пунктикрассказ

Лет двадцать назад - я работал тогда литсотрудником в вечерней газете - ходил ко мне один юноша, почти мальчик. Носил заметки. Довольно грамотные (у мальчика за плечами имелось незаконченное среднее образование), но какие-то настолько добросовестно-пустопорожние, что я не могу сейчас припомнить содержания хотя бы одной из них.
И сам мальчик был странный.
В редакции ходили честолюбивые юноши с пылающим взором. Они мечтали о лаврах. Они хотели подписываться полными именами, публиковаться под броскими рубриками “Реплика фельетониста” или “Мир современника”.
Я сочувствовал им – потому что совсем недавно сам был одним из них. Вот это сочувствие и помешало мне сразу разглядеть мальчика. Между тем он не походил на своих сверстников. Глаза его не пылали, и руки не дрожали, и кровь не румянила бледного чела. Бестрепетно выкладывал он на стол очередной бестрепетный опус и, устремив прозрачный взгляд в угол, выслушивал приговор. И задавал вопрос более чем нелепый – после всего сказанного:
- А можно это напечатать?
Я разводил руками.
-Хорошо, напишу другую, - поднимался он.
Так продолжалось долго. Коллеги мои обратили внимание на мальчика, стали подшучивать:
- Что это за малохольный к тебе ходит? Смену готовишь? А чего такого зачуханного выбрал?
Малый и правда был какой-то зачуханный. Безнадежный. И я решил наконец поговорить с ним откровенно. Объяснить, для его же пользы, что не туда он гребет.
А каково сказать: ты не создан?.. Другие созданы. Вон этот старичок создан, и этот юный прыщеватый очкарик, пробежавший по коридору. И я – читающий тебе сейчас проповедь. А как же? Не был бы создан – не читал бы. А ты – нет. Ты бездарен. Ныне, и присно, и во веки веков.
В общем, я дрогнул в последний момент и начал издалека: вы чем в принципе занимаетесь?.. извините, что раньше не поинтересовался... работаете где?.. или думаете заканчивать образование?
Вопрос сулил облегчение мне и отсрочку мальчику: “Так попробуйте написать что-нибудь о вашем цехе (студенческой группе), у нас отдел промышленности (науки) просто задыхается без конкретных материалов с мест”.
- Я пока нигде не работаю и хотел бы устроиться к вам, - ответил мальчик.
- То есть? - не понял я. - В штат устроиться?
Мальчик кивнул.
Вот этого я никак не ожидал. И забормотал что-то сумбурное: мол, такие вопросы решает главный редактор... но, насколько мне известно, должности и курьера, и учетчика писем у нас сейчас заняты...
- Я не прошусь курьером, - остановил меня мальчик. - Я хочу корреспондентом.
Я растерялся. И сказал то, что так боялся произнести:
- Но ведь для этого, простите... способности какие-то нужны. Талант!
- А разве нельзя без таланта? - спросил мальчик. - У вас талантливо пишут такой-то, такой-то и такой-то, - безошибочно перечислил он лучшие перья редакции. - Я так не смогу. Но как другие - смогу. Вы только научите меня, про что надо писать.
Ч-черт! Он был прав - талантами мы не блистали. Но ведь эти “другие”, которые теперь холодной натренированной рукой “выгоняли” строчки, не всегда были такими. Ведь горели же они высоким пламенем, когда в них “этот зуд проснулся”. А он? Он потух, не успев зажечься. “Как другие”... Словно гвозди собрался забивать... да только не знает пока, с какого конца за молоток браться. А покажи ему - он и начнет тюкать.
- Да почему именно журналистика, если вы к ней призвания не чувствуете? Выберите себе другую профессию...
- Потому, что я хочу жить, как все вы, - набычился мальчик.
- А как мы все живем?
- Я тоже хочу иметь особняк и машину.
У меня, что называется, отпала челюсть. Дурак он, что ли?
- Ты что, парень, белены объелся? - спросил я. - Какие особняки? Какие машины?.. Где ты их видел? В кино?
Машину у нас имел только фотокорреспондент Стас Подбельский - страшный халтурщик и бабник. У него же была самая просторная квартира, четырехкомнатная, в старом “генеральском” доме. Но все это досталось Подбельскому, беспутному сыну героя четырех войн, по наследству. Мы не завидовали Стасу: ни лихим его деньгам, ни машине, ни апартаментам. Из квартир, заработанных горбом, лучшая была у главного редактора: две “полногабаритные” комнаты, центральное отопление, телефон и ванна. Правда, под окнами его дома проходила Транссибирская магистраль, и редактор каждый день сидел на летучке, болезненно сжимая виски. Остальные, согласно рангам и стажу работы, жили в “малогабаритках”, коммуналках и на частных квартирах.
- Идите домой, - сказал я. - Над вами кто-то пошутил. Нет у журналистов ни особняков, ни машин. Так что ступайте, здесь ловить нечего.
- Вы меня обманываете, - произнес он ровным, утверждающим тоном. - У каждого журналиста - особняк и машина. Я точно знаю.
“Сейчас опупею! - со страхом подумал я. - Он точно знает! А я не знаю. Сижу тут, кретин, ломаю голову - где бы саночки раздобыть, за угольком съездить? Беременную жену совсем заморозил в шестиметровой комнатушке... А он, сопляк, точно знает!..”
- Ладно, - решил я. - Есть особняк. Через полчаса закончится рабочий день - пойдем вместе, покажу. Ядринцовский спуск знаешь? Вот там у меня особняк, на косогоре. За тридцать рублей в месяц. Плюс топливо и электроэнергия. Пойдем, пойдем - убедишься. Только при жене свой бред не вздумай повторить. Она у меня на сносях - ей волноваться вредно... Ну посмотри, чудак ты этакий, похож я на владельца особняка?! Или другие - похожи?.. Володя! - заорал я в открытую дверь, увидев пробегавшего мимо репортера Ключикова. - Ты нас домой не подбросишь? С молодым человеком? Машина-то у тебя на ходу?
- Машины у меня, старик, все на ходу, - обрадовался случаю похохмить Ключиков. - И швейная, и стиральная, и натуральная. Только колеса я к ним, гы-гы, не приделал...
- Ну? - повернулся я к молодому человеку. - Слышал?.. Уж до такой степени нельзя в облаках витать. Надо хотя бы мало-мальское представление о жизни иметь. И еще в газету собрался... с этаким багажом.
Мальчик задумался. Посидел, уставя взгляд в пространство. И выдал:
- Тогда помогите мне устроиться в торговлю.
Новое дело! Я опешил.
- Вот это виражи! А почему в торговлю?
- Я стану воровать - заведу себе особняк и машину, - четко ответил мальчик. Легко так выговорил: “стану воровать” - как благонамеренное: “буду очень стараться”.
“Сумасшедший! - осенило меня. - Маньяк!..” Как же я сразу не догадался?
- Воровать-то вроде бы нехорошо, - осторожно заметил я.
- Но там все воруют, - возразил он. - Воруют и покупают машины... и особняки.
Поехало!.. В больном его мозгу была одна накатанная дорожка.
Я решил не спорить.
- Может быть... Но - до поры до времени. Пока их не поймают. Вот, пожалуйста, - у меня на столе лежал как раз большой судебный очерк о расхитителях. - Поймали восемь человек, дали всем вместе восемьдесят лет. С конфискацией имущества... Вы неопытный, и вас посадят. Понимаете? И отнимут украденное...
Впервые молодой человек заволновался. Черты его, всегда неподвижные, мгновенно исказились, в глазах полыхнуло смятение, подбородок беспомощно задрожал.
- В таком случае пусть мне разрешат выехать в Швейцарию!.. Почему меня не отпускают?!
Я не стал спрашивать, зачем ему в Швейцарию. Догадывался. И он тотчас подтвердил.
- Я бы там устроился работать, - сказал он, справляясь с волнением, - женился бы на скромной, честной девушке... купил в рассрочку особняк и машину.
Все! Круг замкнулся. На колу мочало...
Сомнений больше не оставалось: паренек капитально “задвинут”. Причем помешательство его, учитывая возраст, было, пожалуй, уникальным.
Сумасшедшие в редакцию, случалось, забредали. Но их “чокнутость” можно было как-то объяснить: судьбой, жизненными потрясениями, общественными катаклизмами, свидетелями которых, а возможно и жертвами, они были.
Мальчик же был “завернут” на бескрылой, тусклой, филистерской идее: особняк, машина, послушная жена в чистом передничке... Почему именно эта идея угнетала столь юный ум? Откуда, из какого такого эфира просочилась?.. Ведь совсем иным напряжением гудел тогда эфир.

С тех пор прошло двадцать лет...
Стас Подольский недавно разбил четвертую машину, на этот раз “Волгу”. Он и раньше их колотил, но так ловко, что платили за ремонт всегда другие. А на этот раз опростоволосился. Возвращался с загородной прогулки, имея на борту даму. Туман еще не рассеялся, и асфальт, после ночной росы, окончательно не просох. В одном месте дорогу им вздумали перебежать лоси. Семейство - бык и корова. Стас озорно забибикал: хотел повеселить даму. А бык - матерый зверина - вдруг поскользнулся на влажном асфальте, упал на бок... У “Волги” поотлетало все: капот, крылья. Лось же, сволота, вскочил как ни в чем не бывало и убежал в лес. Возможно, вгорячах и побежал, как говорится, умирать, но все равно - счет ему, ни живому, ни мертвому, теперь не предъявишь.
А бывший наш главный редактор в прошлом году купил машину. “Ладу”. Кстати, у Подбельского же и купил - после того, как Стасу на бензозаправке слегка помяли дверцы, а он исхитрился выторговать за это тысячу рублей компенсации. Ну, редактор-то знал, что машина исправна: они с Подбельским соседи по дачам, и Стас, конечно, не стал бы подсовывать бывшему шефу труху. Просто у него такой характер - он до первой заплатки ездит. А потом уже не может сесть за руль, у него всё внутри сопротивляется.
Редактор купил машину, но ездить на ней не может. Пока он рос до нее, пока тянулся, экономил копейку - подкрались годы и болезни. Редактору не выдали права. “Сбылась мечта идиота”, - грустно усмехнулся он. Раз в полгода к редактору приезжает шурин из города Кременчуга - специально берет неделю без содержания - и возит его на рыбалку. Редактор же из своей персональной пенсии оплачивает шурину дорогу туда и обратно.
А я сижу на крыльце особняка. Ну, особняк не особняк, однако жить можно: две комнатки, верандочка, да сверху еще надстройка - вроде мансарды. Терпимо, в общем.
Я сижу, отдыхаю. Вернее, жду, когда выветрится чувство собственной неполноценности, которое всегда охватывает меня на дачной дороге. Дело в том, что я пока безмоторный и хожу от магистрали до ворот нашего кооператива пешком. Если, конечно, не еду на такси. Я иду, сутулюсь, машины обгоняют меня, но я не оглядываюсь, хотя многие владельцы их мне знакомы. По крайней мере, в лицо. Здесь, на дороге, мы не равны и стараемся не подчеркивать этого неравенства. Если я оглянусь и кивну, мой кивок можно будет расценивать как просьбу подвезти. Я сразу превращусь в бедного студента-автостопщика. А я давно не бедный студент, я, может быть, принципиальный противник автомобилизма. Поэтому я отворачиваю закаменевшее лицо в сторону. И они, издалека завидев мою спину, каменеют лицами.
Вот там, на территории нашего поселка, на своих шести сотках, мы сравняемся: когда я разгружу сумки и буду, заложив руки за ремень, прогуливаться меж грядок; и они, заглушив моторы, будут прогуливаться меж грядок. Мы станем оживленно перекликаться, толковать про виды на урожай, не исключено даже, что кто-то к кому-то будет приглашен в гости, на чарку рябиновой - и так до воскресного вечера, когда, на обратной дороге, наши лица опять закаменеют.
Я сижу не один. Подошел сосед, кандидат химических наук, добрый приятель, покурить за компанию. У соседа - “Москвич”, он приехал раньше меня и уже успел наработаться. Тренировочные брюки его и ковбойка - в налипшей стружке. Сосед с весны строит финскую баню, настоящую сауну, сейчас заканчивает отделочные работы.
- На этой неделе закруглюсь, - говорит он, сбивая пепел крепким плотницким ногтем. - У тебя куска жести не осталось? Хочу козырёчек над трубой выкроить...
- Ну, так когда же докторскую защищать будем? - спрашиваю я соседа.
- Докторскую? - он задумывается. - Забуксовала докторская. Да и вообще... зачем она мне? В пятьдесят с хвостиком? То есть это мне сейчас пятьдесят с хвостиком. А пока я её добью, да защищусь, да утвердят... Доктор-пенсионер!.. Это, знаешь, как диплом о высшем образовании в полста лет. А у меня сейчас лаборатория. Тем перспективных - лет на двадцать вперед. Парни меня уважают. Может, потому и уважают, что не пыхчу из-за докторской. Я ведь в институте единственный завлаб-кандидат. Еще кандидат, а уже завлаб - понимаешь? А другие - уже доктора, но еще завлабы. Есть разница?
“А действительно, зачем ему? - думаю я. - Квартира есть, машина есть, дача есть. Вот баню скоро достроит... Что еще?”
- Пойду, - говорит сосед. - Прострогну до ужина пару досточек. - Он поднимается. - Ну а ты? Колеса-то не собираешься заводить?
Это не ответный укол за докторскую. Он добрый человек и спросил просто так. Но, задав вопрос, напомнил о моей неполноценности, и я, захваченный врасплох, бормочу фальшивым голосом:
- Да ну... лежать потом под ней...
- Машина, конечно, требует ухода, - соглашается сосед.
Он произносит это каким-то посолидневшим голосом старшего брата, снисходительно усмехающегося неразумной беспечности младшего. Пробирается на свой участок, осторожно ставя ноги меж кустиков клубники, а я смотрю ему в спину, и в который уж раз вспоминаю того нелепого парнишечку.
Теперь я часто о нем думаю.
Да сумасшедшим ли он был? И если да, то какое, однако, странное, пророческое сумасшествие! А может, он был предтечей? Может, смятенным - или блаженно просветленным - своим умом он видел в нас тогдашних вот это наше будущее и потому хотел обрести его сразу, в залог под всю оставшуюся жизнь, потому что понимал - жизни оно не стоит...
Николай Самохин
Рисунки Михаила Беломлинского