Наваждение. Запоздалое покаяние

В “предбаннике” зубоврачебного кабинета было пусто.
 

- Алексей Семенович сейчас вас примет, - выглянула медсестра.

Я кивнула и села в кресло, примостившееся под фикусом в кадке, одетой в белый чехол, перехваченный голубой лентой.

“Лучший мой подарочек - это ты...”, - мелькнула песенка.

На маленьком столике раскинуты журналы с яркими обложками.

- Добрый день, - в комнату вошла тоненькая девушка.

- Здравствуйте.

Села напротив. Рука потянулась к журналу. Она не взяла его, а просто повернула к себе, листнула несколько раз, закрыла и, отодвинув на место, прикоснулась к щеке.

- Болит? - сочувственно спросила я.

- Всю ночь. Аж в голову бьет. У меня с детства с зубами плохо, но на этот раз... - на глаза навернулись слезы.

Почему-то вдруг ее лицо стало знакомым - знакомо сморщился нос, знакомо прикоснулась платком к глазам, знакомо промокнула уголок рта.

Наваждение. Я не была знакома с девушкой, но почему-то вид плачущего лица всколыхнул во мне что-то давно виденное и забытое.

Из кабинета вышел мужчина, держа в руках шляпу.

- Прошу вас, - позвала медсестра, - а вы опять к нам, госпожа Муратова?

- Может быть, вы зайдете первая, я подожду.

- Спасибо вам, - девушка быстрым шагом вошла в кабинет.

“Госпожа Муратова” - вертелось в голове, я и фамилию где-то слышала. Что за черт. Это склероз? Весь день передо мной стояло незнакомое-знакомое лицо девушки, искаженное зубной болью. Теперь и улыбка казалась знакомой и еще какие-то неуловимые детали, а еще вдруг показалось, что мы когда-то разговаривали с ней, но это было давно. Так давно, что забылось? Если мы были знакомы, почему же она не узнала меня? И когда же это успело забыться, если девушка так молода? Это уже не склероз.

Нет, я знала эту девушку, а может быть не ее, а может быть того, на кого она была так похожа. Усевшись в кресло, включила телевизор. Кот Арсик прыгнул на колени.

- Что, милый, по ласке соскучился? Иди ко мне, маленький, я тебе за ушком почешу, я тебе брюшко поглажу. Ах, как нравится Арсику, ах, как он красиво трубит, ах, какой у него голосок нежный, ангельский...

Стоп, как мне знакомо это сочетание - голосок нежный, ангельский. Вспомнила, черт меня подери, вспомнила...

Как-то ночью меня разбудил плач, доносившийся из маминой комнаты. Испугавшись, я кинулась к маме и остановилась в дверях. Мама стояла у стола, обнимая плачущую тетю Катю. Заметив мое удивленное лицо, она приложила палец к губам и махнула рукой: ничего не спрашивай и иди к себе.

Недоумевая, вернулась в постель.

- Я люблю его, понимаешь, люблю. Я и не думала, что такое бывает. Машка, скажи, что мне делать, Машка.

- Тише, тише. Сейчас ты выпьешь вот это. Вот так, молодец. Теперь спать.

- Машка...

- Спать, о любви поговорим завтра. Снимем обувь. Молодец. Я рядом посижу. Что ты ищешь? Руку? Вот она, моя рука. Засыпай и будь умницей.

Потом все стихло. Когда я проснулась, дома никого не было, только стакан, из которого пила тетя Катя, одиноко стоял на столе.

Потом она приходила еще несколько раз и всегда почему-то плакала. Через закрытую дверь долетали слова, фразы, но мой детский ум не понимал их смысла. Так продолжалось все лето. Потом она перестала приходить и навсегда исчезла из моего поля зрения.

Мама получала от нее письма, поздравительные открытки, а однажды пришло письмо с фотографией, где тетя Катя крепко обнимала двух дочек с куклами. Куклы были большими, в кружевных платьях, таких я никогда не видела.

 

* * *

Прошло много лет.

- Катя приезжает, - сказала как-то мама, - в какое тревожное время живем. Рухнула берлинская стена. Наши войска покидают Германию. Расформировывают часть Николая, теперь он будет полковником в отставке. Катя в панике. Пока они решили вернуться домой.

- А я и не знала, что они жили в Германии. Мама, а что с ней случилось в тот день, когда она рыдала на твоем плече?

- Ты помнишь?

- Конечно. Мне ее было жаль.

- В те годы работала Катя в местной газете в отделе писем. И пришел к ним журналист чем-то похожий на Хемингуэя с трубкой в зубах. Остроумный балагур, быстро покоривший всех женщин. Вот в него-то и влюбилась Катя. Влюбилась так, что я уж и не знаю, была ли это любовь или страсть, или то и другое вместе, но голову у нее сорвало. Мужа перевели на службу в Потсдам. Уехать одновременно с ним она не могла из-за больной матери. И закрутился с этим журналистом роман. Встречались у нее, у него было нельзя - оказалось, что он вдовец и воспитывает двух детей. Семен был очень нежным, вполне земным человеком со своими достоинствами и недостатками, а самое главное с очень большой любовью к детям.

- Не понимаю, он говорит, что любит меня, но жить вместе не хочет, говорит, что это травма для детей. Надо подождать, надо подождать... А чего ждать, у моря погоды? Вот вчера, - рассказывала Катя, - он уже собрался уходить, когда я сказала:

- Отдай детей теще, у меня своих нет, пока нет. Мы уедем на край света, я рожу тебе наших деток, которых мы будем растить вместе...

Семен медленно снял мои руки со своей шеи и, не выпуская, вытянул их вдоль моего тела:

- Катюша, ты пошутила?

Он так смотрел мне в глаза, будто пытался добраться до глубины души. Я так и не поняла, что он искал в ней:

- Нет, это не шутка, я очень хочу семью, нашу семью, - искренне сказала я, а в этот момент подумалось: “мне никто не нужен кроме тебя, никто”.

- Мои дети - это я, понимаешь, я без них мертв. Как ты могла подумать такое? Как могла... - Он заглянул в мою душу и вздрогнул, наверное, нашел что-то такое, отчего губы брезгливо изогнулись.

- А ты совсем другая, малышка, прости, я ошибся в тебе.

Он выпустил мои руки, слегка оттолкнул и быстро вышел.

Потом она бегала за ним, не давала проходу и все пыталась, но никак не могла понять своей вины. Катя была на грани помешательства, когда ее мама обо всем написала Николаю. Он приехал так быстро, как смог, быстро собрал чемоданы и увез жену и тещу.

Через несколько лет у них родились две девочки. Катя писала, что счастлива и еще она написала, что дети помогли ей понять причину, по которой Семён ушел от нее.

“Я написала ему письмо-покаяние, - писала она. - Не знаю, получил ли он его, но мне приятней думать, что получил. Теперь, когда у меня есть дети, я поняла все. Хоть и отрезана пуповина, но меня без них нет и как сказал когда-то Семён, без них я мертва”.

Я положила уснувшего Арсика на диван и подошла к окну. Моросил дождь. Не торопясь шли под зонтами люди. Почему-то вспомнилось лицо девушки, похожей на Катю. Может быть это ее дочь?

Сведет ли нас судьба еще раз? Кто знает...

“Секрет”