мне поступать... Ужасно, когда не с кем посоветоваться...
Тель-Авив
- Здравствуйте, Александр, присаживайтесь и, ради всего святого, расслабьтесь... Меня зовут Моше и я руководитель департамента внешней разведки. Поверьте, что мы нашли вас и пригласили к нам, потому что очень нуждаемся в вашей помощи... Мы очень благодарны, что вы нашли для нас немного времени...
- Попробуй не найти времени для вас... Но я обычный врач и не представляю...
- И не представляйте, не мучайтесь! Как врач вы меня еще, хе-хе, не волнуете... Если не ошибаюсь, вы – косметолог?
Моше неторопливо подошел к креслу, на котором напряженно сидел Александр Бурмин, бывший соученик Тимура Бенина, а ныне преуспевающий израильский врач-косметолог. Его нашли практически за один день. Люди Моссада имели неограниченные возможности узнавать все, что их интересует, практически в любом городе бывшего СССР. Подняли в ОВИРе заявление Бенина, легко нашли школу, в которой он учился, подняли из архива классные журналы, посмотрели списки учащихся, сверили со списком выдачи загранпаспортов в ОВИРе и легко вычислили больше десятка человек из школы, в которой учился Тим. Все они жили в Израиле. Найти Бурмина – плевое дело. И вот он, известный врач, с обширной практикой, сидит сейчас напротив Моше и обмирает от страха.
Нет людей, которым нечего скрывать, - это Моше усвоил давно.
Нет людей, которые хотят, чтобы некоторые факты их биографии стали бы известны такой организации, как Моссад. И нет людей, которые уходили бы из этого кабинета не будучи уверенными в том, что вся их дальнейшая судьба находится в руках этого неприметного, суетливого с виду человека по имени Моше.
- Александр, дорогой мой, - широко и ласково улыбаясь, начал Моше, - расскажите мне немного о своей школе. О своих друзьях, о своем классе, о самых ярких впечатлениях своей жизни...
- Но я не понимаю... Может, вы конкретизируете, кто конкретно вас интересует? Многое уже стерлось в памяти...
-Нет-нет! О какой конкретике вы говорите? Откуда я могу знать ваших одноклассников? Расскажите мне обо всех! Обо всем, что помните, и обо всех, кого помните... Вы же были комсомольцем, не так ли?
- Все были комсомольцами... Я этого никогда не скрывал и никогда этого не стыдился!
- О чем вы, Александр?! Этим можно только гордиться! Я, например, всегда завидовал комсомольцам, которые «беспокойные сердца и все доводят до конца»... Кстати, а кто у вас был, как это называется... комсомольским директором?
- Секретарем комсомольской организации... Был такой, мы с ним в одном классе учились, Тимур, Тимка... Бенин...
- Вот с него и начните, Александр. И как можно подробнее... Времени у нас навалом... А еще лучше - напишите. На любом языке. На каком вам удобнее. А чтобы вас никто и ничто не отвлекало...
Моше нажал кнопку селектора. Вошел молодой парень, которому Моше велел проводить Александра в «комнату для воспоминаний» и обеспечить всем необходимым. От компьютера до кофе с коньяком.
Через четыре часа Моше, довольно улыбаясь, дочитывал 11 страниц «воспоминаний» Александра Бурмина о его однокласснике Тимуре Бенине.
Продолжение версии “A” в следующем номере