Стена плача

Где она? В этом маленьком дворике на Новосельской, с каштаном, разросшимся выше двухэтажного флигеля, мраморном колодце, сверху забитом досками, и бельем, висящим поперек двора?
К какой стене примкнуть? К той, где из открытого окна, распевая горло, накатывается на весь двор: “А-а, а-а-а...”, или к той, где кормит куклу семечками четырехлетняя леди?[!]
И к той, и к другой стене с интервалом в два дня подошел автобус, и с тяжелыми баулами, торопливо раздаривая соседям оставшуюся утварь, наспех распивая траурное шампанское, и от той, и от другой стены рухнул в автобус осколок Великого Исхода.
Железная табличка в подъезде с указателем ранее проживавших в доме жильцов - мемориальная доска. По живым.
Закрываю глаза.
- Посмотрите, что она мне сыплет на голову?! - неизвестно к кому вопрошает визгливый женский голос. - О! - торгующая виноградом женщина отскакивает в сторону, задирает голову и машет кулаком...
Подметавшее балкон “О” быстро прячется в комнате. Посланные вслед залпы летят в воздух, бесследно растворяясь в плотных слоях атмосферы.
“О” не безлико. Оно появляется вскоре на балконе третьего этажа в виде полногрудой женщины в сиреневом трико и белом, шитом на заказ лифе, с ведром воды и ультиматумом:
- Я тебе вылью сейчас ведро на голову! Ты уберешься со своим виноградом или нет?!
Оцинкованное ведро угрожающе накреняется, в то время как задравшая голову продавщица беспомощно разводит руками, пытаясь объяснить, что ее поставили торговать виноградом именно здесь.
- А у меня из-за твоего винограда пчелы на третьем этаже! Я вся хожу искусанная! - не желает сдаваться “О”. - Я тебе в последний раз говорю! - И уходит в комнату, удовлетворенная величием своей угрозы.
Продавщица, с утра тихо мечтающая о небольшом дождике, миролюбиво садится на пустой ящик, выслушивая сочувственные реплики рядом торгующих коллег.
- Как тебе нравится, ей пчелы мешают?!
- Дать ей по рылу, чтобы она успокоилась...
- Оно мне надо с ней связываться, - ободренная сочувствием, отвечает продавщица. - Пусть живет...
- При такой жаре могла бы и вылить стаканчик. Ничего бы с ней не случилось. Руки бы не отсохли, - комментирует переговорный процесс покупатель.
Он протягивает продавщице целлофановый кулек.
- Два килограмма. Только сделайте как себе.
- У нее, наверно, сахар, раз к ней пчелы липнут, - отбирает продавщица красивые гронки. - Ваша жена будет довольна.
- А вы?
- Я уже довольна...
- Так ты уберешься уже или нет?! Или я вызову милицию, что ты торгуешь не на своем месте! - вновь включается третий этаж.
- Женщина! Вам что там, наверху, нечего делать?! - вступается за продавщицу покупатель. - Она же не сама сюда встала!
Через час, когда тропический ливень мгновенно навалился на город и от грозовой канонады затрещали барабанные перепонки, на балконе третьего этажа вновь появилась “О”.
- Ты еще не околела?! - кричит она съежившейся продавщице и помахав складным японским зонтиком, бросает его на лоток.
Та смеется, прячась под зонтиком:
- Спасибо! Не дождетесь!
Открываю глаза. Атлантический океан тихо плещется у ног моих. За спиной круглое здание Нью-Йорк Аквариума, бордвок - широкий деревянный настил, окантовывающий знаменитые Кони Айлэнд и Брайтон Бич пляжи, и потный воздух Южного Бруклина.
Бордвок, пограничная полоса “город-океан” - Приморский бульвар дотелевизионной Одессы - вечерами усыпан осколками Великого Исхода.
- Дэвид, ты будешь слушаться бабушку или останешься без Диснейленда!
Четырехлетний Дэвид пытается на роликовых коньках исполнить пируэт, падает, встает, бабушка хватает его за руку:
- Посмотри на этого ребенка, что он вытворяет!
Дэвид, тщетно пытаясь вырваться, использует все средства:
- А я съем твои фудстэмпы! - и для верности показывает язык.
- Мама, оставь его, - вмешивается дочь, - пусть падает - лучше спать будет.
Закрываю глаза.
На другой день “О” спускается за зонтиком и продавщица возвращает его с благодарностью: “Возьми абрикосу. Я дам тебе как на Привозе.”
- Спасибо, я уже сделала базар в десять утра.
- Все равно возьми - у меня дешевле. Такой абрикос на улице не валяется.
И они расстаются как лучшие подруги.
* * *
Южный Бруклин - осколок стены.
В приокеанских ресторанах ведущий поочередно объявляет: “Для бывших киевлян...”, “Для петербуржцев…”, “Для москвичей...” - клич бьет в голову, первые аккорды, как удар невропатолога по коленной чашечке, действуют моментально, и зал реагирует ногами, но когда звучит: “Исполняется для одесситов...” и затем почти всегда: “Пахнет морем и луна висит над самым лонжероном...” - нож в горло - ноги немеют. Не стынут - немеют.
Энтони, двухлетний американец, на это не реагирует. Мама зовет его Антошкой, и он смеется рыжими глазами, не зная еще своего подлинного имени. Как и языка, который станет для него родным. Что ждет внуков его? Новый Исход? И новая Стена? Не приведи, Господи, если что-нибудь еще во власти твоей.