Милые бранятся - только народ тешат

Недавно прочитала в газете о кровь холодеющем случае. Молодые муж и жена затеяли ссору, в которой никто не хотел уступать. Он, разгневанный до неистовства, выбросил некогда любимую женщину из окна восьмого этажа. В ту же секунду, уразумев весь ужас натворившего, решил «полететь» вслед за нею. И выбросился из окна. Но судьба распорядилась круто. Из них двух, вылетевших в окно, муж разбился, а жена, зацепившись за ветки и провода, отделалась ушибами.[!]
Никакой морали. Один вывод. Все – в руках судьбы. Но до сердечной боли жаль о случившемся – бессмысленная смерть одного и психологическая травма у другой -результаты казалось бы невинной ссоры. Не слишком ли дорого платит человечество за один из самых древних рудиментов – выяснение отношений и поиск ответа на, казалось бы, простые вопросы: Ты меня любишь? Или уже разлюбил? Или никогда не любил? Или полюбил другую? И почему ты всегда смотришь по сторонам? Кому ты звонишь каждых полчаса? Господи, на кого я свою жизнь угробила?!
Стыдно признаться, но до приезда в Америку я считала, что только в бедных странах возможны семейные ссоры, основанные внешне на мелочах, а в действительности на постоянном безденежье, невозможности накормить досыта семью, достойно отдохнуть, купить красивую одежду, наконец. Одежду, в которой женщина выглядела бы настолько привлекательно, что увидев ее, муж забыл бы все обиды и недоразумения, слепо пошел бы вслед за любимой, как в первую встречу, в первое свидание... Но когда денег нет... Одна убеленная сединой дама любила говаривать: когда бедность входит в двери, любовь вылетает в окно. Да, соглашаюсь я, видя, как вслед за нею, за погибающей, ставшей никому не нужной любовью, вылетают в то же окно такие перлы неизящной словесности, что проходя мимо, чувствуешь себя, как на похоронах любви.
Итак, бедность хоронит любовь? Но вот мы в Америке – стране построенного почти коммунизма. И что? Караул!!! Жена богатого бизнесмена, из наших, из иммигрантов, убила своего мужа, не желая делить при разводе нажитое за десятки трудных иммигрантских лет богатство. Представляете, смотрит такая жена на дорогой сервиз и зажимает пальцы: двенадцать глубоких тарелок, двенадцать мелких, супница с лепкой. Ах, эта лепка с позолоченной окаемочкой. Да неужели она достанется мужниной любовнице... Нет, ни за что. Вот если бы не лепка, не позолота, может не решилась бы собственноручно лишить жизни человека, которому сказала первое «Люблю». А так... И убила. Нашумевший этот случай приблизительно пятилетней давности потряс даже навидавшихся всякого коренных американцев, заставив их со страхом оглядываться, как только поблизости появлялся иммигрант с типичным нашим произношением.
Убийство супруга – крайность. Но и поцелуи да ласковые речи в течение всей семейной жизни – пожалуй еще большая крайность. В чистом ( читай – искреннем) виде почти не встречается. Обычно – размолвки, недоразумения, споры, ссоры сопровождают людей, решивших пуститься в плаванье в семейном катере под названием Брак.
Кому она нужна эта семейная жизнь, коль столько в ней опасных рифов?
Я решила устроить телефонный «Круглый стол» по заданной теме и в первую очередь позвонила самым близким и самым молодым супругам из моего окружения.
-Ссоримся ли мы? Ну конечно же! Почему? Все на пустом месте возникает. Потом, когда разберемся, долго хохочем и, естественно, миримся навсегда... до следующей ссоры. Что, шрамики от ссор? На всю жизнь остаются? Вы так считаете? Нет, мы пока не ощущали.
Еще один звонок моим вполне благополучным друзьям-супругам. Юры дома нет, его жена Наташа странно реагирует на мой вопрос. Вместо ожидаемых и привычных еще со студенческих времен шуточек вдруг замолкает. Через полминуты, тяжело вздохнув, уже совсем другим, неслыханным раньше от нее, голосом начинает говорить:
-Ты без газетного задания никогда не догадалась бы поинтересоваться, как я живу? Что, была уверенна – все в норме? Мы всегда с Юрой вместе? Никогда не ссоримся? Смешная. Мы уже отссорились. Года два, как не вместе. Каждый в своей комнате, а для детей, для друзей – полная конспирация. Хорошо, слушай. Помнишь, еще в Союзе, в нашей компании, какая я была? Самоуверенная, смелая, жизнерадостная. Я первая на курсе работу в процветающей фирме нашла, сразу мне зарплату дали, которая никому не снилась. А мы уже серьезно об иммиграции подумывали и решили, что пусть Юра работу бросает и садится за учебники английского. Приедем в Америку – он быстрее свой диплом защитит, найдет работу и нас всех поддерживать будет. Ведь Ритке и Темке два и четыре годика исполнилось. Маленькие! Так и сделали. Я на всех зарабатывала, Юра учил английский. Приехали в Америку, мы ни слова по-английски не понимаем, а Юра, как выпускник Гарварда, разговаривает. Решил он менять специальность, мол инженеры здесь не нужны, пойду в программисты. Опять он учится, я – работаю хоуматтендентом, чтобы за квартиру и за садик было чем платить. Юра курсы закончил в самое то время, когда бум на программистов начался. Ему сразу такую годовую зарплату дали, сколько я за три года не получу. Говорю ему – а теперь, мол, я пойду учиться, чтобы свои медсестринские экзамены сдать, надоело домработницей быть. Но только тут я и заметила, что разговариваю с чужим человеком. Ни добро на учебу, ни помощи в устройстве на работу не получила. Так и живем. Выдает Юра мне деньги только на питание. Сам платит за квартиру, за билы. Если надо купить одежду детям, приходится долго объяснять, просить, иногда унижаться. Ссоры? Раньше были часто. Я долго не могла смириться, плакала, ругалась, кричала... Соседи в стенку барабанили, дети криком заходились. Порой сама себе противной становилась в эти минуты. Думала, спасаю семью, а в действительности гробила ее своим долготерпением. Ненавижу себя, но мне некуда уйти. Меня уже нет на свете. Тень моя стережет покой моих детей. По крайней мере той жизнерадостной твоей однокурсницы больше не существует. Нет, мы теперь не ссоримся совсем. Каждый мирно сидит в своей комнате, стараясь не показать детям примера.
-Дорогая, ты не по адресу со своими провокационными вопросами. У нас ссор не бывает. Правда, Софочка? – Щенячий восторг моего приятеля Гены был явно гипертрофирован то ли рюмкой водки, то ли выигрышем по лотерейному билету. Как оказалось, ни первое, ни второе, а третье. Гена премирован недельной поездкой на творческий семинар от имени его преуспевающей фирмы. Он спешит собрать свои вещи, а трубку передает своей дражайшей супруге Софочке, которая мне все расскажет и он просит меня почаще звонить в эти дни Софочке, чтобы она не скучала, не печалилась. И было бы очень здорово, если бы я вытащила Софочку на Бродвейское шоу, или по крайней мере в «Миллениум», билеты он нам готов оплатить как только вернется...
Я очень ответственно отнеслась к заданию друга семьи и ближе к вечеру позвонила опять сообщить, что билеты на гастролирующую группу артистов Московского театра куплены...
Не нужны мне твои билеты, - кричала Софа в трубку голосом раненого зверя, - билеты, концерты, театр... Этот негодяй из моей жизни театр устроил. Ты что поверила в эту премированную поездку? Я тоже, дура последняя, поверила. Рубашечки гладила в дорогу. Вдруг из кармана одной из них два билета на самолет выпадают. Два, слышишь! Он что-то начал мне рассказывать. Но я его так прижала, что признался, как миленький. Оказывается девушку к ним в отдел новую взяли, любительницу путешествий с чужими мужьями. – Софа замолчала и продолжила свой горестный рассказ уже другим тоном: «Знаешь, я в первую минуту подумала, что жизнь кончена, а теперь, успокоилась, приняв решение, что обязательно отомщу. И мне стало легче.
-А после отмщения, опять в семье будет мир да любовь?
-Не знаю, что будет после. Мне стало неинтересно жить.
Прежде чем набрать номер телефона моих приятелей, живущих в недалеком пригороде Нью-Йорка, я внимательно посмотрела на часы. Вспомнила все многочисленные табу этой семьи. Нельзя звонить слишком рано, не рекомендуется после семи вечера, когда хозяин дома усталый пришел с работы. В выходные приезжает из колледжа сын – желательно не тревожить. А может и не стоит звонить – переубеждала сама себя, зная, что у Юли и Максима ссоры невозможны. Серебряная свадьба позади, а отношения – как в медовый месяц. Но что-то заставило набрать именно их номер. Юля обрадовалась моему звонку искренне, как всегда, но мой вопрос оказался для нее неожиданным. Она как бы сама задумалась, но потом неопределенно ответила на вопрос о ссорах:
-Не знаю.
-???
-Вслух не ссоримся. У нас не бывает повода. Муж меня боготворит. Я благодарю тот миг, когда мы случайно познакомились в концертном зале много лет тому назад. Мы счастливы, но я не знаю, как Максим относится к моей давней ссоре с его родителями. С первой минуты они меня невзлюбили, и я потребовала, чтобы мы прекратили все контакты.
-И Максим? Это же его родители.
-А я – его жена. Ему следовало сделать выбор, и он его сделал мудро. Знаешь, он никогда не вспоминает о них, никогда не говорит вслух, что хотел бы что-то изменить. Ему тоже обидно, потому что он – настоящий любящий муж.
-Сколько лет этой ссоре?
-Больше двадцати.
-И никто не попытался протянуть руку мира? Где живут родители Максима?
-Здесь рядом, в нашем городке.
-Они должно быть старые?
-За восемьдесят. Иногда мне кажется, что мы ссоримся с мужем молча. Максим просит меня понять, как нелегко ему, а я мысленно твержу о своей обиде. Но вслух мы оба молчим на эту тему.
Я тоже молчу, мне нечего сказать Юле. Я знаю, что она из тех людей, кто первой кинется помогать любому нуждающемуся в ее участии. Ей хватает добра на всех. Тиранит она только одного человека – своего горячо любимого мужа. С которым никогда не ссорится.