“Мое святое ремесло”

Культура

Когда рыжеволосая Жанна Владимирская впервые вышла на большую сцену в “Медее” Жана Ануйя, критикам, театралам и остальным режиссерско-актерским профи в СССР стало ясно - перед нами большая трагическая актриса. Ей бы Федру играть, Антигону, леди Макбет, наконец, Раневскую. Но вы можете представить трагическое, актерское дарование в болоте застоя?! Да еще с низким голосом Жанны, ее клокочущим темпераментом, абсолютно европейской фактурой, прямотой и интеллигентностью?..
Я училась с Жанной Владимирской в одном и том же театральном вузе - ЛГИТМИКе в Ленинграде. Была свидетельницей ее сценических достижений и триумфов. Мы с ней редко видимся, но иногда перезваниваемся. Сейчас Жанна на проводе из Вашингтона. Я собираюсь взять у нее интервью, но она говорит так интересно и увлеченно, что вместо разговора получается монолог. Что ж, он мне кажется заслуживающим внимания.
- Как возникла идея спектакля и как складывалась его литературная основа?
- Вопрос простой, ответ - не очень. Я заболела Цветаевой в очень юном возрасте. Ко мне попадали стихи из разных источников, я прочла несколько... и ее поэзия меня пронзила. Потом меня поразил рассказ Бродского о том, как его громом ударила ее поэтическая мощь. Он еще сказал как-то, что “у Цветаевой между словом и делом, между искусством и существованием не стояло ни точки, ни запятой, ни даже тире. Цветаева ставила там знак равенства”. Иосиф говорил, что “Цветаева-поэт тождественна Цветаевой-человеку”. Представляете, что это такое?!
Так или иначе, она меня действительно потрясла. С этой минуты все, что я могла доставать, все, что я читала, убеждало меня в том, что Марина Ивановна вошла в мою жизнь навсегда.
Когда я в конце 70-х перешла работать в Московский литературно-драматический театр ВТО, его главный режиссер Андрей Матвеев, который ко мне очень хорошо относился, как-то сказал: “Жанна, я слышал от Алексея, что ты готовишь программу стихов Цветаевой...” Я говорю: “В принципе не только готовлю - она у меня уже есть. Только это безнадежно...” Он: “А давай покажем программу...” Я: “Зачем? Ничего не выйдет: худсовет...” Худсовет театра ВТО состоял из ведущих актеров Москвы, была там Рыжова из Малого и другие... Корифеи... Ну и разумеется, из чиновников, но их было гораздо меньше, чем в других театрах. Иная структура. Этот коллектив не подчинялся Управлению культуры, он находился в ведении Всероссийского театрального общества.
Показали мы мой спектакль-концерт. С одной стороны, это было не просто чтение стихов, потому что я уже тогда организовала его драматургию. Надеялась, что подбор и композиция материала позволят мне открыть для зрителя то, что открылось мне: становление Цветаевой как поэта, становление Цветаевой как поэтической личности. Думаю, в каком-то смысле все удалось... Как потом мне рассказал Андрей, было ощущение взрыва. Члены худсовета не знали, что возразить. Стихи были упакованы так, что создавался сюжет. А в нем они вроде бы и крамолы особой не видели... Лишь одна дама вскочила и стала кричать: “Не понимаю, что это такое. Это какой-то шквал - одни стихи...” Ни прозы, ни писем в той композиции не было. Шестьдесят стихотворений.
- Жанна, но это же профессионально очень сложно...
О, да... Короче говоря, спектакль приняли, разрешили. Мы год наш спектакль играли. У театра стационара не было, и мы с ним объездили чуть ли не полстраны. Это точно. Спектакль состоял из шестидесяти стихотворений. Не было ни музыки, ни реквизита. Ни света. Только сцена и я. Только зрители и я
Последний спектакль состоялся в Риге. Я хочу об этом упомянуть, потому что моя актерская судьба начиналась с этого города - премьеру “Медеи” я играла именно там. Огромный зал был набит битком. Такой успех мне казался странным: Цветаева - поэт сложный... Но потом постановку закрыли. И наше творение стало жить подпольной жизнью. Были “квартирники” и выступления в различных НИИ. Спектакль увидела Анастасия, сестра Марины. Она была женщиной (царствие ей небесное) взбалмошной - другого слова не подберу... Человеком непростым, с крутым характером. Выступала категорически против чтения стихов актрисами... Ее концепция - “нельзя!”, “запретить!” и прочее. Случилось так, что она услышала мое чтение в квартире людей, которые когда-то дружили с Пастернаком. Спектакль на нее произвел впечатление. Я с ней познакомилась. Она на меня тоже произвела сильное впечатление. Чем-то похожа на Марину...
Через два дня после этого спектакля раздался звонок: “Здравствуйте, Жанна Аркадьевна”. По отчеству, а я тогда еще соплячкой была. Мне такое обращение понравилось: в традиции Марины - она любила, чтобы ее называли Мариной Ивановной. “Здравствуйте, Жанна Аркадьевна, меня зовут так-то и так-то “. - Это был Лев Мнухин, знаменитый “цветаевед”, сейчас сотрудник музея Цветаевой в Болшево. - “Мне позвонила Анастасия Ивановна и настоятельно рекомендовала взять вас в свои поездки”.
Потом мы приехали сюда, в Америку, и мне стали попадаться интересные материалы в библиотеках. Издания под редакцией Саши Сумеркина. То, чего я прежде не видела. У меня началась , я бы сказала, эйфория, поглощение всего, что можно было найти. Гигантское количество материала. И я поняла, что должна сделать спектакль, а не поэтическую программу. В новую композицию вошла часть стихов из старого спектакля, но не все, конечно. Я стала работать над каждым куском, который хотела включить в сценарий. Делала из него достаточно емкий фрагмент - это довольно тяжело. Сжимала до объема, который мог войти в спектакль. Чем больше я узнавала Цветаеву, тем больше понимала, какой она гениальный писатель. Ее проза... Четкость мысли. Феноменальная афористичность.
Я отобрала то, что хотела включить в спектакль, и у меня получился некий пасьянс, который во мне начал жить. Жил он довольно долго. У меня не было идеи того, что я хочу сделать. Я вообще не очень верю в то, что сначала приходит идея, а потом вокруг нее строится спектакль. Он начал во мне бродить, и его пласты стали страннейшим образом переплетаться. Страннейшим, поскольку в нем нет хронологической последовательности, а есть неожиданные сбои. Конец жизни возвращает героиню в блаженное время юности, и наоборот, скачок из молодости - в трагическое существование в эмиграции и так далее. Сюжет начинал складыватся, и вокруг него постепенно появлялась музыка. Она тоже все звучала, звучала и звучала. Постепенно все куски сложились. Я написала композицию, показала Алексею... И поняла: получилось! Он сказал : “Будем делать...”
Работа была сложной. Прежде всего я должна была избавиться от эмоций. Стихи Марины производят на меня такое сильное впечатление... Но мне нужно было, чтобы зрители испытывали эти эмоции, а не я сама, заливаясь на сцене слезами.
- Можете ли Вы сформулировать, какое “послание” Цветаева хотела передать читателю?
- Правду всего существа. Ее жизнь, ее стихи... Видите ли, бескомпромиссность - нехорошее слово: за ним сразу возникают слова “упрямство”, “задиристость”... Ее можно совершенно спокойно назвать “совестью своего времени”. Воля и совесть времени. Я бы так о ней и сказала. Мне очень хочется, чтобы для людей это имя осталось символом несклоненности, символом искренности.