Познать Ван Гога

Всё созданное человеком
здравомыслящим
Затмится творениями
исступлённых
Платон

Посвящённая Винсенту Ван Гогу выставка в нью-йоркском музее «Новые Галереи» заставила меня пристальней вглядеться в давно знакомые картины гениального художника, а добавив впечатления от полотен и рисунков прежде не виденных, вдуматься, вчувствоваться, как-то по-новому осознать глубочайший смысл, внутреннюю силу его творений и мощь его таланта.
Живопись и графику великого голландского художника, большую часть жизни творившего и умершего во Франции, экспонируют в музее немецкого и австрийского искусства. Парадокс? Да нет. Закономерность. Потому что представлен там Ван Гог как предтеча немецкого экспрессионизма, самой, пожалуй, значимой части модернизма. Более того, представлен доказательно: нерасторжимая связь манеры, но, главное, духовной направленности, болезненной напряжённости и напряжённейшей эмоциональности Ван Гога и зачинателей экспрессионизма Эмиля Нольде, Эгона Шиле, Пауля Клее и их соратников.
Экспрессионизм провозгласил единственной реальностью наше Я, наш субъективный духовный мир, а его выражение, его отображение – главной целью искусства. Винсент Ван Гог ничего вслух не провозглашал, но разве поразительные его картины не были выражением и отображением его душевного мира? Может быть, в большей степени, чем тех, кто официально считался первооткрывателем этой доктрины.
В «Новых Галереях» сопоставляют, сравнивают, анализируют мысленное и образное, - нет, не единство, но последовательное сходство работ Ван Гога и апологетов экспрессионизма.
У Эгона Шиле с Ван Гогом явственное родство душ. Вот его в гору карабкающиеся островерхие крыши: круче, круче, к небу, к Богу, к открывающейся и раскрывающейся красоте. Особые, в коричневой гамме, подсолнухи Шиле, предвестники беды... Они иные, чем у Ван Гога, но с того же «Подсолнечного поля», тем же отчаянием удобренного.
Чувство у Ван Гога мучительно, но ведь какие иногда вспышки неожиданного для него самого осознания чуда природы и жизни! Недаром Дали писал: «Пейзаж – это состояние души». Залитое щедрым солнцем знаменитое «Пшеничное поле» Ван Гога – это радостное, солнечное, мажорное состояние души гения, которому свойственна была резкая смена настроения. Яркая, радужная палитра, невероятная экспрессивность – рыбацкие лодки в светлой прибрежной полосе моря, но тут же другая лодка, другое море – в коричневых тонах и полутонах, мрачное, грустное.
Василий Кандинский говорил, что настоящий красный цвет может подчиниться только русской кисти. И действительно, его алость превосходна. Как пример - «Лица и женщина». Но разве у Ван Гога в городском пейзаже цвет крыш, почти упирающихся в землю, менее интенсивен? А «Сад в Арле»? Художник радуется вместе с Арлем, знойным, ярким, — динамичность, энергия, скрытая, но одновременно кипящая эмоциональность.
Экспрессионисты, как и Ван Гог, были замечательными пейзажистами, тонко чувствующими и одушевляющими, пропускающими через сердце каждый ландшафт. В работах истинных творцов почти всегда ощутимы мучительные попытки понять себя, узнать, что же происходит в волшебные моменты духовных взлётов и озарений. “Душа стесняется лирическим волненьем”. И более всего проявляется это волнение в портрете. Автопортрете в особенности.
Автопортрет – не зеркальное отражение, а художническое кредо мастера, копание в собственном естестве, его исповедь и его поиск. Отчёт и самоотчёт. И вот ведь какой парадокс: что-то от личности большого художника неизбежно находит отражение в любой картине – жанровой (вспомните социальные, ещё голландские полотна и рисунки Ван Гога), в пейзаже, в портретах, где он глубинно постигает характер и душу своей модели.
Мы идём от одного шедевра Ван Гога к другому. Почтальон Жозеф Рулен – неглуп, себе на уме, не слишком-то добр, но безусловно честен. Маленький Марсель, пухлый младенец с взрослыми глазами, в которых записана и расписана вся его будущая жизнь. Особенный аналитичный портрет Камиля Рулена. И – сверхшедевр – рисованный портрет пациента той лечебницы, где содержался сам Ван Гог... Всем им созвучна нервная трепетная портретная живопись Оскара Кокошки, чьё миропонимание сложилось отчасти под влиянием Ван Гога. Каков выполненный Кокошкой портрет Блюмнера, лидера немецкой экспрессионистской поэзии, человека тонкого, ранимого и мужественного: в годы начинающегося разгула фашизма он женился на еврейке, что могло быть приравнено к подвигу.
Подлинное потрясение ждало меня на третьем этаже музея: цепь энергетически мощных портретов «в божественной простоте понятий о разуме и о себе». Автопортрет Ван Гога – закономерно между работами его последователей Ловиса Коринта и Алексея Явленского; снова Ван Гог в раздумьях об искорёженном людьми бытие; дальше Эрнст Киршнер; Эмиль Нольде с горящими невозможно синими глазами; Людвиг Мейднер, вычисливший фашизм ещё в 1915 году; изумительный, может быть, лучший в экспозиции, автопортрет Карла Шмидт-Ротлуффа – грубые мазки, резкие переходы, экспрессия в полном, ярком её проявлении. Замыкает эту шеренгу суперталантов опять Ван Гог, его не предсмертный, а смертный, исповедальный, сквозь волны безумия автопортрет. Полная душевная обнажённость, строгая пристрастная самооценка, понимание всей меры своего несчастья, ожидание смерти и нежелание уходить. И осознание себя гением.
Отец его был сельским пастором, и деревенское детство очень рано пробудило в нём любовь к природе, а через природу - неподдельный интерес к тем, кто жил рядом. Зарисовки с натуры, сделанные необычным, будто ушедшим в себя угрюмым мальчишкой с внимательным острым взглядом, извещали мир о появлении талантливого самобытного художника. Он ищет себя, движимый навязчивой идеей самопожертвования, служения людям. Эти идеи он перенёс и в своё творчество. Гениальный самоучка, он учится у природы и искусства, у мастеров старых и тех, с которыми его щедро сталкивала жизнь. Писал проникновенно, не идеализируя, без всякой экзальтации и сентиментальности, но с глубоким сочувствием, — крестьян, прядильщиков, ткачей... Мечты о счастье человечества и о собственном счастье оказались миражем..
Голландия, Париж, потом прокалённый солнцем Арль... Отчаяние и душевный недуг нарастали, и вырваться из цепких их объятий он уже не мог. Последние пристанища – психиатрическая больница в Сан-Реми, за нею Овер, где работает бешено и где созданы последние шедевры. Он умер в роковые 37.

Пойдите на выставку в «Новые Галереи»! Музей находится в Манхэттене, в великолепном принадлежавшем когда-то жене Вандербильдта особняке на углу Пятой авеню и 86-й улицы. Поезда метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street».