Преступность по национальному признаку

Доцент кафедры политологии РЭУ им. Г.В. Плеханова, кандидат политических наук Александр Перенджиев рассказал порталу «Москва наций» о том, как, по его мнению, связаны внутренняя миграция и общественная безопасность.

- В политике часто связывают два понятия: миграцию и безопасность. В каком контексте, по вашему мнению, миграцию действительно можно рассматривать как общественную угрозу?

- Нелегальная миграция свидетельствует сразу о нескольких угрозах. Первая – это неэффективность работы государственного аппарата. Вторая – неработающая система взаимодействия между властью и бизнесом, что ведет к деградации самого государства и его экономики. И третья угроза – это коррупция. Причем в данном случае речь идет не о взятках как таковых, скорее, мы говорим о моральном разложении государственного аппарата.

С другой стороны, внутренняя миграция несет опасность сама по себе. Ведь, если разобраться, кто приезжает к нам на заработки? На заработки, стоит отметить, очень небольших денег. Как правило, это не самые высокообразованные люди – это логично. Чаще всего это люди, которые покинули свою страну по каким-то веским причинам: возможно, их преследует закон, или они уклоняются от каких-то обязанностей у себя на родине – семейных, например. У них низкий уровень культуры. Но местные жители, к сожалению, судят о тех государствах (я имею в виду прежде всего восточные и центрально-азиатские республики), откуда прибыли мигранты, именно по этим гражданам. Появляется некое высокомерие по отношению к приезжим: вот, таджик подметает, киргизка моет и т. д. Это, я считаю, не очень хорошо. Это создает протестные настроения среди образованных мигрантов. А такие есть.  Когда я сам, будучи офицером, подрабатывал охранником на заводе «Автофрамос», я познакомился с таджиком – школьным учителем с высшим образованием – который ночью занимался уборкой. Он сказал, что там, откуда он приехал, некого уже учить, а деньги очень нужны. И вот человек приехал, и ему, конечно, было не слишком приятно пренебрежительное отношение.

- Допустим, случается конфликт: хулиган-дагестанец ударил сотрудника милиции. Как реагирует на это власть? Она заявляет об ужесточении миграционного законодательства. Но какое может быть применение миграционного законодательства к гражданам Российской Федерации? 

- Этот прием в психологии называется «перенос». Я приведу вам яркий пример. Когда Сергей Шойгу стал министром обороны, он тут же он поехал по госпиталям – смотреть, проверять и т.д. Пиар-компания была мощной: вот, он наводит порядок, начал с медицины, молодец! И все бы ничего, но тут, прямо во время этой пиар-компании, четыре солдата умерли от менингита в Подмосковье. Понятно, собирается совещание, за ним наблюдают СМИ. И примерно в это самое время выдается информация, никак со сложившейся ситуацией не связанная: «А вот мы теперь отменяем портянки и вводим носки! И душевые разместим везде, и прочее!». Помните этот момент? Даже я сам участвовал в дискуссии на радио «Коммерсантъ» на эту тему. Конечно, информация об отмене портянок тут же попадает во все социальные сети. Начинается оживленная дискуссия, и про четырех солдат, которые умерли, про несовершенство медицины в Минобороны и про то, что до сих пор эта проблема осталась – ее же никто так и не решил – все тихо забывают.

Еще один классический, на мой взгляд, пример переноса – это когда начинают делать вид, что главная проблема в нашей сегодняшней жизни – это проблема так называемых межнациональных отношений. 

- Мы часто слышим разговоры об этнических группировках. Но в нашей стране, где присутствует этнический федерализм, говорить об этнической преступности, мне кажется, очень недальновидно и опасно, и нужно аккуратно оперировать этим термином, чтобы не вызывать в людях ксенофобию, агрессию. 

- Сейчас у нас, с одной стороны, уходят от указания национальности в паспорте, а с другой – пытаются подчеркнуть это слово: «этническая преступность». Надо говорить о преступности не этнической, а преступности в каких-то сферах: в сферах бизнеса, торговли, в сфере, действительно, миграционных потоков и т.д. Наверное, вот здесь будет проще понимать проблемы.  

Вообще, я хочу сказать, что сама по себе правоохранительная система меня удивляет. Тем, что, допустим, вот стоят представители правопорядка, а ко мне подошел преступник с ножом или с пистолетом, и если я молчу, и он меня тихо грабит – то все нормально. А если я говорю: «Ой, меня грабят, помогите!» - тогда вроде как начинается работа. К ним обратился гражданин за помощью, и им пришлось с этим что-то делать. А на предотвращение преступлений, получается, работы как бы и нет. Но если говорить о преступности, которую называют этнической – то здесь все-таки должна быть определенная специфика. Должна вестись работа по отношению к представителям Северного Кавказа.

Понимаете, я сам офицер, и в середине 1990-х командовал ротой, которая практически полностью состояла из дагестанцев и карачаево-черкесов. Они у меня и бегали по плацу, и мыли полы, и всегда были заняты делом. И знаете, что построили? Не что-нибудь, а Храм Христа Спасителя. И ничего, никто не слышал, что там кого-то изнасиловали! Хотя и укромных углов на стройке было полно, и рядом девчонки ходили в коротких юбках – что угодно могло произойти. Тем не менее, порядок был обеспечен, понимаете? 

А наша правоохранительная система сейчас устроена так: сделать что-либо на публику, а если не получилось – пустить на самотек или начать искать крайних. Вот эта система, точнее, проблема, с ней связанная, - гораздо важнее вопроса этнической преступности.