“Год ШостаковиЧа” и Максим Шостакович

Шостакович – композитор ХХ века номер один. К такому выводу сейчас склоняются многие, особенно после прокатившегося по планете, как музыкальный ураган, «года Шостаковича» – 2006: бесчисленные исполнения, а также специальные фестивали, конференции, выступления, масса торжественных мероприятий всякого рода. За этот год я практически не сталкивался с негативными откликами на произведения Шостаковича в прессе. И самое главное: побывав на десятках исполнений его опусов в разных городах и странах, могу подтвердить, что залы были переполнены, публика повсеместно реагировала восторженно.
Скажу честно: всякий раз я дивился – откуда берется столь явно ощутимое внимание и даже напряжение в концертных залах Нью-Йорка, Рима, Амстердама? Ведь западная публика в подавляющем большинстве своем мало что знает о тех нечеловеческих условиях, в которых создавалась музыка Шостаковича.
Мы-то в Советском Союзе буквально выросли под эти звуки, они были в нашей крови. Мрачная, тянущая душу мелодика Шостаковича, его тяжеловесные притаптывающие ритмы и ревущая оркестровка идеально соответствовали тем нашим невеселым эмоциям и мыслям, которые мы старались упрятать подальше от властей - «от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей».
Но какое дело до всего этого слушателям на Западе? Одно из возможных объяснений предложил не так давно американский критик Лоуренс Хансен, написавший, что музыка Шостаковича затрагивает «наш основной подсознательный страх: что наше «я» будет разрушено внешними силами, а также страх перед бессмысленностью жизни и тем злом, которое вдруг обнаруживается в наших ближних». Хансен добавил, что Шостакович «дает нам устрашающее, но катарсическое ощущение эмоциональных взлетов и падений».
Теперь не редкость встретить в американской прессе сопоставление Шостаковича с Бетховеном. Один из критиков написал: «Шостакович, как и Бетховен, олицетворял свой век». А ведь еще полвека с небольшим тому назад музыка Шостаковича повсеместно считалась какофонией, оскверняющей человеческий слух. Сам Сталин квалифицировал ее как «нарочито нестройный, сумбурный поток звуков», в котором «обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге». И смею уверить (я тому был свидетелем): эту сталинскую оценку разделяли очень многие любители классической музыки по всему свету, включая и Америку.
По моему глубокому убеждению, репутация музыки Шостаковича была спасена благодаря усилиям и фанатизму его многочисленных исполнителей, неизменно находивших в его произведениях некий необходимый им «душевный витамин». А уж за исполнителями потянулись и слушатели.
«Год Шостаковича» в этом смысле не был исключением. Из исполнительских достижений (а их было немало) в сфере интерпретаций Шостаковича каждый выбирает свое, по вкусу. Я выделю две вехи: выход в свет полных комплектов симфоний Шостаковича, записанных дирижером Марисом Янсонсом и сыном композитора Максимом Шостаковичем.
О записях Янсонса уже высказывались многие. В связи с ними «Нью-Йорк Таймс» называла Янсонса «самым значительным из современных дирижеров».
Я хочу здесь подчеркнуть особую важность записей Максима Шостаковича. Они сделаны им с Пражским симфоническим оркестром. Для Максима музыка отца – не только эстетический, но и этический компас. Он чувствует ее глубоко, исполняет честно, строго, сильно.
Проведу здесь одно сравнение. Среди бесчисленных записей музыки Чайковского для меня особенно ценными являются те, которые были сделаны музыкантами, знавшими Чайковского лично, дышавшими с ним одним воздухом. В этом смысле аутентичность записей Максима беспрецедентна. Его трактовки напрямую отражают пожелания Шостаковича, для других интерпретаторов оставшиеся неизвестными. Записи Максима высоко оценивают уже сегодня, но для будущих поколений они будут бесценными.
О моих отношениях с Максимом распространяется много небылиц. В Москве издательство «Эксмо» только что выпустило приуроченное к 100-летию композитора юбилейное издание моей книги «Шостакович и Сталин». Она уже переведена на десять языков, но это московское издание мне особенно дорого, потому что в качестве предисловия там помещен публикуемый ниже текст Максима и Галины Шостаковичей, который, мне кажется, должен положить конец любым кривотолкам.
Галина и Максим
Шостаковичи
Вступление
Перед вами книга Соломона Волкова «Шостакович и Сталин»; эта работа посвящена извечной проблеме противостояния творца и тирана.
Постигая глубины творчества Дмитрия Шостаковича, твердо убеждаешься, что музыка эта, как и творения всех истинно Великих, посвящена нескончаемой борьбе Добра и Зла, Любви и Ненависти, Радости и Горя в их доведенной до предельного внутреннего напряжения сущности.
Призванный в этот страшный ХХ век и выживший, и выстоявший в нем, Шостакович, как пророк, языком своего творчества словно в безжалостном зеркале отобразил всю страшную трагедию своего времени.
Часто приходится слышать вопрос: «А как бы творил Шостакович, живи он в свободном мире, не зная горя, нужды и страха?»
Увы, вышеуказанная проблема противостояния Добра и Зла присуща любому времени, любому веку, любому политическому строю...
Взять, к примеру, Седьмую «Ленинградскую» симфонию Шостаковича. Ведь совершенно очевидно, что эта симфония – не только о Второй мировой войне. Это симфония о войнах, которые были, есть и, увы, еще будут, о трагедиях и катаклизмах, которые пережил наш народ в эпоху коммунистической тирании, а главное -–о Человеке, призванном все это выстрадать и пережить...
И это можно отнести ко всему творчеству Шостаковича в целом.
Недавно композитор Борис Тищенко, ученик Шостаковича, взялся отхронометрировать знаменитый «эпизод нашествия» из первой части «Ленинградской» симфонии. Оказалось, что этот эпизод, состоящий из 350 тактов, при авторском указании метронома = 126 длится ровно 666,666 секунд! Ведь это есть «число Зверя» из библейского Апокалипсиса! Трудно предположить, что композитор умышленно высчитывал эту формулу. Несомненно, это откровение предопределено Провидением.
Господь хранит своих пророков. Шостакович выжил, Шостакович победил.
Оглядываясь назад, трудно представить более страшное для художника время, чем эпоха сталинизма. Шостакович и многие его выдающиеся современники были как игрушки в руках коварного кукловода: хотел – казнил, хотел – миловал...
Собрав богатейший материал, Соломон Волков во многих подробностях раскрывает перед читателем все уродство, всю страшную непредсказуемость этого, с позволения сказать, «театра», где вместо кукол – живые люди, живые судьбы...
В последнее время из человеческой памяти постепенно стираются зловещие признаки прошлого. Книга Волкова напоминает нам о них.
Шостаковича уже нет, но его вечная музыка, эта его исповедь и проповедь, а зачастую и пророчество, всегда будут низвергать Зло, и воспевать торжество Добра.
Мы, дети Шостаковича, чья жизнь прошла на наших глазах, выражаем свою глубокую благодарность Соломону Волкову за его замечательный труд, обнаруженная правда которого, без сомнения, поможет и нашим современникам, и грядущим поколениям подробнее проследить нелегкую судьбу нашего незабываемого отца, а через это – и глубже понять его великую музыку.