Акадия: прижизненный рай

Из путевой прозы

Начать с того, что на этот раз я окончательно «обаркадился», с головы до ног: бейсболки, тишотки, шорты, кофты, куртки, плащи, сумки, рюкзаки, брелки, рюмки, кружки, фляжки, даже носки и обувь – все со знаками и символами этого самого чудного места на земле, а мне есть, с чем сравнивать! За свою жизнь я объездил полсвета в поисках красот и чудес как рукодельных, так и нерукотворных, будучи скорее пилигримом, паломником, путником, каликой перехожей, очарованным странником, чем туристом. Аноним Пилигримов – мой псевдоним для путевой прозы, которую пару лет назад издали в Москве под моим настоящим именем в форме субъективного травелога под загадочным названием «Как я умер», хотя все еще отсвечиваю на белом свете. Если есть на земле рай, то я знаю его имя, координаты, местонахождение. Даром что Акадия, то есть Аркадия – идиллическая страна безмятежного счастья по представлениям древних греков. Французы потому так и назвали эту открытую великим мореходом Самюэлем де Шампленом территорию американского материка (среди многих других), потом ее отвоевали англичане, а теперь она - Acadia National Park в штате Мейн, а не Мэн, как ошибочно транскрибируют русские, как будто он мачо какой-то, а не штат. 

Сказать, что я одинок в своих пристрастиях к этому прижизненному раю на земле, ну никак не могу. Хоть и не люблю толпу – в том числе в самом себе, но я один из двух миллионов, кто наезжает в этот парадиз ежегодно и отовсюду: номера на машинах со всех американских штатов и канадских провинций. Да, туристский бум и китч, но потому и становятся китчем Ниагара, Большой Каньон, Парфенон, Помпеи, Анкгор-Ват, Джиоконда, Шекспир, Эйнштейн, Пруст – да мало ли! – что изначально являются высшими проявлениями человечьего или божьего замысла. Ставлю в этот почетный ряд любимую мою Акадию. 

Отправляюсь сюда ежегодно, спасаясь от душной, липкой, невыносимой нью-йоркской жары и, в отличие от других визитеров, которые проводят здесь несколько дней, кайфую недели две, а то и три, как в этом году – хоть и зверски устал от активного, энергичного, интенсивного и не по возрасту молодого отдыха. Пусть физически напряг, но по той же причине – молодит: сбрасываю не только килограммы (точнее, фунты), но и годы и легко воспаляюсь при виде молодух и юниц, а их здесь - видимо-невидимо. Пока я читаю, пишу, странствую и возбуждаюсь, не все еще потеряно.  

Но это к слову, а езжу сюда вовсе не ради прекрасного пола, а по другим соблазнам: многомильные походы по лесным, горным и прибрежным тропам, обалденные виды, плавание в океане, озерах и пондах, прогулки по сказочным городкам-харборам, где, собственно, и обаркадился, отоварился, а будь на то моя воля, засувенирил все, на что положил свой алчущий и завидущий глаз. 

Ну и само собой ежедневные ресторанные вылазки – не только за лобстером, хотя омар по-американски, как назвал его упомянутый Пруст, в здешнем разблюднике на первом месте, далеко обогнав любую другую вкуснятину: фирменное блюдо Акадии. Конечно, в самом Бар-Харборе, столице Акадии, цены кусаются, полтинник за лобстерный обед, если повезет, а то и выше. Но вот уже несколько лет, как я пристрастился к ресторанчику на паромной пристани вблизи  маяка, с чудным видом на океан и Лебединый остров -  куда дешевле, плюс шикарно готовят, с морской водой, которую я высасываю из всех омаровых сочленений, а закусываю не только клешнями и хвостом, но и сладкими зелеными внутренностями, “tomalley” - печенка, почки, легкие, самый цимес, которым профаны брезгуют и выбрасывают вместе с панцирем. А в этом году открыл церковь в Сомсвилле, где по средам продают пироги, и нам как-то достался обжигающе горячий лобстерный пирог, киш, quinche, блюдо французской кухни, лакомство и объедение, а по четвергам – лобстерный обед с горячей кукурузой, кукурузным хлебом и черничными бисквитами на десерт. Ах, зачем я не пиит? Сочинил бы тогда гимн, оду, дифирамб во славу лобстера! Увы, увы мне, да и проза у меня лысая, остраненная и отнюдь не описательная, а потому пошлю читателя куда подальше, то есть в Интернет, хотя еще вопрос, кто эрудированнее навикипеденный человек или нагугленный? 

От пейзажей, от бутиков, от лобстеров, от пресно-соленых заплывов голова идет кругом, испытываешь восторг, упоение, экстаз, гурманствуя и дегустируя впечатления глазом, ухом, носом, языком, телом и чем-то еще сверх означенных пяти чувств и чему названия нет. Третий глаз, шестое чувство, я знаю? Товарный знак этого края: ели на скалах и океанские волны. Да, все сопряжено с океаном, главной здешней достопримечательностью. Помню, свез как-то на океан черноморца Фазиля Искандера, который с ходу стал патриотически отрицать это живое, огромное, прекрасное и монструозное существо, доказывая мне, что отличие океана от моря чисто количественное – больше воды. И чтобы доказать мне и убедиться самому, бросился в коварные волны – и чуть не самоубился, еле выплыл, признав на собственном опыте, что количество в данном случае переходит в совсем иное качество. 

А мой вечный спутник Лена Клепикова, моя прекрасная спорщица с духом противоречия по любому поводу и без оного, пресытилась на этот раз, хнычет, даже океан ей осточертел – один и тот же! Тогда как для меня каждый раз разный, ни одного повтора, прилив и отлив, буря и штиль, ясный солнечный день и стелющийся с утра туман, когда ни видно ни зги. Клод Моне написал 30 Руанских соборов – 30 разных пейзажей, хотя формально натура - одна и та же, но разнота света в разное время дня и года, изменчивые атмосферные явления и проч. Тем более – океан: я был заворожен, загипнотизирован его изменчивостью и несхожестью с самим собой. В моем восприятии субъективное преобладало над объективным – я предпочитал погоде непогоду. В противоположность Гончарову, которого капитан фрегата «Паллада» вытащил чуть ли силком на палубу, чтобы писатель понаблюдал разъяренный океан в шторм, но автор «Обломова» с отвращением глянул на разгул стихии, сказал одно слово: «Непорядок!» и тут же нырнул обратно к себе в каюту. А по мне наоборот: как Электре к лицу траур, так океану идет дождь, туман, буря. 

По утрам я пристрастился к поповерам, благо рядом была кафешка, где готовили эти похожие по форме на ром-бабу пончики-пустышки: отрываешь шляпку от ножки и заправляешь маслом и вареньем – пальчики оближешь. В туристских центрах полакомиться этой диковиной вкуснятиной – дороговато да еще надо очередь отстоять, а здесь, как в Метроплитэн музее – плати, сколько хочешь: вопрос совести и совестливости. В прозрачной копилке – от квотеров до долларовых банкнот с разными президентами, а то и чеки: кто во что горазд. Ну, не халявный ли рай! 

Никогда я не говорю столько по-английски, сколько в путешествиях. Это – не исключение. Даже на свадьбе побывал. Минут двадцать, наверное, ехал за машиной с роудайлендским номером, а на заднем стекле Just married в окружении амурчиков и пронзенных стрелами сердечек. Пока молодожены не съехали с дороги и знаками показали мне следовать за ними. Завтрак на траве, хотя время скорее бранча – накрыли поляну на поляне на скалистом берегу Сомса, единственного фьорда в Северной Америке, не надо ездить в Норвегию. Две бутылки на выбор - кьянти или кедем? Оказывается, он – еврей, она – итальянка, хотя по виду – наоборот. Из двух зол я выбрал кьянти, хотя предпочел бы что-нибудь покрепче. У итальянки рука в гипсе – сломала, скача с камня на камень по береговой тропе. В ответ на мое сочувствие:

- Могло быть хуже, если бы сломала ногу - не могла бы ходить. 

- Я бы носил тебя на руках. 

- Тогда мы бы оба сломались, - смеется девушка. – В любом случае, хоть и не повезло, но я счастлива. (По-английски игра слов: not lucky but happy.) – и жена-девочка целует мужа-мальчика.

Импровизированная свадьба на фоне драматического пейзажа с фьордом. Для этой парочки Акадия уж точно рай, если только они не сорвутся со скалы в океан, фьорд или понд.  

В беседке над океаном я вчитываюсь в мемориальные надписи. Какое кромешное одиночество было у человека, что он оставил всем и никому свой телефон: 802-498-4828.  А некто Bill поставил год латинскими цифрами, которые мало кому понятны – а ну-ка, читатель, отгадай: MCMXCV11. Среди латиницы вдруг кириллица: Максим - 2009. И еще одна: Здесь был Дима – без года, привет из вечности. А вот смесь латиницы с кириллицей: Глеб Moscow. Перевожу стоящему рядом американу.  Тот: 

- Это ты написал? – И не дожидаясь ответа, с осуждением: - Мог бы по-английски.     

Оправдываться бесполезно. 

На Sand Beach, где ледяная вода ошпаривает смельчаков – вбежать и выбежать! – у девушки вываливается все из рюкзака, когда она достает полотенце, и поневоле я обращаю внимание на презики. 

- Совсем не для того, что ты думаешь, - говорит она. - Не для случайного секса, а на случай изнасилования.

-  А я слышал, что сами насильники предусмотрительно носят с собой кондомы. Тем более, как считают психологи, насильники действуют не по страсти, а ради самоутверждения.

 - Пусть так, но где гарантия? Вот мы и таскаем с собой на всякий случай. 

Чтобы согреться после ледяной купели,  я брожу по этому пляжу для отважных и легкомысленных и останавливаюсь около молодой женщины, которая уговаривает своего пацана войти в воду, но тот ни в какую, а чуть поодаль два молодых мужика нянчатся с бэби. Гомики с удочеренным ребенком, решаю я, пока к превеликому своему удивлению не обнаруживаю связь между всеми пятью, не находя объяснения: кто кому кем приходится? Выяснилось, что все они – семья, а у девочки и мальчика одна мама и два папы. Представьте себе. Вот их предыстория. 

Два друга были влюблены в одну девушку, а ей были милы оба, не говоря уж о том, что выбрать одного – обидеть другого. Нет, не классический треугольник, а любовь втроем, без никакой ревности. По крайней мере, так они говорят. Мне припомнились случаи из русской литературы: Некрасов и Панаевы, Маяковский и Брики, а заодно и стильный фильм Абрама Роома «Любовь втроем» (1927), который кончается рождением ребенка, отец которого неизвестен. Новые времена – новые песни. Мои случайные знакомцы из Орегона пошли на искусственное осеменение, предварительно смешав сперму. А как же ДНК? – вертится у меня на языке вопрос, который я так и не решаюсь задать. 

Такой вот казус. Комментарии излишни. 

Конечно, будучи писателем-профи, я бы мог развернуть каждую историю в рассказ, но пусть лучше этим займется читатель – полагаюсь на его воображение. 

Касаемо меня, я не был бы фанатом-кошатником, если под занавес не рассказал историю о моих четвероногих любимцах. 

В супермаркете, недалеко от нашего океанского кемпинга, в котором мы всякий раз останавливаемся, висело объявление “LOST CAT” с фотографией черно-белого кота-дворняги. Хозяин предлагал вознаграждение тому, кто его найдет - сумма не указана, один только долларовый символ: $. Cкорее, мысленно, чем эмоционально, посочувствовал хозяину, но по дороге в кемпинг, в миле от супермаркета, заметил пришпиленное на дереве объявление противоположного содержания: “FOUND CAT”. Потерявший и нашедший кота разминулись – надо их соединить, дать знать друг о друге. С этой мыслью я и въехал в кемпинг, но там висело еще одно объявление “LOST CAT” с ярко рыжим котом по имени «Цыган», которого последний раз видели как раз на Sand Beach. 

Честно, я растерялся: кому звонить? Какого из двух котов нашли и кому именно дали временное пристанище люди из углового дома на перекрестке двух дорог? Ладно, завтра заеду в этот дом, где находится кот-найденыш, и дам хозяину/хозяйке оба списанных мной объявления о потерянных котах. Пусть сами разбираются.  

Сказано – сделано? Не факт. На следующий день, проезжая означенный поворот, не обнаружил на дереве объявления о найденном коте. Странно. Может быть, хозяин одного из потерянных котов сам заметил это объявление, и в моем сводничестве нужды больше нет? Остановился и решил зайти в дом около дерева, с которого исчезло объявление. Постучался, вышла пожилая женщина, я спросил о коте.

- Это твой кот? – вопросом на вопрос.

- Нет, не мой, - и рассказал про два объявления о пропащих котах. 

- Так его зовут Цыган... – задумчиво сказала женщина, и я понял, что она нашла рыжего. 

- Да, да! – обрадовался я.

– Как можно было назвать его Цыганом? Не в пользу хозяина. Да он и не похож на цыгана. Потому и убежал – из-за имени. 

Я рассмеялся.

- Поздно. Мы оба были так одиноки, пока не встретились.  

Я смотрел на нее очумело.

- Мы с ним три дня ждали. Никто не пришел. За это время мы полюбили друг друга. 

- Мы? – переспросил я.

- Мы с котом. Теперь кот – мой. 

- Но у Цыгана есть настоящий хозяин. Наконец, право собственности...

В деревянное ухо.

- Разве он бы ушел, если бы ему было хорошо? От меня он не уйдет.

- Коли Цыган, он кочевого племени, - пошутил я. - На месте не сидится. Он знает дорогу домой и уйдет от вас. Плюс комплекс Каштанки? - и я вкратце пересказал ей чеховский рассказ.

- Это у собак. Верные, но глупые. По моей знаю – она теперь не отходит от Цыгана. Спелись. Кот – хозяин, а пес - слуга. И никого к нему не подпускает. Даже меня. Явись его прежний хозяин, она бы его искусала. У меня был кот: умер–  рак. Я была верна его памяти два года. А этот сам пришел. Судьба. Подарок небес. Так его и назвала: Кадо. По-французски «подарок». Видите ли, я французских корней, из Квебека. 

- Полагается награда... - это был мой последний аргумент.

- Плевала я на награду! Да, я сама готова заплатить за такого кота. Думаете, я не видела это объявление? Сама звонить не стала, а звонка ждала со страхом. Бог миловал. А потом мое объявление с дерева сорвала и включила ответчик. 

И она захлопнула дверь перед моим носом.

Добрый самаритянин из меня не вышел, и я поплелся к машине, вспоминая собственного кота-найденыша, которого мы с Леной подобрали в канадском лесу и вывезли в Нью-Йорк, где он сейчас ждет - не дождется нашего возвращения. Однако наш сын убежден, что мы вовсе не нашли бесхозного кота, а похитили и присвоили, и его первоначальные хозяева до сих пор тоскуют по своему любимцу. Так или не так, но не мне осуждать новую хозяйку Цыгана, тем более она уже дала ему новое имя. Да и собака никого к нему не подпустит...