ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОДНОМ КОНЦЕРТЕ, или ТАЙНА ПОЛЯ РОБСОНА

История далекая и близкая

Теплым июньским вечером сорок девятого года, когда тополиным пухом, словно снегом, запорошило нашу Пушкинскую улицу, я заглянул на квартиру к приятелю. Марик жил в густонаселённой халупе за четырёхэтажным жилым домом, срочно отстроенным из руин пленными немецкими солдатами для руководства областного КГБ. Приятель, уставившись на большую черную тарелку, висевшую на стене рядом с керосиновой лампой, слушал радио. Диктор бодрым голосом вещал о «грандиозных успехах» на полях голодающей в ту пору страны и рассказывал о ходе беспощадной борьбы с «безродными космополитами» и «сионистами». Звучали фамилии известных всей стране учёных, литераторов и людей искусства. Большинство из них были евреями. К тому времени мы уже знали о смерти «от несчастного случая» Соломона Михоэлса и с тревогой слушали о новых «разоблачениях» и арестах «вредителей» и «шпионов различных разведок».
Неожиданно после последних известий по радио стали транслировать из московского зала Чайковского концерт американского певца Поля Робсона. С  первой же минуты нас буквально «заворожил» уникальный бас чернокожего  певца из далёкой страны «желтого дьявола». Особенно поразило, что Поль Робсон пел не только американские и негритянские песни на английском, но и русские народные, причём перед каждой он давал краткий (с сильным акцентом) комментарий на русском языке.
До сих пор помню глубокую, до дрожи, вибрацию сильного голоса певца в старой негритянской песне «Mississippi Old Man River” («Старина Миссисипи»). А после заключительных слов песни Исаака Дунаевского «О Родине» («Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек») грохнул взрыв аплодисментов и крики «бис»...
Прервав овацию, Поль Робсон обратился в зал со словами о том, как глубоко его потрясло известие о скоропостижной смерти дорогого друга Соломона Михоэлса. «И сейчас, - сказал он, - я спою песню, которую посвящаю памяти этого великого человека. Это песня еврейских партизан, которые боролись с фашистами в Варшавском гетто. Она написана на неумирающем языке идиш. А научил меня петь её в Америке один из выживших евреев Варшавского гетто»...
И зазвучала песня на очень знакомый тогда в стране мотив братьев Дмитрия и Даниила Покрасс «То не тучи, грозовые облака». Всё это меня, мальчишку, потрясло до глубины души: ведь черный американец пел на языке, на котором дома разговаривали мама и папа и на котором меня учили разговаривать в еврейском детском саду, запрещенном в 1938 году. И как он пел!..
Тогда я, конечно, не мог знать, что в тот самый вечер 14 июня 1949 года моя нынешняя добрая приятельница Мария (Маня) Исааковна Ландман была в зале Чайковского и слушала этот концерт Поля Робсона. Маня - интереснейшая личность, великолепный знаток идиш,  родилась и выросла в еврейском «штетеле» Бершадь на Украине. В юности она приехала в столицу и полвека безупречно трудилась корректором, машинисткой и переводчицей в редакциях московских еврейских газет и журналов, в том числе, в газете Еврейского антифашистского комитета «Эйникайт» («Единство»), незадолго до этого концерта запрещенной. Эта славная женщина, немало пережившая в те страшные годы, спаслась от ареста и расправы только потому, по её мнению, что относилась лишь к техническим сотрудникам редакций...
Почти через шесть десятков лет после того концерта при встрече со мной Маня Ландман вспоминает:
«Слова Робсона, сказанные на том концерте о Михоэлсе в зале, где было немало евреев, прозвучали, как гром среди ясного неба. Неожиданно среди онемевшего зала поднялась молодая женщина и начала аплодировать. Вслед за ней постепенно поднялся весь зал. И тогда Робсон на знакомую всем мелодию запел на языке идиш «Zog Nit Keynmol» («Не говори «никогда») - героическую песню о вере евреев в завтрашний день и грядущую победу. Всей страстью своего сильного голоса он пел на языке моих единоверцев, шести миллионов европейских евреев, расстрелянных, погребённых заживо и задушенных в газовых камерах... Я, как и многие зрители, горько заплакала, и душевное потрясение от этой песни осталось во мне на всю жизнь».
Лишь недавно здесь, в США, я более подробно узнал о жизни Поля Робсона. Прежде, как и большинство советских людей, я восторгался великолепным певцом и актёром, обладающим необыкновенным по красоте басом, певшим на 20 языках (в том числе на русском и китайском!), выступавшим на лучших сценах мира. Я также восхищался им за то, что, с отличием окончив юридическую школу Колумбийского университета, Поль стал известным адвокатом, который смело и мужественно добивался равноправия для чернокожего населения Америки.
Во время войны, став одним из организаторов помощи СССР, Поль Робсон заявил: «Антисемитизм пугает меня, сына раба. Свобода неделима, и нападение на евреев равносильно нападению на негров».  Тогда это восхищало советских евреев. Однако в 1949 году, когда Поль Робсон вновь приехал в Советский Союз, произошло событие, которое заставило многих усомниться в гражданской смелости и искренности выдающегося американца.
Накануне этой поездки руководители еврейских организаций Америки попросили Поля Робсона узнать о судьбе арестованных в Москве членов Еврейского антифашистского комитета. С великим режиссером и актером Соломоном Михоэлсом и поэтом Ициком Фефером певец познакомился и подружился в США в 1943 году, когда они вместе собирали среди американских еврейских организаций денежные средства и теплые вещи в помощь Красной Армии. Прибыв в Советский Союз, певец захотел повидать своих друзей. Но приставленные к нему чиновники сказали,что Михоэлс стал жертвой автомобильной катастрофы. Поль Робсон был буквально ошарашен этим известием. Тогда он назвал имя другого его знакомого - Ицика Фефера. Заявлять, что и Фефер попал под машину, уже было невозможно. И в день концерта, о котором шла речь в начале нашего рассказа, Поль Робсон в своём номере гостиницы «Москва» встретился с известным еврейским поэтом.
Измученного пытками, но для приличия приодетого, Фефера привезли прямо из тюрьмы. О содержании их разговора я недавно прочитал в книге известного кинооператора-документалиста Василия Катаняна «Лоскутное одеяло» (М. Вагриус, 2001 г.). В декабре 1997 года автору книги удалось в Нью -Йорке встретиться и побеседовать с сыном Поля Робсона, который хорошо помнил взволнованный рассказ отца, вернувшегося из Москвы в далёком 1949 году.
«Отец поразился исхудалому, испуганному своему гостю... Как только они остались одни, Фефер указал на люстру и завитушки потолка, и отец понял, что тот имеет в виду подслушивающие устройства.... Он (Робсон) спросил, как... погиб Михоэлс, тот отвечал, что не знает, а на самом деле молча приставил палец к виску и как бы нажал курок. На клочке бумаги Фефер написал «Михоэлса убил Сталин».
Отец был потрясён, но, «играя на микрофон», стал спрашивать Фефера о его работе и семье, на что тот отвечал, что всё в порядке, а на пальцах показал решетку. Отец, чтобы унять волнение, что-то рассказал и спросил, готовит ли поэт сейчас какую-либо книгу, на что тот ответил невнятно (для микрофона), а рукой обозначил петлю вокруг шеи...
Отец стал угощать фруктами, что стояли на столе, и написал: «Как вам помочь?» и «Что можно сделать?», на что тот помотал головой и ответил: «Спасибо, груша очень вкусная», разорвал бумажку и, спросив, где туалет, спустил обрывки в унитаз. Вскоре Фефер сказал, что его мучит мигрень, попросил прощения за краткость визита, и отец проводил его до лифта.
Робсон, поняв, что тогда происходило в СССР, был в шоке. Но его ожидал огромный зал, и за ним уже пришли, чтобы ехать на концерт... Отец никому не говорил об этом свидании, опасаясь повредить заключенным и их семья. И взял с меня клятву, что я никому не скажу ни слова».
О содержании разговора с Ициком Фефером Поль Робсон, по свидетельству его сына, молчал всю жизнь. Он даже не пытался выступить в защиту измученного сталинскими чекистами еврейского поэта и, по сути, предал его. Он не сказал ни слова в защиту евреев, которые в то время находились в советских тюрьмах и лагерях. Мало того, вернувшись в Америку после гастролей, Робсон стал  активно выступать с разоблачением «врагов СССР, распространяющих антисоветскую пропаганду о гибели Фефера и членов Еврейского антифашистского комитета».
Но правда о разгроме ЕАК дошла за океан, вызвала возмущение демократической интеллигенции и американских евреев и серьёзно подорвала репутацию Робсона как друга еврейского народа. Ни при жизни Сталина, который удостоил певца премии своего имени, ни после смерти тирана и выступления Хрущёва на ХХ съезде КПСС Поль Робсон ни разу не осудил преступления, совершенные его любимым вождём против евреев.
В 50-х годах Робсон пользовался мировой известностью, но в то же время он как негритянский радикал, восхищающийся советским режимом, представлял угрозу для американского правительства. Он сравнивал Америку с гитлеровской Германией, осудил восстание в Венгрии, подавленное советскими войсками в 1956 году. С середины 30-х годов Отдел стратегической службы США (предшественник ЦРУ) завел «дело» на певца, и за ним десятилетия проводилась официально санкционированная слежка. В разгар маккартизма певец отказался давать показания в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Имя Поля Робсона было внесено в «черный список» врагов нации, т.к. “его деятельность в последние годы свидетельствовала о том, что он прежде всего пропагандист коммунистических идей, а потом уже певец”. Робсон был лишен права выезжать за границу на гастроли и даже выступать в концертах и спектаклях в США. В 1950 году Поль Робсон был удостоен Международной премии Мира и избран членом Всемирного Совета Мира. После того, как певцу был возвращен паспорт гражданина США, он приехал в СССР в 1961 году - в последний раз. Но и позже, даже в 70-е годы, когда в Штатах развернулась борьба за освобождение советских евреев, Робсон, несмотря на сильно пошатнувшееся здоровье, все ещё продолжал выступать в поддержку и защиту СССР. Он умер в 1976 году. Лишь после смерти певец вновь получил признание в Америке.
Рассказ о том незабываемом концерте,  на мой взгляд, будет неполным, если не упомянуть, что в 1998 году, накануне 100-летия со дня рождения великого певца нью-йоркская фирма U.S.S.U выпустила компакт-диск с его песнями. Американцам пришлось немало потрудиться, чтобы разыскать в Москве запись того самого концерта. К сожалению, они не услыхали ни слова, сказанного певцом о Михоэлсе, и о содержании на русском языке песни узников Варшавского гетто. Советская цензура в своё время вырезала вступительную речь Робсона. Но сама песня на идиш «Не говори «никогда», к счастью, сохранилась. Американские газеты назвали её «самой крупной жемчужиной в короне этого компакт-диска».