Бегство чекиста
История далекая и близкая
Иосиф ТЕЛЬМАН, кандидат исторических наук
Начальник 59-го Посьетского погранотряда вздрогнул от резкого телефонного звонка. Подняв трубку, он услышал голос начальника Управления НКВД по Дальнему Востоку, комиссара государственной безопасности 3-го ранга Генриха Самойловича Люшкова, которому, по сути, в крае принадлежала вся власть.
- Мне надо встретиться на границе с очень важным агентом, который должен сообщить сведения государственной важности. Он приедет с сопредельной стороны. Через два часа буду у вас.
Прошло сравнительно немного времени, вот уже по тропе двигаются трое навстречу ценному агенту: сам Люшков и с ним два пограничника. Не доходя примерно километра до границы, остановились. Здесь сопровождающие будут ждать комиссара. Агент настолько ценный, что его никто не должен видеть - никто кроме самого Люшкова. Дальше он двинулся один. Шел дождь, сгустились сумерки и они поглотили шефа НКВД на Дальнем Востоке. Сверившись с картой, Люшков двинулся на запад. Через некоторое время он услышал окрик и навстречу ему выскочили солдаты пограничной охраны Маньчжоу-Го. Люшков поднял руки вверх. Через полчаса прибыл офицер с взводом солдат. Он обыскал Люшкова, отобрал два имевшихся у него пистолета и в окружении солдат отконвоировал в расположение штаба японской пограничной части.
Его долго ждали на советской стороне, но он не вернулся. Встреча с агентом - это был только повод, чтобы остаться одному и перебраться на другую сторону границы. Начальник заставы поднял тревогу. Застава была поднята по команде “В ружье!”. 100 пограничников прочесывали местность до утра. Более недели, до того как пришли вести из Японии, Люшков считался пропавшим без вести, предполагали, что его похитили и убили японцы.
Люшков был крупнейшим чином НКВД и наиболее информированным человеком, которому тогда удалось бежать из страны.
* * *
Из стенограммы допроса перебежчика Люшкова полковником Тэцудзиро Танака в разведотделе штаба японской Квантунской армии.
Вопрос: Вы решили бежать и получить здесь политическое убежище?
Ответ: Я почувствовал, что мне грозит опасность.
Вопрос: Какая именно опасность вам грозила?
Ответ: В конце мая я получил известие от близкого друга в НКВД, что Сталин приказал меня арестовать.
Вопрос: Чем вы вызвали гнев Сталина?
Ответ: Мне было поручено выявить недовольных чисткой в штабе Особой Дальневосточной армии, которой командует Блюхер. О положении в армии я должен был докладывать Сталину и Ежову. Но отыскать порочащие Блюхера факты я не смог и мне нечего было сообщить в Москву. Поэтому Сталин и Ежов решили, что я заодно с недовольными элементами. Они задумали вместе с Блюхером подвергнуть чистке и меня.
Вопрос: Расскажите о действиях НКВД на Дальнем Востоке.
Ответ: За время моей работы в Хабаровске с августа прошлого года и до сих пор арестованы за политические преступления 200 тысяч человек, семь тысяч расстреляны - это значительно меньше, чем в среднем по стране. Поэтому в Москве подумали, что я саботажник. Меня стали подозревать.
1 июля 1938 года в японских газетах появилось сообщение о бегстве Люшкова. Были помещены фотокопии его удостоверения начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю, подписанное Ежовым, удостоверение депутата Верховного Совета СССР.
В последующие дни японские газеты опираясь на свидетельства Люшкова рассказывали подробно о кровавом терроре в СССР, о преступлениях сталинского режима. Так газета “Хакодате симбун” писала: “На Дальнем Востоке создана система лагерей для жертв террора, развязанного Сталиным внутри страны. По свидетельству Люшкова все показательные процессы, организованные после убийства Кирова, сфабрикованы от начала и до конца. Они готовились и проводились по личному указанию Сталина. В лагерях находится 4-5 миллиона человек. И это тот прогрессивный строй, который Сталин при помощи Коминтерна пытается навязать мировой цивилизации”.
Побег Люшкова вызвал растерянность в Кремле. Вопрос о нем обсуждался на заседании Политбюро и стал одним из поводов для смещения Ежова. Об этом свидетельствует заявление “железного наркома” в ЦК. Он писал Сталину: “Вина моя в том, что сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД Дальневосточного края предатель Люшков... не принял должных мер и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии”.
В конце ноября 1938 года Ежов пишет новое заявление Сталину, в котором опять кается: “Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе докладывать Вам (Фриновский был первым заместителем Ежова). Один был не в силах. Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД”.
* * *
Генрих Самойлович Люшков родился в Одессе в 1900 году в еврейской семье бедного портного. С 16 лет начал работать конторщиком. В 1917 году по примеру старшего брата примкнул к революционному движению. Вступил в Красную гвардию, затем в партию большевиков. Уже в 20 лет стал начальником политотдела стрелковой бригады. С июня 1920 года в органах ВЧК. Работал в Одесской ЧК, затем в окружных отделах в Тирасполе, Вознесенске и Первомайске.
В 24 года Люшков становится начальником Проскуровского окружного отдела ГПУ. Это был довольно высокий пост. Уже через год его переводят в Харьков, который был тогда столицей Украины. В ГПУ республики он начальник информационно-осведомительного отдела, а позже секретно-политического отдела. Получив под свой контроль всю агентурно-осведомительную сеть ГПУ Украины, Люшков развернул кипучую деятельность. Руководитель ГПУ Украины Балицкий писал в характеристике на Генриха Самойловича, направленной в Москву: “Люшков сыграл значительную роль в развороте и ликвидации дел “Украинского национального центра” и “Военной офицерской организации” Личные выезды тов. Люшкова в районы, руководство агентурой, результативные допросы ряда крупных фигурантов во многом способствовали ликвидации упомянутых организаций”.
В августе 1931 года Генриха Самойловича переводят в Москву в центральный аппарат ОГПУ. Здесь он длительное время был заместителем начальника секретно-политического отдела - важнейшего подразделения главной советской спецслужбы. Непосредственно участвовал во многих акциях проведенных ОГПУ, затем НКВД. Вел допросы и утвердил обвинительное заключение по сфабрикованному ОГПУ делу “Российской национальной партии”. В декабре 1934 года участвовал в расследовании убийства Кирова. Принимал участие в следствии по “Кремлевскому делу”, по делу “троцкистско-зиновьевского центра” и др. После прихода Ежова на пост наркома внутренних дел был одним из немногих уцелевших сотрудников Ягоды.
Репрессии 1937 года охватили всю страну, обрушились и на сотрудников НКВД. Только за 1937 год было казнено более трех тысяч оперативников НКВД. Среди исчезнувших в этой кровавой мясорубке были Молчанов, заместители Ягоды Агранов и Прокофьев, а также начальники всех управлений НКВД в Москве и провинции. Только одному человеку из числа руководителей НКВД удалось избежать такого конца. Благодаря дружеским отношениям с Ежовым Люшков продержался в своей должности до лета 1938 года.
Однако из центрального аппарата Люшков был переведен Ежовым в Ростов. Он получил назначение начальником Управления НКВД Азово-Черноморского края. Уже в декабре 1936 года Ежов подвел первые итоги деятельности Люшкова в Ростове. Он отметил, что в Азово-Черноморском крае арестовано свыше 200 троцкистов. Когда в июле 1937 года Люшков возглавил НКВД на Дальнем Востоке, он в первую очередь арестовал как японских шпионов бывшего начальника Управления НКВД Дальневосточного края Дерибаса и его заместителей. Отправил он за решетку и многих других “тружеников чекистских органов”.
На торжественном заседании в Хабаровске, посвященном 20-летию органов ВЧК-НКВД в декабре 1937 года секретарь крайкома ВКП(б) Стацевич говорил:
“Здесь на Дальнем Востоке долго действовали враги народа, сволочь, пытавшаяся продать наш цветущий край японскому империализму. Чекисты во главе с тов. Люшковым разгромили шпионские гнезда, но капиталистические государства будут и впредь засылать к нам в тыл шпионов и диверсантов”.
Люшков вместе с секретарем крайкома и прокурором края составляли тройку при Управлении НКВД, которая решала судьбу сотен людей, выносила как правило приговоры - смертная казнь. В этой тройке решающее слово принадлежало Люшкову. Последнее заседание тройки с его участием состоялось 8 июня 1938 года - за неделю до его побега.
* * *
В своих первых интервью после бегства Люшков выступил в роли разоблачителя сталинского террора. Однако позднее, в японских газетах “Асахи” и “Токио-нин-нин” он старался изобразить себя активным участником якобы действующей в СССР организации, добивающейся смещения Сталина и его соратников.
О причинах, которые его побудили бежать за границу, Люшков рассказывал в своем дневнике, который начал вести вскоре после прибытия в Страну восходящего солнца. Отрывки из него были напечатаны в японских газетах. Он писал: “Почему я, человек, который занимал один из руководящих постов в органах Советской власти, решился на такой шаг как бегство? Прежде всего, я спасался от чистки, которая вот-вот должна была меня коснуться. Накануне я получил приказ из Москвы о переводе на новое место службы и о немедленном отбытии туда. Вызов руководящих работников в Москву с последующим их арестом стал в последнее время обычным. Передо мной была дилемма - подобно многим членам партии и советским работникам быть оклеветанным и расстрелянным как “враг народа” или же посвятить остаток жизни борьбе со сталинской политикой геноцида, которая приносит в жертву советский и другие народы.
Мое бегство поставило под удар мою семью и друзей. Я сознательно пошел на эту жертву, чтобы хоть в какой-то мере послужить освобождению от террористически-диктаторского режима Сталина”.
Вряд ли Генрих Самойлович писал это искренне. Пока он служил на высоких постах режиму Сталина и сам занимался чисткой, этот режим вполне его устраивал. Когда же над ним самим нависла угроза ареста и расстрела, он предпочел бегство. Не для борьбы с диктатурой Сталина он сбежал к японцам. Он спасал свою жизнь и только. Что касается семьи Генриха Самойловича. После его бегства была арестована и расстреляна его жена Инна, близкие и даже дальние родственники были также репрессированы.
Вряд ли японцы поверили Люшкову, когда он заявлял, что собирается остаток своей жизни посвятить борьбе со сталинской диктатурой. Перед самым бегством Люшкова под его руководством была осуществлена депортация корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию. А размах репрессий на Дальнем Востоке достиг пика именно во времена, когда Люшков возглавлял Управление НКВД п
Люшкова допрашивали три недели в разведотделе Квантунской армии. Там майор, хорошо знающий русский язык, убедился по документам, что перед ним действительно Люшков имя которого ему было хорошо известно. Однако в то, что Люшков действительно хочет сотрудничать с японцами, не поверил. Решил, что за этим кроются какие-то замыслы советской разведки, провокация чекистов. Так и доложил своему начальству. Оно с такими выводами согласилось и решило передать обратно Люшкова советским властям. Нас мол, на мякине не проведешь. Однако на всякий случай решили сообщить в Токио. Из военного министерства пришел грозный приказ с соблюдением всех мер секретности доставить перебежчика в Токио. Все японские офицеры имевшие дело с Люшковым или просто видевшие его получили строжайший приказ о неразглашении этого дела.
В сопровождении подполковника японской армии перебежчик был доставлен в Токио. В целях конспирации они сошли с поезда за несколько остановок до японской столицы. Там их ждала машина с окнами, закрытыми занавесками. Люшкова отвезли на конспиративную квартиру недалеко от здания военного министерства. Начались долгие допросы-беседы. Их проводили офицеры японской разведи и контрразведки. Особую ценность для них имели полученные от Люшкова сведения о советской шпионской сети в Маньчжурии. Перебежчик выдал всех кого знал. Но главных резидентов и агентов советской разведки, таких как Рихард Зорге он не знал и не мог знать. Руководство и связь с ними осуществлялись непосредственно из центра, из Москвы.
Люшков рассказал японцам все, что знал о советских войсках на Дальнем Востоке. Это подтверждает и Масаюки Сагуэса, работавший в разведотделе японского Генштаба. Он свидетельствовал: “Большую значимость для разведки представляла информация Люшкова о боеготовности и о планах Особой Дальневосточной армии, о мерах по охране государственной границы, об экономическом положении дальневосточных районов”.
А вот что пишет полковник Кондзуми Контиро по поводу той информации, которую Люшков передал японской разведке: “Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных силах СССР на Дальнем Востоке, их дислокация, о строительстве оборонительных сооружений и важнейших укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, те силы, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего 9 дивизий. Опираясь на полученные от Люшкова данные, 5-й отдел Генштаба пришел к выводу, что Советский Союз может использовать против Японии до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий. Тревожным выглядело соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков только 170. До этого мы полагали, что советские и японские Вооруженные силы соотносились на Дальнем Востоке как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пять к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленных планов военных операций против СССР”.
При активном участии Люшкова, а возможно по его подсказке, японский Генштаб развернул подготовку дерзкой и небывалой операции - убийству Сталина. Зачем она понадобилась деятелям Страны восходящего солнца и теперь трудно сказать. Во всяком случае, целесообразность данной операции в японском Генштабе никогда не ставилась под сомнение. Дело в том, что в это время военные круги в Токио готовили агрессию против СССР. На совещании под председательством начальника Генштаба такая операция под кодовым названием “Медведь” была утверждена.
Бегство Люшкова, испытывавшего к Сталину ненависть из-за краха карьеры, вынужденного изгнания и смерти близких (в расстреле своей семьи он не сомневался) делало операцию вполне реальной. В помощь Люшкову была сформирована группа из 6 боевиков-членов “Союза русских патриотов” в Маньчжурии. Подготовкой операции занимались полковники Утагава и Кавамото, и другие офицеры японской разведки.
Для Генриха Самойловича были изготовлены документы на имя Алексея Варского, служащего Харбинской торговой палаты.
По плану, разработанному японской разведкой при участии Люшкова, совершить убийство Сталина намечалось в Сочи. Сталин любил бывать в Мацесте. Он принимал там лечебные ванны. На это у него уходило несколько часов. В ванной комнате Сталин всегда был один. Люшков, когда был начальником Азово-Черноморского управления НКВД, сумел найти в охране Сталина слабое звено.
По рисункам Люшкова в лагере в Чанчуне соорудили макет ванного корпуса в натуральную величину, где боевики отрабатывали слаженность своих действий. Во время тренировок в девяти случаях из десяти “охранники” опаздывали с контрмерами. Офицеры Генштаба, проверявшие готовность группы, пришли к заключению, что операция “Медведь” имеет все шансы на успех. (См.: Д.Прохоров, О.Лемехов “Перебежчики”. М., “Вече”, 2001).
Планировалось, что группа террористов перейдет турецкую границу, доберется до Сочи. Через подземные коммуникации они должны были попасть в павильон Мацесты, где принимал ванны “вождь народов” и застрелить его.
В начале января 1939 года группа Люшкова в сопровождении офицера разведки Хасэбэ, прибыла в Дайрен. Затем соблюдая все меры предосторожности, отбыла в Неаполь на пароходе “Азия-мару”. В Неаполе группу встретил майор Такэнака. Он оформил въездные визы в Турцию и проводил группу на пароход “Талес”, который направлялся в Стамбул. 19 января японский военный атташе в Стамбуле Митио Арикура встретил пароход на катере в море. Люшков с группой и Хасэбэ пересели в катер, который их доставил в малолюдный уголок порта. Оттуда на трех машинах группа отправилась в не очень приметную гостиницу.
Согласно плану, операции боевики должны были перейти советско-турецкую границу у селения Борчка. Здесь на берегу речки Моруха, вглубь советской территории уходила расселина мало кому известная и не охраняемая пограничниками.
24 января в 7 часов вечера авангард из трех террористов вышел из Борчки, через час в путь двинулись остальные четверо. Без осложнений группа добралась до границы. Гуськом двигались по восточному скалистому берегу Моруха. Однако когда боевики вошли в расселину, то из глубины ее и с западного берега на группу обрушился внезапно огонь из пулеметов и винтовок. Шедшие впереди боевики Лебедев, Малхак и Сурков были убиты. Остальным удалось бежать. Стало ясно, что советские пограничники были предупреждены и операция “Медведь” провалилась (См.: Д.Прохоров, О.Лемехов, - указ. соч.). Впоследствии выяснилось советский агент Борис Бжеманьский, служивший переводчиком в министерстве иностранных дел Маньчжурии предупредил Москву о готовящемся теракте.
Арикура, Хасэбэ и остатки группы срочно покинули Борчку. Арикура отправил в Токио телеграмму “Сакура опала” (Если бы операция удалась. Арикура послал бы другую телеграмму: “Хризантема расцвела”).
По поводу случившегося на границе английская газета “Ньюс Кроникл” от 29 января 1939 года писала: “Как сообщило агентство ТАСС, 25 января погранвойска Грузинской ССР уничтожили трех человек, пытавшихся перейти границу со стороны Турции. Эти трое - троцкисты, пользующиеся поддержкой фашистов. У убитых найдены пистолеты, ручные гранаты и подробные карты местности. Целью преступной группы было убийство Иосифа Виссарионовича Сталина, находившегося в Сочи. Однако пограничники заблаговременно узнали о преступном плане и истребили злоумышленников. Нарком иностранных дел Литвинов выразил решительный протест, в связи с тем, что Турция сделалась базой антисоветских провокаций”.
Алексей Рыбин, служивший в охране вождя, писал: “Была ли у террористов возможность в Мацесте расстрелять Сталина? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около 200 сотрудников. Внешнее кольцо составлял отряд пограничников. Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами. На самой Мацесте действовали более 50 сотрудников. Мы там появлялись за три часа до приезда Сталина и подвергали проверке все. Почти безлюдная территория Мацесты и прилегающий к ней лес прочесывались. Все подозрительные лица проверялись”.
При активном участии Люшкова японская разведка разработала и пыталась осуществить другой план уничтожения Сталина. Была создана новая группа боевиков и опять из русских эмигрантов. Накануне 1 мая 1939 года террористы должны были установить в Мавзолее Ленина мощную мину с часовым механизмом. Взрыв был намечен на 10 часов утра, когда на трибуну поднимутся Сталин и другие советские руководители. Однако и эта авантюра провалилась. Борис Бжеманський по кличке Лео сообщил о готовящейся акции и на этот раз террористов захватили при переходе границы.
После провала планов покушения на Сталина, получивших название “Операция “Медведь” Генрих Самойлович еще 6 лет продолжал сотрудничать с разведкой японского Генштаба. Консультировал главным образом по вопросам внутреннего положения СССР, обстановки на Дальнем Востоке. Ему присвоили псевдоним Маратов, выделили конспиративную квартиру. Чтобы не скучал, подобрали любовницу, японку, которая одновременно обеспечивала постоянную слежку за бывшим комиссаром государственной безопасности. Генрих Самойлович в дальнейшем работал в “Бюро по изучению Восточной Азии, находившемся в ведении 2-го управления (разведка) японского Генштаба. Там Люшков готовил по материалам советской печати и радиопередач сводки об экономическом положении и внешней политике СССР.
О пребывании Люшкова в Стране восходящего солнца полковник Ябе Чута рассказывал американскому историку Элвину Куксу: “Он был очень умен и работал усердно, все время что-то читал и писал. На случай войны Люшков приготовил антисталинские речи и тексты листовок. Переводчики уморились, вынужденные переводить за Люшковым до 40 рукописных страниц в день”.
Генрих Самойлович писал и собственную биографию и размышления о Сталине и даже оставил критический разбор “Краткого курса истории ВКП(б)”.
Выступал Люшков и в роли советника разведотдела Квантунской армии. Так, с целью разработки подрывных акций против СССР он в сентябре-октябре 1944 года находился в Харбине, проживал в гостинице “Нью-Харбин” под видом японского служащего Като Тадаси.
Когда советские войска вступили на территорию Маньчжурии перед японским командованием встал вопрос - что делать с Люшковым? Решали его судьбу начальник штаба Квантунской армии Янагита и начальник военной миссии в Дайрене Такэока. Решение Янагиты как старшего начальника было однозначным: если Люшков откажется от самоубийства - убить. Японцы считали, что он слишком много знает, и целесообразно его уничтожить.
На допросе в Управлении контрразведки “Смерш” Забайкальского фронта Такэока рассказал, что Люшков отказался покончить жизнь самоубийством и требовал организовать ему побег. Тогда сделав вид, что он не возражает против побега, Такэока предложил Люшкову пойти в порт и подыскать подходящее судно. И вот, что далее показал на допросе в “Смерше” Такэока о том как был убит Люшков: “Спустившись со второго этажа к выходу во двор, я быстро зашел вперед и внезапно из имевшегося у меня браунинга выстрелил ему в левую сторону груди”.
О дальнейших событиях дал показания в том же управлении “Смерш” офицер разведки военной миссии в Дайрене Аримаца Кадзуо:
“Во дворе миссии раздался выстрел. Выбежав во двор, я увидел лежащего на земле человека в штатском рядом с которым стояли Такэока и Ивамото. В руке Такэока был браунинг. Такэока приказал нам отнести труп в заднюю часть двора. Когда мы стали его поднимать человек застонал. Такэока приказал мне его задушить, но я отказался делать это. Я взял его пистолет и выстрелом в висок убил этого человека”.
Той же ночью прибыв на квартиру генерала Янагиты, Такэока доложил ему, что приказ выполнен. Люшков убит. По распоряжению генерала Янагиты он был кремирован под видом покончившего самоубийством японского военнослужащего Ямагути Тосикадзу.
“Секрет”